Огромную роль в сталинской индустриализации сыграли американские промышленные архитекторы, особенно Альберт Кан, которые фактически заложили основу советского поточно-конвейерного промышленного проектирования и строительства (см. статью автора «Как американские архитекторы обеспечили успех сталинской индустриализации и хрущевской программы массового жилья» на сайте «УМ», № 979).
Но строительство огромного числа предприятий неизменно ставило вопрос о том, где будут жить сотни тысяч работников этих предприятий, которые зачастую строились в глубинке, не рассчитанной на такое количество жителей, или даже просто на пустом месте.
Советское руководство в годы сталинской индустриализации и тут решило использовать опыт иностранных архитекторов, но только в основном немецких. О том, как это случилось, и будет наш дальнейший рассказ. За основу взяты исследования М. Г. Мееровича, Д. С. Хмельницкого, С. С. Духанова и других уральских и сибирских ученых.
Когда грянула Октябрьская революция, многие отечественные архитекторы встретили ее с ликованием, считая, что на смену «гнилому царскому режиму» идет время безмерной свободы, в том числе свободы творчества. Одной из важнейших задач являлось обеспечение жильем миллионной армии фабричных рабочих, которые якобы теперь стали властью.
В это время среди российских архитекторов была в моде идея города-сада английского архитектора-утописта Э. Говарда, предложенная им еще в 1898 г.
Идея заключалась в том, чтобы расселить рабочих вне промышленных предприятий, на которых они работали. Такое поселение представляло собой окружность, в центре которой находился большой парк с административными, торговыми и культурными зданиями, а вокруг располагались улицы в форме кольца, на которых располагались индивидуальные дома коттеджного типа.
Главным предназначением города-сада был отдых трудящихся после рабочего дня. Но важно было еще следующее.
Город должен был быть в кооперативной (общей) собственности его жильцов. Для этого каждый желающий мог приобрести пай в этом жилищном кооперативе, а из паев складывался капитал для строительства домов. Дом и приусадебный участок не предназначались для использования с целью получения дохода, в доме можно было только жить. Все вопросы городской жизни должны были решаться на общем собрании жильцов.
А так как большевики провозгласили строительство коммунизма, в котором частная собственность и рынок исключались, то советские архитекторы с большим интересом восприняли идеи Говарда. В 1917–1922 гг. они породили огромное количество проектов рабочих одноэтажных коттеджных поселков в виде города-сада. Сказать, что советские чиновники сильно воодушевились по этому поводу, нельзя.
Но после разрухи, учиненной политикой военного коммунизма, решить жилищную проблему силами самих трудящихся было заманчиво. В результате в 1924 г. вышел закон «О жилищной кооперации», и идеи Говарда начали воплощаться в жизнь. В 1926 г. только в Московском регионе только одна проектная организация начала строительство 15 рабочих поселков. 
Строительство домов квартала № 8 вдоль проспекта Сталина в г. Орске
Но все это противоречило целям, которые поставила себе партия. Идеи Говарда подверглись резкой критике. Мол, формула «одна семья – одно жилище» заново воспроизводит буржуазный индивидуализм.
Как писал в «Известиях» еще в 1922 г. архитектор Я. И. Райх, «в «город-сад» не проникает идея коммунизма, а рабочий, попавший в такой рай, становится туг на ухо к революционной пропаганде». А раз так, то задача советских архитекторов не жизнь рабочих улучшать, а обеспечить государственный контроль над жизнью и производственной деятельностью людей, чтобы воспитать нового человека, члена дружного коллектива, строящего коммунизм. А пока у человека есть личное пространство в виде личного жилья, то у человека есть относительная, но все-таки свобода от государства.
В результате советская власть решила провести гигантский эксперимент – создать по всей стране так называемые трудо-бытовые коллективы, или коммуны. Под ними понимались социально однородные, зависимые и управляемые, прикрепленные к месту труда и месту жительства коллективы.
Если лишить человека личного пространства, то им можно командовать через угрозу лишения жилья, вторгаться и контролировать его личную жизнь, а также воздействовать на мысли и чувства через мнение соседей.
На полном серьезе считалось, что это вылечит все социальные болезни. Прогульщики и нарушители трудового законодательства почувствуют себя изгоями в такой коммуне, а передовики, пользуясь всеобщим уважением, приобретут новые стимулы к работе.
А как же иначе! Все будут на виду. Жены, дети, тещи будут бурно обсуждать, кто лучше работает, поэтому плохо работать нельзя и спрятаться от работы негде, так как (и это самое главное) все, кто работает, вместе и живут.
Чтобы читателю было понятно, как большевики решили воплотить в жизнь идею трудо-бытового коллектива, опишу такой квартал-коммуну, проект которого должен был стать основой соцгородка для рабочих нового Горьковского автомобильного завода.
По плану квартал состоял из 30 домов-коммун. Каждый дом-коммуна представлял собой пять 4-этажных блоков, соединенных между собой легкими переходами на уровне 2-го этажа. В каждом блоке располагались квартиры по обеим сторонам одного коридора (по 30 квартир на каждом этаже). Для одиночек предусматривались комнаты по 9 кв. м, для семей – по 23 кв. м. Обстановка – минимальная, так как это были даже не квартиры, а спальные ячейки.
Дело в том, что большевики считали, что рабочие весь день будут либо трудиться, либо коллективно проводить свободное время, а в квартире они будут только спать. В конце коридора – небольшая общая кухня, две уборные и ванные с душем на весь этаж. Кладовки, погреба и места для стирки не предусматривались.
В другом конце коридора – крытая галерея, которая вела в соседнее 2-этажное здание – столовую-клуб, которая должна была стать центром общественной и бытовой жизни квартала. Там рабочие семьи должны были коллективно питаться едой, привезенной из фабрики-кухни.
Кроме того, нижний этаж отводился под культурно-массовый отдых. Там располагались зал для коллективных зарядок и массовых собраний, комнаты игр, кабинет врача. Отдельные помещения отводились для различных кружков, библиотеки с читальней, сберкассы и почты.
Рядом со столовой-кухней располагались жилкомбинаты (по два на квартал), в котором находились магазины для продажи товаров первой необходимости, парикмахерская, телефон. Предполагалось, что пока взрослые будут работать и культурно отдыхать в клубе, дети будут находиться в яслях и детсаде, которые переходами соединялись с клубом.
Вот так в период сталинской индустриализации и родилась идея социалистического города – самостоятельного поселения возле гигантского промышленного предприятия с фиксированным числом жителей из работников данного предприятия и обслуживающего персонала.
Был разработан и другой вариант соцгорода – система связанных друг с другом отдельных социалистических рабочих поселков, составлявших единый административно-управленческий комплекс. Так 7 социалистических поселков слились впоследствии в соцгород Большое Запорожье, такая же участь постигла и 5 поселков Сталинграда.
Но одно дело – придумать идею, а другое – воплотить ее в жизнь. Тем более что Сталин надумал строить сотни гигантских предприятий. Поэтому необходимо было возле них быстро построить большое количество соцгородов.
С этим были проблемы, поэтому, как обычно, обратили свои взоры на Запад, где задачи массового жилищного строительства для рабочих активно воплощались в жизнь. И если для строительства промышленных предприятий Сталин привлек в первую очередь американцев, то при строительстве городов решили использовать опыт Германии.
Во-первых, если в СССР все еще господствовала ручная кладка кирпича, то там освоили монолитное домостроение из теплобетона с использованием стандартной переставной щитовой опалубки, что значительно ускоряло процесс строительства жилого дома.
Во-вторых, германские архитекторы, как и американцы, освоили поточно-конвейерный способ проектирования поселков и городов. И лидером в этом деле был главный архитектор Франкфурта-на-Майне Эрнст Май. Именно его практика строительства массового жилья для рабочих привлекла советских архитекторов.
Дело в том, что Май строил дома для рабочих поселков из пемзобетонных плит размером 3 на 1,1 м, которые при толщине плиты 20 см весили всего 726 кг. В результате монтаж, например, 2-этажного коттеджа с жилой площадью 65–70 кв. м и с погребом осуществлялся всего за 17 дней при минимальном количестве рабочих! Это было настоящей находкой для советских строителей, так как в СССР был острейший дефицит стройматериалов.
Дело в том, что пемзобетон не требовал дорогостоящей арматуры, а 20-мм плита заменяла кирпичную кладку толщиной 46 см. Кроме того, такие компактные плиты не требовали использования дорогих малоподвижных кранов: хватало легких переносных или передвижных. Так как плиты изготавливались на специальном заводе, то время года никак не влияло на строительство дома – строили круглогодично.
Кроме того, отпадала необходимость создавать склады из стройматериалов на месте стройки, что было характерно для России. Заодно отпадала необходимость содержать армию всяких кладовщиков, счетоводов, конторщиков, сторожей, а следовательно, не нужна была масса документации, сопровождавшей движение стройматериалов.
Сборка проводилась по мере надобности небольшими партиями, которые доставлялись прямо с завода. Ликвидация промежуточных непроизводительных операций резко снижала стоимость строительства жилья, а привлечение для отдельных монтажных операций специализированных фирм резко повышало качество строительства.
Кроме индивидуальных домов Эрнст Май строил 3–5-этажные дома из шлакобетонных пустотелых блоков такого размера, который позволял одному человеку легко положить его в кладку. В результате два дома в черновом варианте строили за 3 дня!
Кроме этого, Май широко использовал в качестве перекрытия этажей дырчатые железобетонные балки, на монтаж которых уходило меньше часа. Эти дома оснащались централизованным отоплением и канализацией, горячей водой.
Пространство домов использовалось максимально полно. Подвалы использовались под хозяйственные нужды, для чего в подвал имелся вход с общей лестничной площадки и сам подвал хорошо освещался через окна.
Достигалось это за счет поднятия пола 1 этажа на 0,9–1,1 м от уровня тротуара. В этом случае отпадала необходимость строить кирпичные хозяйственные постройки рядом с домом. На чердаке устраивались общие прачечные: одна на две лестницы по 12 квартир.
Проектирование жилых поселков у Мая было больше похоже не на собственно проектирование, а на конструирование – сборку проекта из уже спроектированных заранее стандартных элементов. Это сильно напоминало конвейерный метод сборки.
Кроме того, Эрнст Май разработал и успешно применял стандартную схему планировки поселений – так называемую строчную застройку. При ней однотипные многоэтажные дома располагались перпендикулярно улице с глухим торцом без окон, направленным на улицу.
Это давало отличный эффект: солнце равномерно освещало обе стороны дома с окнами квартир, обращенных не на улицу, а во двор. Это позволяло создать равные условия для проживающих в доме семей: по освещению, вентиляции и т. п. Кроме того, строчная застройка удешевляла и ускоряла строительство, так как монтажный кран перемещался от одного дома к другому строго по одной линии.
Строчная застройка позволяла Маю внедрить новый поточно-конвейерный способ проектирования генеральных планов всего поселения. Заранее разрабатывались стандартные планировки кварталов из типовых зданий, а потом просто эти стандартные кварталы размещались на рельефной карте места будущего строительства, как из готовых кирпичиков. Проектировать города можно было с необычной скоростью, как бы под копирку.
В общем, советское руководство увидело в идеях Мая идеальную возможность быстрого строительства соцгородов. Тем более что дома можно было легко превратить в дома-коммуны, а квартал – в квартал-коммуну.
Осталось только позвать немцев в СССР, благо для этого сложились все условия: в Германии бушевала Великая депрессия (90% немецких архитекторов остались без работы), а к власти рвался Гитлер.
В октябре 1930 г. в Москву прибыл Эрнст Май с группой из 23 архитекторов, многие из которых приехали с семьями. Все они подписали очень даже приличные контракты (так, Май получал 3000 рублей и 3000 долларов) и сразу приступили к работе. Им СССР казался страной архитектурного будущего: в условиях отсутствия частной собственности на землю можно было без ограничений компоновать планы городов. Их сразу же отправили на Урал и в Сибирь, где они за короткое время изготовили проекты соцгородов Магнитогорска, Нижнего Тагила, Щегловска (у Кемерова), Сталинска (Кузнецка), Ленинска, Прокопьевска, Сталинграда и еще около 10 других. 
Рабочая группа Эрнста Мая в Нижнем Тагиле, 1931 год.
Кроме того, они активно обучали своему делу советских архитекторов. Поначалу они работали все вместе, но вскоре их начали направлять в другие проектные институты, где они составляли собственные проекты в окружении советских учеников. Так, К. Пюшель и Ганс Шмидт составили проект соцгорода Орска, Март Стам – Макеевки и Балхаша.
Одновременно с Маем в Москву приехал бывший директор знаменитого Баухауса, убежденный марксист Ханнес Майер с шестью своими учениками. Майер стал директором Гипровтуза, а его группа немцев получила название «Ударная бригада Рот Фронт». В отличие от группы Мая они работали не за деньги, а за идею.
Однако уже скоро эйфория у немцев стала быстро иссякать.
Во-первых, немцы не могли понять многих вещей.
Почему в «обществе всеобщей справедливости» надо проектировать столовые с разными залами для рабочих и начальников, а вместо уравнительной повременной зарплаты используется сдельная, порождающая неравенство?
Зачем нужны гонки и авралы, если есть реально запланированные сроки и все идет по плану? Почему надо гнать проектную туфту (лишние листы)?
Почему надо следовать указаниям парторга, а не главного архитектора? Почему надо проектировать дома, в которых в каждой комнате будет жить по семье?
И на многие «почему» они не получали ответа.
Магнитогорск. Панорама соцгорода. Главная улица
Во-вторых, в СССР развернулась кампания по критике немецкой строчной застройки. Она, видите ли, подрывала массово-воспитательную функцию соцгорода. По плану большевиков, по его улицам должны были бодро маршировать демонстрации, а дома со строчной застройкой выходили на улицу глухими торцами. Как же граждане будут из окон смотреть на сие действо?
Более того, если бы окна домов смотрели на улицу, то они становились бы «социально-престижными» и это можно было использовать в воспитательных целях: наиболее достойные рабочие получали бы право селиться на этих «парадных улицах». Как гневно писал московский архитектор А. Мостаков, этот «буржуазный филистер Май» так и не понял, что «в соцгородах улица всегда будет мощным фактором городского ансамбля».
Более того, на смену функциональному конструктивизму, выразителями которого были немцы, в СССР пришел помпезный классицизм – сталинский ампир. Это стало ясно уже в 1932 г., когда на конкурсе проекта Дома Советов в Москве победили не проекты Майера и самого Ле Корбюзье, а проект Бориса Иофана: здание как пьедестал для гигантской фигуры Ленина.
Как с возмущением писал в 1932 г. немецкий архитектор Б. Таут в письме в Берлин, «культура большевизма сегодня» – это «любовь к куклам и орнаментам на домах, к скверному, неправильно понятому классицизму». Он был в шоке: в государстве рабочих идеалом становятся «плюшевый диван и шторы с кистями»!
А самое главное – начавшееся строительство городов было быстро свернуто за недостатком средств. Сталин понял, что ресурсов на все не хватит, поэтому все было брошено на индустриализацию, а жилье стало финансироваться по остаточному принципу. Так, на строительство Сталинска выделили 100 млн руб., т. е. всего 9% от стоимости строительства, а в Барнауле – 10–15% от запланированной стоимости.
О каких соцгородах можно было говорить, если, например, по воспоминаниям К. Пюшеля, на строительстве соцгорода Орска работало всего 12 квалифицированных каменщиков. Технических средств – никаких, а те, что были – настолько примитивны, что «никакой фараон не стал бы их использовать при строительстве египетских пирамид».
В 1936 г. в Анжеро-Судженском горстройтресте вместо необходимых 530 лошадей и 10 грузовиков числилось всего 30 лошадей, которые были «не способны к перевозке груза по своей старости» (а до карьера с щебнем и песком было 39 км).
Вместо 800 рабочих числилось 378, при этом жилой фонд треста составлял 2 ветхих дома. В том же Сталинске (ныне Кузнецке) документы горстройтреста говорят о падеже лошадей от бескормицы, невозможности их использования из-за «изношенности сбруи».
Жилой фонд треста насчитывал всего несколько землянок, поэтому текучесть кадров за год составила 200%. В результате, например, план по строительству жилья в 1934 г. трест выполнил всего на 5%! И это в городе, который в середине 1930-х годов был включен в пятерку наиболее значимых соцгородов СССР.
Таким образом, в каждом соцгороде из задуманного немецкими архитекторами было построено всего по нескольку каменных полублагоустроенных жилых домов и гостиниц.
Но рабочих построенных гигантских предприятий где-то же надо было расселять. Поэтому поступил приказ строить временное жилье – бараки, которые, как известно, простояли вплоть до хрущевок. И красивые на плане соцгорода в реальности превратились в бескрайнее море бараков коридорного типа с комнатами на 20–25 человек, без воды и канализации, с общими удобствами в конце коридора из расчета одно очко на 25 человек.
А газета «Социалистическое хозяйство Западной Сибири» в 1932 г. так описала бараки Ленинского рудника. В каждой комнате площадью 6–9 кв. м живет от одной до четырех семей. При проверке одного барака выяснилось, что в 14 комнатах проживало 29 семей, в которых числилось 106 человек, то есть на 1 человека приходилось около 1 кв. м площади.
Некоторые немецкие архитекторы с энтузиазмом начали выполнять госзаказ. В частности, Вальтер Швагеншайдт разработал проект «развивающегося барака».
Сначала строится здание с большой коллективной спальней с нарами на 222 человека, а затем, по мере появления возможностей, он достраивается до «культурного барака»: с уборной, умывальниками и спальнями с кроватями на 100 человек. Вплоть до отъезда из СССР он носился с идеями «барачных городов» для советских рабочих.
Но то для рабочих. А большим начальникам и важным специалистам жить в бараках было не с руки. Поэтому вопреки всем идеям равенства жилая застройка в соцгородах имела все признаки сословного жилья.
Для огромной армии рабочих – бараки, казармы и общежития. Для руководителей среднего звена и специалистов высшей квалификации – каменные и деревянные секционные дома в несколько этажей с 1-2 подъездами. А для высшего начальства – отдельно стоящие поселки с домами коттеджного типа. 
Соцгород Автострой. Поселок для иностранных специалистов и руководителей строительства автозавода (поселок огорожен колючей проволокой и будками для охранников не только по периметру,
но и вдоль улицы, потому что она использовалась для сквозного проезда)
Так, в соцгороде при Бакальском металлургическом комбинате отдельно от всех в сосновом бору на берегу реки были построены 16 домов для начальства. В этом элитном поселке находились волейбольная и баскетбольная площадки, теннисный корт.
А поселок для руководства Уральского алюминиевого завода в соцпоселке Каменск-Уральский, построенный в 1935 г., был обнесен оградой и круглосуточно охранялся военизированной охраной. Поселок для начальства в соцгороде при ГАЗе был окружен колючей проволокой и будками с охраной.
Уровень жизни в этих домах можно представить, ознакомившись с домом для директора Магнитогорского металлургического комбината А. П. Завенягина. Трехэтажный особняк с 14 комнатами, в котором размещались бильярдная, музыкальный салон, игровая для детей, кабинет. Сзади дома – олений заповедник, спереди – сад.
Насмотревшись на советское «общество всеобщего равенства», немцы впали в уныние. В. Хэмер в 1933 г. написал в своем письме: «В настоящее время нет «социалистических городов». От планов на практике только рудименты от них. Проектировать можно все, реализовывать – только некоторое… Есть ли у меня желание строить в СССР города? Сегодня мой ответ был бы – нет».
В результате немцы начали разъезжаться. Судьбы у всех были разные.
Эрнст Май уехал из страны в 1934 г. Будучи евреем, бежал в Африку, но умрет после войны в ФРГ.
Его соратник Март Стам, проектировавший Макеевку, Орск и Балхаш, окончательно разочаровавшись в советском коммунизме, уехал в Голландию. Верный идеям равенства и братства, он снова попытался воплотить свои идеи уже в социалистической ГДР, но, удостоившись титула «буржуазный формалист», плюнул и оставшиеся 20 лет прожил отшельником в Швейцарии.
Убежденный марксист Ханнес Майер уедет в Швейцарию в 1936 г. В письме Николаю Колли он напишет: «Теперь я, к счастью, знаю, что строительство социализма – это жестокая борьба всех против всех». Репутация сталиниста не позволит ему работать за границей: до самой смерти он реализует лишь один проект – детский сад.
Из 39 немецких архитекторов Баухауса из СССР уедут 25 человек. 14 архитекторов останутся, но это будет их жизненной ошибкой, так как практически все – 12 человек – попадут под жернова сталинских репрессий. Выживут из них лишь двое. Будет расстреляна и жена Майера Маргарета Мендель, оставшаяся в СССР.
Их сын Йоханнес окажется в детдоме, под именем Ивана Ивановича будет жить в Копейске Челябинской области. Узнал он, кто на самом деле были его родители, только в 1990-е годы и тут же эмигрировал в Германию.
Очень удивительная судьба была у Филиппа Тольцинера. Так как он был евреем, социалистом и активным сионистом, то путь в Германию ему был заказан.
В 1938 г. он получил советское гражданство и следом бонус к нему – 10 лет лагерей за контрреволюционную деятельность. Работал на лесоповале, заболел туберкулезом, но выжил. Его заметило начальство и разрешило заниматься любимым делом – проектировать бараки и дома в Соликамске, интерьер и мебель для начальства.
После освобождения в 1947 г. он остался в Соликамске и занялся реставрацией великолепных храмов города, северная красота которых покорила его навсегда. После реставрации Богоявленского храма, в 1951 г. он становится главным архитектором реставрационной мастерской Соликамска, сделав ее одной из ведущих в стране. Он первым начал настаивать на том, чтобы государство охраняло не отдельные здания, а архитектурные комплексы. Добивался превращения центра Соликамска в музей-заповедник.
Перебравшись в 1960-е годы в Москву, он продолжал болеть за сохранение архитектуры Соликамска. Поразительно, но активнейшим защитником нашей культуры от иных «наших» стал немец, для которого она была чужая и которого в Баухаусе учили, что архитектурное наследие вредно. Умер Тольцинер в 1996 г.
Каков итог деятельности немецких архитекторов в сталинском СССР?
С архитектурной точки зрения они потерпели фиаско. Соцгорода, которые должны были показать всему миру преимущества социализма, обернулись морем бараков с тяжелейшими условиями проживания и помпезными центральными площадями в стиле сталинского ампира. По их проектам возведены были лишь отдельные здания, но они до сих пор используются по своему прямому назначению, напоминая о мечте немецких архитекторов превратить советские города в великолепные «города будущего».
Юрий Ган, учитель истории
