Потомственный железнодорожник Аркадий Калдин

Мой отец Калдин Аркадий Максимович был потомственным железнодорожником. Его отец (и мой дед) Калдин Максим Михайлович, 1889 г. р., также всю свою трудовую жизнь связал с железной дорогой.
Дед стал железнодорожником еще в царской России. Всю жизнь он прожил на станции Новохопёрск, что находится в Воронежской области. Всего в нескольких километрах от станции расположен одноименный город – районный центр Воронежской области. Город назван так в честь реки, на которой он находится. По другую сторону железной дороги от станции находится село Кочерга, где и родился в 1929 г. мой отец.
Дед Максим еще до советской власти прошел все стадии паровозного экипажа от кочегара до машиниста паровоза.
Через Новохоперск проходило огромное количество пассажирских и грузовых поездов в юго-восточном направлении. С самого раннего детства мой папа и день, и ночь слышал шум проходящих мимо станции поездов и сигналы паровозных гудков.
А если к этому добавить и трепетное отношение к железнодорожной службе его отца, то легко представить, как Аркадий с малых лет впитал в себя романтику дальних поездок на паровозе по чугунной дороге. Поэтому путь в машинисты ему был заказан.
В голодные годы коллективизации и индустриализации страны труд на железной дороге помог деду прокормить семью.
Дед получал зарплату когда деньгами, а когда и продуктовым пайком. Папа вспоминал, как за длительную поездку в Среднюю Азию дед Максим привез домой целый мешок муки, которой семья долго питалась.
Мой отец был шестым ребенком в семье, до него родились два брата и три сестры.
В конце 30-х годов семья Калдиных поредела. Сначала умерла мама, а потом на Север уехали старший брат Андрей и старшая из сестер Татьяна. Причем она уехала по собственной воле, а старший брат, который тогда также работал в депо, был репрессирован за антиправительственные высказывания и уехал на Север за казенный счет.
В то время дед женился во второй раз. За год до вой-ны папин средний брат Виктор, которого давно влекло небо, поступил в Качинскую летную школу.
В годы войны Наркомат путей сообщения СССР стал, по сути, полувоенной организацией со всеми вытекающими из этого последствиями. Дед Максим пропадал в поездках порой целыми неделями, когда в первую очередь перевозились солдатские эшелоны и военные грузы. Соседняя с Воронежской область – Ворошиловградская (ныне Луганская) – находилась уже на территории Украинской ССР, которая почти полностью была оккупирована фашистской Германией.
Поэтому часто составы приходилось водить в прифронтовой зоне под бомбежками. Поездным бригадам строго запрещалось покидать без необходимости кабину своего паровоза, в которой обязательно кто-то должен был находиться.
Во время стоянки на одной из станций дед послал своего помощника осмотреть состав. В это время налетели вражеские самолеты. Во время их обстрела помощник погиб.
Мои тетушки рассказывали, что семья погибшего, которая потом жила с ними на одной улице, так с дедом Максимом и не разговаривала.
Тем временем брат отца Виктор, проучившись в летной школе всего один год, получил звание младшего лейтенанта и был направлен осенью 1941 г. на фронт под Москву. В октябре того же года в одном из своих первых боев он был сбит и погиб при посадке своего самолета.
Когда семья получила «похоронку», дед был в поездке и ничего о гибели сына не знал. Он вернулся, когда жены дома не было. В тот момент, когда он умывался, кто-то из детей ему сказал: «А у нас на фронте Витя погиб».
Дед как стоял с полотенцем, согнувшись, возле рукомойника, так и «окаменел». Его увезли в больницу и почти месяц выводили из психологического шока.
В начале зимы гитлеровцев разгромили под Москвой. Отец вспоминал, что зима 1941-1942 гг. была очень холодной, снежной и особенно голодной.
Осенние запасы еды в семье закончились. Иногда хлеба было только на несколько дней, и его распределяли по ежедневным порциям.
Позже я узнал от сестер отца – тети Кати и тети Раи, – что когда они оставались дома втроем, то свои пайки съедали за общим столом. Девушки съедали хлеб медленно и по маленьким кусочкам, а Аркаша съедал все сразу.
Они говорили, что младший брат ни разу хлеба у них не просил. Но когда они видели, какими глазами он смотрел на них, то сами иногда отламывали по маленькому кусочку от своей пайки и отдавали ему.
После первой военной зимы наступила не менее трудная весна 1942 г., когда гитлеровцы рвались к Волге, продвигались к Дону и на Кавказ. Фронт приближался к Новохоперску.
Начались частые бомбежки станции, иногда по нескольку раз за день. Папа рассказывал, что, как только был слышен гул самолетов, их семья пряталась в погребе во дворе за домом.
Однажды самолеты летали бомбить несколько раз подряд, но пролетали куда-то дальше. В перерыве между налетами дети спрятались дома под кроватью и заснули. Звук налетевшего самолета они услышали поздно, поэтому решили через двор в погреб не выбегать, а остаться на месте.
Когда обстрел закончился и они вышли на улицу, то увидели, что дверь дома была изрешечена пулями, а на дверце погреба обнаружили множество следов от осколков бомб и следы от пулеметных очередей. Неизвестно, что было бы с ними, если бы они побежали прятаться во двор.
Весной с голодом бороться было легче. В лесу вырастали щавель, крапива и лебеда, из которых варили борщ (слово «щи» в тех местах не употребляют). Позже на огородах вырастали овощи, горох, бобы.
К слову, мой папа до конца жизни любил щи и картошку в любом виде, и они ему не надоедали, а горох так и остался для него лакомством.
Мирное население, в том числе и детей, кроме ежедневных полевых работ, стали активно привлекать и к строительству оборонительных укреплений. Папа тоже принимал в этом посильное участие. Спустя много лет после этого ему вручили медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
После войны для Калдиных наступили не самые лучшие времена. Кроме старшего брата Андрея, у папы был также репрессирован дядя Иван, старший брат его отца.
Во время войны тот оставался на оккупированной немцами территории вместе с одной женщиной, по легенде его женой. Они работали во вражеском тылу и были связниками с подпольем.
После разгрома немцев и освобождения Воронежской и Ворошиловградской областей оказалось, что именно те подпольщики, с которыми держал связь дядя Иван, или погибли, или вместе с партизанами влились в ряды наступающей Красной Армии.
Часть архивных документов о подпольщиках была уничтожена, и подтвердить сведения об Иване могли только живые свидетели, которых на тот момент не было.
Иван с «женой» были арестованы как «враги народа». Показания от них добывались с пристрастием. Женщина от побоев умерла, а дядя Иван был сослан в исправительный лагерь.
По этой причине многочисленным папиным родственникам трудно было получить постоянную работу. Сердобольный председатель колхоза предоставлял им какую-нибудь временную работу, чтобы не умерли с голода. Так что опять единственным кормильцем в семье оставался дед Максим.
Выручал также женский новохопёрский народный промысел – вязание пуховых платков, к которому местных девочек приучали с детства.
В 1947 г., после окончания семилетней школы, папа устроился на работу в Поворино в локомотивное депо. Начал он свою длинную трудовую деятельность кочегаром паровоза. Через два года его призвали в армию. Он служил в Австрии в демаркационной группе войск.
После армии отец вернулся домой и пошел работать на прежнее место. Через год он поехал в Пензу поступать на учебу в трехгодичную школу машинистов паровоза. Школа эта находилась в здании техникума (а потом колледжа) железнодорожного транспорта.
Во время учебы он познакомился с Аней Черниковой – своей будущей женой, которая тогда работала на Часовом заводе. В 1955 г. они поженились.
В 1957 г. отец закончил учебу в школе машинистов. Мои родители в то время ждали ребенка. Так получилось, что день вручения свидетельства об окончании отцом учебы совпал с маминым днем рождения.
Кроме того, в этот день мама родила первого сына Женю, сделав такой вот подарок и себе, и мужу.
После учебы отец работал в локомотивном депо Пенза-I сначала помощником, а потом и машинистом паровоза. В этом депо он водил пассажирские и грузовые поезда по всей Куйбышевской дороге от Балашова до Рузаевки.
В это время в стране осваивалась новая железнодорожная техника: в ходу уже были тепловозы и электровозы. Кому же было их осваивать, как не молодым специалистам.
В 1960 г. отец уже переучивался на машиниста тепловоза практически без отрыва от производства. В следующем году он перешел на работу в локомотивное депо Пенза-III, где и проработал до самой пенсии, заслужив впоследствии знак ветерана депо.
В то время работа на железной дороге была почетной, но и очень трудной. Постоянно приходилось осваивать новую технику, изучать различные новые инструкции, технические рекомендации. Иногда после поездки машинисты оставались в депо на дополнительные занятия по специальности, по изучению передового опыта.
Эксплуатировалась новая техника, представлявшая собой транспортное средство повышенной опасности. Сдавали зачеты по различным допускам к работе: по электрической и материальной частям локомотива, по технике безопасности и т. п.
Уходя на работу, отец брал с собой толстенное порт-моне с документами, допусками, правами на управление всеми локомотивами.
В то время были нередки аварии подвижного состава на железнодорожном транспорте, особенно при эксплуатации новых машин. Эти случаи не афишировались.
Причины аварий были разные: и недостаточный опыт локомотивных бригад при работе в сложной ситуации, и неисправность узлов машин, и пресловутый человеческий фактор (в том числе обычное разгильдяйство), и случайное стечение сразу нескольких обстоятельств.
Отец тогда открыто об этом не рассказывал. Но мама все равно потом об этом узнавала или от других машинистов, или от их жен. Иногда скрыть этого было нельзя, так как отца с его помощником и другими путейцами вызывали для разбирательства в депо. Хорошо, если
в такой день машинистам не надо было вечером в поездку.
Также мама порой узнавала про аварийную ситуацию по «вещественным доказательствам»: например, если у отца были опалены брови и ресницы или от шинели пахло паленым. Потом оказывалось, что воспламенился мазут в его или соседнем тепловозе и пожар тушили двумя бригадами совместно. Но «на ковер» вызывали и пострадавших, и свидетелей.
Работа машиниста нелегкая и физически, и психологически. Стрессовые ситуации возникали нередко, когда машинисту за считанные минуты в пути приходилось принимать правильные решения.
Да и любую неисправность надо устранять в пути быстрее, чтобы не нарушать график движения поездов, отчего зависела зарплата всех, а уж про угрозу жизни людей и говорить нечего. После стрессов иногда сразу же был «разбор полетов», проверки.
Кроме того, порой после поездок и времени на отдых не оставалось. Особенно часто это бывало летом, когда объемы перевозок возрастали. Отпускников и заболевших заменять надо, а тут еще у кого-нибудь непредвиденные обстоятельства возникают, кого-то вдруг от поездок отстраняют.
Отец редко отказывался кого-либо подменять, но когда этим начинали злоупотреблять, то ему это не нравилось, и он мог слукавить.
Лег однажды спать после ночной смены, а мне наказал: «Если приедет «вызывальщик» с одной рукой, то меня не буди, а скажи ему, что к отцу утром гости приезжали, он с ними выпил, и теперь на работу вечером идти нельзя».
В поездках с машинистами случались различные истории. Порой они были трагические, с гибелью животных, а то и с человеческими жертвами. Не все любили об этом рассказывать. Один на поезде сбивал животных – коров или овец, – другой сталкивался с автомобилем или трактором.
Даже из-за гибели животного кто-то переживал несколько поездок. Если же под колесами погибал человек, то это запоминалось на всю жизнь. Слава богу, отца моего эта чаша миновала.
Однажды, в середине 60-х годов, в ночной поездке перед затяжным пологим поворотом отец со своим помощником каким-то чудом разглядели вдалеке препятствие на дороге. Применили экстренное торможение. Думали, что животное, а это оказался привязанный к рельсам мужчина, которого проиграли в карты.
* * *
С годами у всех машинистов проявлялись профессиональные болезни, поэтому не зря они на пенсию уходят по «горячей сетке», даже сейчас. У кого – радикулит, у кого – язва желудка, у кого – гипертония…
Отец мой имел целый «букет» болезней. Я еще в школу не ходил, когда у отца в 40 с небольшим лет случился первый инфаркт.
Слава богу, отца полностью не списали из машинистов. Перевели с электровоза на маневровый тепловоз. Такие тепловозы по стране называли где «кукушка», где «хозяйка». На нем он и ездил от Пензы-III до Кривозеровки и Заречного парка. Отец несколько лет очень скучал по дальним маршрутам.
Потом отец и от язвы не уберегся. Здесь, наверное, и голод военный сказался, и еда всухомятку в поездках в молодые годы, и стрессовые ситуации.
Кстати, до 60-х годов столовых для поездных бригад в местах прибытия и отдыха не было. Многие питались обычно в пути. Пищу разогревали на горячих от работы частях машин. Маневровые часто питались в кабине во время остановок.
Потом снабжение стало лучше, да и термоса для горячей пищи в продаже появились. Позднее их стали и бесплатно выдавать.
Со временем, работая на маневровом тепловозе, отец и радикулитом заболел.
В кабине было жарко, а для того чтобы не просмотреть нужный сигнал светофора со стороны машиниста, приходилось открывать окно, особенно в плохую погоду. Так отец и получал свою порцию сквозняка в поясницу.
Несмотря на трудности работы, износ организма, бессонные ночи, большинство машинистов очень любят свою работу.
Причем, оказывается, что помнят они одни и те же хорошие моменты в работе: скорость, встречный ветер и похожие пейзажи за окном кабины локомотива – бесконечные поля, степи или верхушки деревьев перед самым восходом солнца. А сколько таких рассветов в пути они встретили!
Папа с уважением относился ко всему, что было связано с железной дорогой, особенно трепетным было его отношение к форменной одежде. Это ему передалось от его отца, во времена которого МПС было полувоенной организацией, и на старых фотографиях дед запечатлен в военном кителе, но без погон.
Папа гордился своей формой. Поэтому часто ее одевал, например, когда приходил ко мне в школу на родительское собрание. Даже на улицу он обычно выходил в форменной рубашке. Зимой отец ходил на работу в черной форменной шинели и шапке-ушанке с кокардой.
Все машинисты тогда ходили на работу с чемоданчиками. Во все времена они выглядели по-разному. Дед мой с собой возил деревянный чемоданчик, обтянутый кожей и кованный металлом по углам, похожий на сундучок.
Такие чемоданчики были только у машинистов паровозов. Деду его сделали по заказу. Одни называли их «рундучок», а другие – «шарманкой».
У моего отца тоже был такой небольшой чемоданчик, в который умещалось все: и документы, и еда, и какие-то умывальные принадлежности.
Позднее, когда отцу выдали термос, он стал донашивать за старшим сыном модный тогда большой кожаный портфель, открывавшийся наподобие саквояжа.
* * *
Выйдя на пенсию, отец около года не работал, а потом устроился работать дежурным в локомотивное депо Пенза-I. Там он проработал еще 7 лет. Периодически он надевал железнодорожную форму с фуражкой и вне работы. Иногда приходил в ней ко мне в гости, когда был какой-нибудь всенародный праздник.
Был случай, когда они с мамой пришли ко мне в гости навестить внуков. Папа оделся по форме. Вечером мы с женой, сыном и дочерью в коляске пошли проводить родителей.
Двое парней внимательно следили за нашей процессией, сидя на железном ограждении возле магазина «Голубой экран». Потом один из них подошел к отцу и вежливо обратился к нему с какой-то просьбой. Отец заулыбался, сказал нам, чтобы мы не останавливались, а он нас нагонит.
Затем он рассказал, что парни поспорили друг с другом, увидев форму отца. Один говорил, что мой отец – летчик, а другой утверждал, что он моряк. Вот этот парень и решил у отца все узнать сам.
Отец спросил у них, на что они спорили. Оказалось, что на бутылку водки (а она тогда продавалась по талонам). Отец сказал: «Гоните бутылку мне, я железнодорожник». Посмеялись и разошлись.
Когда в 90-х годах в стране нарушились все экономические связи, разваливалась промышленность, то намного сократились и железнодорожные перевозки. Начались сокращения железнодорожников, и отец решил освободить свое место для кого-нибудь помоложе, кому нужно было кормить семью.
Отец хотел, чтобы его династию продолжили сыновья. Он мечтал, что старший сын закончит железнодорожный техникум, а младший поступит когда-нибудь в железнодорожный институт, которого, кстати, тогда в Пензе не было.
Мой старший брат Евгений действительно после
8 класса поступил в Пензенский техникум железнодорожного транспорта. По его окончании брат работал на железной дороге, пока его не призвали в армию. Отслужив, он вернулся на транспорт. Несколько лет работал мастером то в вагонном депо, то на путевой машинной станции.
Однако позже он ушел с железной дороги и работал на других предприятиях Пензы.
Меня, в отличие от брата, технические дисциплины совсем не привлекали. Мой сын и мой племянник тоже выбрали другие профессии, поэтому на Евгении и закончилась железнодорожная династия Калдиных.
Юрий КАЛДИН