– Каким этот день стал для Вас?
– Когда в Москве начались уличные беспорядки и стрельба, мы с замами, исходя из опыта 1991 г., распределили обязанности. Первый заместитель Евгений Лисов вместе с прокурором Москвы Геннадием Пономаревым оборудовали резервный пункт управления в городской прокуратуре. Также такой пункт был создан в Главной военной прокуратуре другим замом, Иваном Землянушиным.
Опасаясь налета преступных группировок, я дал команду закрыть следственную часть в Благовещенском переулке. Эдуард Денисов, заместитель, курировавший следствие, отвечал за вывоз всех упакованных в мешки уголовных дел в пансионат прокуратуры в Истре.
Ельцина в тот день в Москве не было. На Старой площади – никого, кроме Черномырдина. Почти все входы закрыты железными сейфами, перед зданием – ни одной машины. По пути туда мне поочередно звонили из Министерства безопасности и из МВД с приглашением переехать под защиту в охраняемые здания: на Лубянке нес охрану батальон пограничников, в МВД – большой отряд ОМОНа.
Черномырдин сообщил, что к городу идут войска, дивизия Дзержинского. Но действовать надо было немедленно. Я предложил объявить чрезвычайное положение и ввести в дело пограничников и ОМОН.
«Зачем они друг друга охраняют? – говорю. – Дайте команду остановить стрельбу в городе».
Но без Ельцина решение никто принимать не хотел.
Ночью я вернулся в здание прокуратуры на Пушкинской улице. Кроме милицейской охраны, уже никого не было. Перед зданием строили баррикаду. Мои личные охранники выяснили, что баррикаду строят сторонники президента: все трезвые, без претензий к прокуратуре. Въезд в Генпрокуратуру баррикада не перекрывала.
– На случай штурма прокуратура была безоружна?
– Прокуратура не военный орган. Поправку о праве ношения оружия внесли в Закон о прокуратуре лишь в 1995 г. Но еще в 1991 г. Главком Сухопутных войск СССР Владимир Семенов по моей просьбе выделил оружие для прокуроров, замов и следователей: по 50–60 пистолетов с боезапасом на каждый регион. Оружейных комнат в прокуратурах не было. Оружие хранили в райотделах милиции.
В Генпрокуратуре пистолеты были у меня и у некоторых замов. В моем сейфе хранился вальтер калибра 7,65 мм. А во время событий октября 1993 г. в папке с бумагами я носил пистолет Стечкина, выданный охранником.
В подвале Генпрокуратуры лежало около 100 пистолетов, в масле еще, в заводской упаковке. Сберегая оружие от возможного захвата, вместе с охранником и водителем мы увезли их на Лубянку.
Охрана Генпрокуратуры – 6 милиционеров с двумя автоматами. Я запретил им стрелять в людей в случае штурма. Мы отработали маршрут экстренного отхода через внутренние коридоры здания в другой переулок. Предстояло выпрыгивать из окна. Я попросил милиционеров потренироваться, чтобы не заблудились в темных коридорах.
– Что случилось после разгрома Верховного Совета?
– Утром 4 октября на коллегии Генеральной прокуратуры я объявил сотрудникам, что готов уйти, если стану камнем преткновения в нарастающем конфликте. Но все должны понимать возможные действия его сторон в отношении прокуратуры. Сотрудники были за то, чтобы я остался.
Вернувшись после в кабинет, я услышал выстрелы – начинался обстрел Белого дома. Вечером пришла информация, что на стадион на Красной Пресне свозят людей, депутатов Верховного Совета и их помощников. У меня внутри все перевернулось.
Я был совсем молодым, когда в сентябре 1973 г. случился переворот в Чили. Там так же свозили людей на стадионы. Ельцин издал указ об аресте на месяц всех, кто выступает против конституционного строя (а фактически против него).
У меня не было полномочий опротестовать этот незаконный указ. Но прокуратура имела право проверить основания задержания и соответствие условий содержания задержанных требованиям закона. И я дал такое указание. Узнав о цели визита прокурора, Барсуков с Коржаковым сказали: «Все, наше терпение кончилось». Ночью позвонили в Омск Казаннику и пригласили его в Москву. Но задержанных стали развозить по райотделам милиции.
– Вы понимали возможную реакцию в Ваш адрес?
– Утром следующего дня – Белый дом уже тушили – я набрал Ельцина по прямому телефону. Хотел проинформировать о действиях прокуратуры. Трубку он не взял. Вместе с Лисовым мы отправились в Белый дом. Было не ясно, как проводить осмотр места происшествия. Описывать каждый кабинет?
Нам помогал назначенный комендантом Белого дома Аркадий Баскаев. При осмотре мы обнаружили три точки, откуда изнутри вели огонь. Сейфы, сваленные у окна, 15–20 гильз россыпью, кровь на полу. В комнате отдыха в кабинете Руцкого – 5-6 пистолетных гильз. Видимо, охранники решили пострелять. Организованного сопротивления защитники Верховного Совета не оказывали.
Все пробоины – извне. В сейфах – застрявшие пули от крупнокалиберных снайперских винтовок. Огонь, ориентировочно, вели со стороны гостиницы «Мир». В одной из комнат на 2 этаже – чумазый солдат из оцепления в поисках еды. Я остановил набросившегося на него офицера комендатуры и отдал солдату найденное им печенье.
В кабинете Хасбулатова все перевернуто вверх дном. Через несколько дней следователи прокуратуры отдали мне обнаруженное там первое издание моей книги о ГКЧП с автографом.
Выйдя после осмотра на улицу, я узнал от водителя, что мне звонил Коржаков. Но сразу перезвонить не смог. Доложили об инциденте: двое выскочили из подвала, одного застрелила охрана, второй скрылся обратно.
С лейтенантом из «Витязя» и двумя солдатами спускаемся в подвал. Через мегафон объявляю себя и гарантирую беглецу безопасность. Солдаты озлоблены, того и гляди начнут стрелять без предупреждения. Но никто не вышел.
Сажусь в машину, еду. Звонит Коржакова: «Надо увидеться». Приглашаю его в Генпрокуратуру. Он приезжает вместе с Барсуковым и Казанником. Отдает мне указ Ельцина. Со ссылкой на указ № 1400 я освобожден от должности, а Казанник назначен вместо меня.
«Мне Борис Николаевич велел сразу начать работать», – говорит Казанник.
Приглашаю заместителей, предложив Коржакову объявить им указ Президента. На вопросы заместителей Коржаков отвечает, что он лишь исполнитель. Тут мне охранник на ухо шепчет, что к прокуратуре подогнали два автобуса со спецназом. Видимо, допускали мысль, что я забаррикадируюсь и начну отстреливаться.
Говорю Коржакову, что прокуратуру могу сдать только по акту приема-передачи. Есть стандарт такого акта, куда включаются все находящиеся в производстве дела, жалобы, обращения и другие документы. Отдельно – раздел секретного делопроизводства, есть разделы документов на руках, в производстве, на исполнении. Все это по акту передается от одного прокурора к другому в присутствии незаинтересованной стороны.
«Кто должен принимать, – спрашивают меня, – президент, что ли?»
«Зачем президент? – отвечаю. – Звоните Филатову».
Они звонят. Слышу в трубке голос Филатова: «Вы там сами заварили эту кашу, сами и расхлебывайте. Я принимать дела не могу и никуда не поеду».
Набираю заместителя Филатова Андрея Войкова и прошу приехать. Он был юрист и быстро все понял.
Первым новость о моем уходе узнал позвонивший за консультацией Шумейко. А вскоре она появилась на ленте новостей ТАСС, и начались другие звонки. Первый – от редактора «Общей газеты» Егора Яковлева.
Тем временем ко мне устремились люди, не успевшие подписать согласованные ранее протесты по судебным делам, представления и другие документы. Все очень спешили: даже небольшая очередь выстроилась. Коржаков, Барсуков и Казанник смотрели, не понимая, что происходит.
Наконец приехал Войков. Вздохнув с облегчением, Коржаков и Барсуков уехали. Я предложил Войкову отправить Казанника домой. Акты быстро подготовить не успеют. В сейфе нет секретных документов. Казанник, поупрямившись для вида, уехал.
Следующим утром приехал Черномырдин, попросив к 10 утра собрать аппарат прокуратуры. За чаем зашел разговор о Казаннике. Черномырдин его не знал. Казанник преподавал право в Омском университете. А в 1989 г. уступил Ельцину свое место в Верховном Совете.
«Нам-то как быть, если он в ваших делах ничего не понимает?» – спросил Черномырдин.
Отвечаю, что все будет нормально, если сохранить аппарат прокуратуры.
Затем было представление Казанника сотрудникам.
А вечером на Кузнецком мосту, в здании Главного следственного управления, в кабинете у зама по следствию Денисова, вместе с замами и начальниками управлений мы накрыли стол и выпили по рюмке. Всего было человек тридцать.
Указ Ельцина освобождал меня от должности, но не увольнял из прокуратуры. Просить Казанника о назначении на новую должность я не стал. Воспользовался неиспользованным отпуском и в конце декабря написал заявление об увольнении.
Интервью взял Владимир Дворянов
«Улица Московская» выражает благодарность заслуженному юристу РФ Владимиру Фомину за организацию настоящего интервью.
