Личные смыслы Андрея Грачева

Почему в России мало исследований по истории Первой мировой войны?
– Это пережиток советского времени. Первая мировая никогда не входила в реестр исследований отечественной историографии. Считалось, что это империалистическая война,  что-то царское, и все цели там были царские. Поэтому Первая мировая в Советском Союзе не изучалась и больших специалистов по ней не было.
Только в последние 3-4 года стали появляться люди, которые этим заинтересовались. Что же касается пензенской историо-графии, то здесь вообще ничего нет. Остались только выдержки про рабочий класс, про пензенскую экономику того периода.

– Расскажите о своих собственных находках по этому периоду.
– Я работал с газетами той поры и с воспоминаниями очевидцев, которые остались в письмах и дневниках.
Разумеется, 1914-й год – это период всеобщего ликования в честь начала войны. Впервые был зафиксирован такой эмоциональный подъём ура-патриотизма: мы сейчас немцев накажем быстро, и всё это закончится. Чуть ли не каждый день проходили митинги на ул. Московской, крестные ходы.
Активно проводились сбор средств для нужд армии, организация госпиталей для раненых. Этим занимались все, начиная от жены пензенского губернатора и других представителей высшего общества. Под госпитали отдали здание Дворянского собрания (ныне Законодательное Собрание Пензенской области), этаж Дома губернатора, несколько школ и гимназий.
При этом был и лёгкий маразм в плане того, что всё немецкое – плохо. Этот национализм проснулся в русских очень быстро. Сразу начали искать врагов, и если у тебя, не дай бог, немецкая фамилия…
А немецких и австрийских подданных было довольно много. Тогдашний губернатор Лилиенфельд-Тоаль был из прибалтийских немцев. А его супруга – из прусских. И их тоже потихонечку стали травить.
Хотя они занимались организацией госпиталей, первыми выходили на крестный ход… И всё равно распускали слухи, что он немножко не такой, писали на него в Петербург. Говорят, этим занимался вице-губернатор, который претендовал на его место.

– Как долго продолжалась эта эйфория?
– Пришёл 1915 г., и ура-патриотизм сошёл на нет. Начали расти цены на продукты, с октября 1914 г. в Пензу повезли раненых. И народ начал к войне по-другому относиться после того, как понял, что она неизвестно когда кончится. Более того, повисла неопределенность: а чем именно она закончится?
Оказалось, что в конце войны может быть не только победа, но и поражение.

– А какую самую крупную ошибку, на Ваш взгляд, совершило царское правительство?
– На мой взгляд, Николаю II не нужно было лезть в управление армией. Цари не влезали туда со времен Александра I, когда тот проиграл Аустерлиц. А Николай II влез. Хотя надо было поручить войну тем, кто в этом разбирается. А самому заняться внутренними проблемами и решить их.
Я считаю, что в один момент царю надо было жёстко стукнуть кулаком и навести порядок. Тем более навести его нужно было только в Петрограде. Остальная Россия и не знала, что такое революция и к чему это всё. Надо было вовремя привезти хлеб, разогнать демонстрации и арестовать кого надо.

– То есть авторитарно поступить?
– Ну а как? В условиях войны и в условиях хаоса по-другому никак. Людей нельзя было уговорить. Это как Майдан на Украине: как бы мы к Януковичу ни относились, но если бы он в какой-то момент отдал Беркуту приказ – навести порядок, они бы за 2 часа навели порядок в Киеве.

– Вы не только историк, Вы еще и педагог. Может ли позволить себе педагог иметь свою точку зрения на историю, отличную от официальной?
– В отличие от историка, педагогу непозволительно иметь своё мнение. Я должен подавать дисциплину таким образом, чтобы ученик потом пришёл на экзамен и ответил, как надо. Даже если это на самом деле не так.
Конечно же, я пытаюсь в ходе лекции дать несколько трактовок и точек зрения. А дальше ребёнок пусть сам думает.
Особенно тяжело совмещать официальную трактовку с историей своей собственной семьи. К примеру, у меня и по отцовской, и по материнской линии всех родственников раскулачили в 1930-е годы. А прадеда ещё и расстреляли.
У прадеда была зажиточная семья, свой магазин, 2 кирпичных дома в Вазерках, которые стоят до сих пор. В 1998 г. я делал запрос в Управление ФСБ, чтобы ознакомиться с его личным делом.
Этот запрос долго рассматривали. Потом пригласили меня на Московскую, 72, завели в комнату без окон и дверей:  две табуретки, стол и лампочка.
Зашёл товарищ в штатском, положил на стол дело моего прадеда и сказал: «Вы можете его читать, но никаких записей делать не можете».
И я прочитал, что в 1927 г. моего прадеда арестовали и отправили на 5 лет в лагерь. Потом он вышел, работал лесничим. А в 1937 г. его арестовали ещё раз и расстреляли.
Поэтому когда сегодня я должен говорить, что Сталин был хороший и выиграл войну… Да, он руководил государством в тот период, сумел мобилизовать мощности…
Но когда в 1937 г. человека расстреливают только за то, что он подрался с бригадиром колхоза, и это было расценено как подготовка срыва посевной кампании и террористический акт в пользу Японии… Сегодня это вообще административный арест на 15 суток… А его расстреляли.
Самое удивительное – оба его сына были кадровыми офицерами. Старший прошёл три войны: финскую, польскую и Отечественную. Он погиб в 1944 г. А младший был танкистом и погиб в 1943 г.
И для меня, как для историка, это тоже удивительно: люди, у которых отняли всё – собственность, семью, историю семьи… При этом они пошли защищать Родину и за неё умерли.
За кого они умирали? За Сталина? За партию? За семью?
Поэтому мне кажется, что Родина, государство, люди, история – это немножко разные понятия, к которым каждый должен найти свой подход.

– Что знают российские дети про 100 последних лет в истории нашей страны?
– Правда в том, что в большинстве своем они истории не знают, и некоторые вещи для них являются откровением. А уж то, что происходило до 1917 г. – это вообще дикость.
Они с удовольствием говорят, что Крым наш и всё прочее. Но они не знают, почему Крым наш, сколько там пролито русской крови. Они не знают Крымской войны, обороны Севастополя. Есть только пафос: махать флагом, кричать «Ура!», «Всё наше!» А почему наше – они этого просто не понимают.

– Как они относятся к Сталину?
– Да никак. Они не знают, кто он такой. Для этого поколения уже всё прошло и осталось где-то далеко. Даже война для них – это какие-то краски и пафосные эмоции.
Пройдёт ещё 10 лет, и Великая Отечественная будет для наших детей, как для нас – 1812 год. И они будут смотреть на неё как на весёлую прогулку. Как мы смотрели кино про Голубкину, нарядившуюся в гусара.
И это не только наша проблема. Это проблема всего современного мира. Для всего мира война осталась где-то далеко, это что-то «не наше».
Люди перестали воспринимать войну серьёзно. Европа забыла, что такое Вторая мировая. Это где-то в Ираке убивают. В Ливии. В Африке. Но только не у нас дома.
Настроения точь-в-точь такие же, как перед Первой мировой войной. Тогда люди тоже считали, что войны быть не может. Что мы цивилизованная Европа, а война происходит где-то там, в Южной Африке, где англичане воюют с зулусами. Или где-то в Индии.
Но никак не в Европе. А уж если всё-таки начнётся в Европе, то мы, как в 1812 г., пройдёмся гусарскими колоннами и за 3 месяца с этим покончим.
В ноябре я был в Москве на конференции по Первой мировой войне. Там были и сербы, и немцы, и австрийцы, и венгры, и чехи, и поляки, и украинцы, и армяне… И у очень многих проскальзывает, что повсюду война начиналась романтически. И почти все газеты писали: «Да чего тут эта война? Мы за 2 месяца разберёмся».
Оказалось, что война – это грязь, кровь. И ни к чему хорошему она не приводит.
Такое ощущение, что сегодня все об этом забыли. Я включаю телевизор, где политики выступают: они про войну говорят настолько легко, что мне от этого страшно.
И молодёжь растёт такая же. Для них война – это пафос. У нас крутые танки, мы сейчас в них сядем и до Берлина доедем.
Но не получится легко доехать до Берлина.