Самое читаемое в номере

«У меня правило: дочитывать книги до конца»

A A A

«Улица Московская» вновь обращается к теме чтения. Напоминаем, что ранее на вопросы анкеты «Гардиан», условно обозначенных «Мое чтение», отвечали для «УМ» писатель (и муниципальный служащий) Роман Куликов, краевед Дмитрий Мурашов, психотерапевт Михаил Архангородский, поэт (и банковский служащий) Мария Сакович (Шатрова), журналист и бывший пресс-секретарь мэрии Пензы Татьяна Резепова.
Сегодня «УМ» представляет версию чтения писателя Виктора Сазыкина.

sazykin


– Какую книгу Вы сейчас читаете?
– Над изголовьем кровати у меня светильник и книжная полочка, для текущего чтения. Так вот, там сейчас лежат около 10 книг: одни перечитываю, другие дочитываю, третьи готовлюсь читать.
«Человек бунтующий» Альберта Камю не сегодня-завтра закончу и возьмусь за Ницше, «Заратустру» которого я читал в 80-х ещё в самиздате, как и «Введение в психоанализ» Фрейда, а вот дорогущий двухтомник Ницше 1990 г. издания целиком так и не одолел.
Вообще, вся моя комната сплошь в книгах. Я иногда просто люблю на них смотреть, что-то вспоминать, думать и спорить с их авторами – классиками и современными писателями.


– Первая прочитанная Вами книга?
– К сожалению, не помню. Но в детстве и отрочестве я очень любил русские народные сказки и приключенческую литературу. «Таинственный остров» Жюль Верна перечитывал раз пять и знал наизусть. И сейчас руки тянутся взять и перечитать эту книгу.
Книги детства – это здорово! Читали все, одни больше, другие меньше, но читали. Обсуждали, пересказывали, спорили. Классику, кстати, не очень жаловали, и многие даже программные вещи обходили стороной благодаря хорошим учебникам по литературе.
Я и сам, в юные годы немало читавший, Толстого, Достоевского, Тургенева стал читать лишь лет в 25. Без классики нельзя стать писателем, хотя сейчас многим это удаётся.
Писатель прежде всего должен быть читателем, безудержным, фанатичным читателем. Но читать надо хорошую литературу и непременно классику.


– Книга, которая изменила Вашу жизнь?
– Я не думаю, что литература кардинально может изменить жизнь человека. Но повлиять может. Евангелие от Иоанна, которое я впервые подпольно прочитал и законспектировал в армии (дал офицер-двухгодичник, и оба мы чуть не поплатились за это), пожалуй, эта книга всё же повлияла на меня.
Потом, в 80-х, ещё до перестройки, моё мышление формировал в сильной степени Достоевский.


– Лучшая из подаренных Вам книг?
– Да, во времена оны книга считалась лучшим подарком. Но в деревне, откуда я родом, не было возможности покупать и дарить книги. Тем не менее дарили: родственники привозили из города. «Таинственный остров» нестандартного формата подарила мне тётка Валя. К сожалению, эта книга, как и многие другие из детства, потерялась.
А вот книгу «Исторические корни волшебной сказки» В. Я. Проппа, подаренную мне философом и просветителем Игорем Мануйловым почти 30 лет назад, я бесконечно ценю и нередко перечитываю.


– Книга, которая заставила Вас расхохотаться?
– Я больше ценю, люблю и знаю русскую литературу. И мне кажется, именно она не любит хохот, но ценит юмор, чтобы читатель мог улыбнуться и даже засмеяться.
Гоголь и Достоевский были писатели с великолепным юмором. Чехов и Булгаков, Шукшин и Венечка Ерофеев, и даже матерщинник Юз Алешковский – ещё те остроумцы.
Сам я ценю юмор во всех, даже нецензурных (частушки, анекдоты) проявлениях.
Не могу сказать, над какой книгой я хохотал. На днях жена мне зачитывала места из Чехова, «Письмо учёному соседу», – смеялись. Вспоминаю юность, когда коллективно читали «Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека: тогда почему-то хохотали до слёз.


– Книга, которая заставила Вас расплакаться?
– Заставить читателя рассмеяться и расплакаться – высшее литературное искусство. Тут нужны мастерство и тончайшее чувство слова.
Могу похвалиться: мой рассказ «Несравненное сердце», по признаниям, вызывал чистые слёзы у читателей самых разных. А недавно читательница из Тамбова в письме призналась своей приятельнице Ларисе Качинской, что, прочитав мой рассказ «Тень-жена», плакала навзрыд.
Сам я человек чувствительный, хотя и несентиментальный. Читая «Белый Бим Чёрное ухо» Троепольского, плакал. И «Муму» Тургенева довела меня до слёз. Куприн, сочиняя «Гранатовый браслет», и сам плакал, и меня заставил.
Такой литературы всегда было мало, да много и не надо, чтобы не обесценить драгоценность слезы, особенно детской.


 – Писатель, повлиявший на Ваш стиль?
– Иван Алексеевич Бунин. Причём в несколько этапов: первоначально я был поражён исключительной живописью, потом тончайшим психологизмом и, наконец, способом построения рассказа. Его короткий рассказ «Лёгкое дыхание» – верх литературного мастерства, я это вмиг почуял при чтении. Но долго не мог понять, почему он так воздействует на душу. Я даже переписывал его от руки, надеясь проникнуть в тайну через физиологию, – не помогло. Но потом наткнулся на работу о психологии творчества Льва Выгодского, и всё стало на свои места.
Сильное влияние с самого начала оказал на меня Достоевский, во времена моей юности не очень почитаемый начинающими и даже профессиональными писателями. Но меня он почти сразу зацепил и не отпускает до сих пор, хотя мысленно по многим вещам я теперь спорю с ним.
Булгаков тоже оказал значительное влияние. Не впадая в эпигонство, но пользуясь свойственной Михаилу Афанасьевичу формой двоемирия, я написал роман «Ангел-расстрига» и ещё хотел бы что-то сочинить в этом стиле.


– Наиболее недооцененная, на Ваш взгляд, книга?
– Где-то втуне живёт масса недооценённых книг, но и с целыми авторами не всё справедливо. Я, например, Лескова считаю классиком в первом ряду, а советское литературоведение задвинуло его чуть ли не на задворки. Да, он уступает Толстому и Достоевскому по социальной мощности, но по языку, характерам, по вере, может, и превосходит их. Но советской власти он такой не нужен был, да и царской не с руки. А писатель превосходный.
Мне кажется, недооценена книга Романа Сенчина «Зона затопления». Может, показалась критикам вторичной по тематике после «Прощания с Матёрой» Распутина… Или не столь мощной после его романа «Елтышевы»? Сенчин не публичный человек, он как бы в тени своих известных друзей Захара Прилепина и Сергея Шаргунова, хотя, мне кажется, он талантливее их.


– Какую книгу Вы не смогли дочитать до конца?
– У меня правило: дочитывать книги до конца. Если я взялся, хотя бы из уважения к имени автора, то я всё равно дочитаю. Но в юности, когда я мало чего понимал в художественности, я, помнится по настоянию моей интеллектуальной подружки, взялся за Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». И так и не дочитал.


– Какую книгу Вы хотели бы прочитать (или стыдно, что до сих пор не прочитали)?
– Я всё равно прочитаю «Пантагрюэля», из чувства упрямства. Тем более теперь уж буду читать Рабле в контексте работы о нем Михаила Бахтина.
На книжной полке над изголовьем лежат недочитанными две книги: фолиант Джонатана Литтелла «Благоволительницы» и второй том Павла Флоренского «У водоразделов мысли». Вот их-то и начну дочитывать.


– Какую книгу Вы бы хотели написать? Или она уже написана?
– У приличного писателя лучшая его книга впереди. У меня много начато и не закончено. Я не люблю писать большие вещи односюжетно и прямолинейно. Я люблю сплетать современность с историей или с фантастикой. Мне бы хотелось написать о так называемой коллективизации, привязав её к нынешней действительности.
Современная молодая писательница Гюзель Яхина заслуженно получила признание за роман «Зулейха открывает глаза» о раскулачивании в 30-х годах.
Вот и я бы хотел написать, но по-своему, несколько по-фольклорному, т. е. герой, так называемый уполномоченный, совершив смертный грех в состоянии полубезумия, стал бы каяться.
А между тем грехи его переходят из поколения в поколение. И один из потомков уже скатывается тоже до страшного греха, и это уже 80-е годы, а там и перестройка на дворе с последующей жутью 90-х и нынешним сельским безлюдьем.
Мы все под саваном прошлых грехов. Вот такой я хочу написать роман.


– Какой из написанных Вами книг Вы больше всего гордитесь?
– Последней. Это сборник повестей и рассказов «Под звень заката».
За неё мне не стыдно. Здесь и стиль, и оригинальность тем и сюжетов, и много чувств. И герои – пойди поищи у других.
Один Паня Милый чего стоит: фронтовой разведчик, герой-любовник, причём одноногий, сильный духом мужик и вечный труженик.
Я бы за эту книгу сам себе без зазрения совести какую-нибудь премию дал. Но в Пензе свои приоритеты.
Как сказано в том же «Милом Пане»: «Не по пути ты им… а кто не с ними, тот против них. Вот и вся логика».

Прочитано 1032 раз

Поиск по сайту