Анкета «УМ»:
Владимир Мартышкин, подполковник милиции в отставке.
Родился 25 апреля 1947 г. в Пензе.
Трудовую деятельность начал в 15 лет, после окончания 8 класса. Работал столяром, а затем фрезеровщиком на велозаводе.
В 1966-1968 гг. проходил службу в
Советской Армии, на полигоне Капустин Яр.
В сентябре 1969 г. пришёл на службу в органы милиции. В 1970 г. был переведён в систему уголовного розыска.
В 1983-1985 гг. проходил обучение в Академии МВД (г. Москва).
В 1985-1988 гг. занимал должность начальника отделения по расследованию убийств УВД по Пензенской области.
В 1988-1995 гг. – начальник отдела по расследованию преступлений против личности УВД.
С 1995 г. на пенсии.
Женат. Имеет дочь и внучку.
Владимир Мартышкин (слева) и Николай Трифонов, июнь 1972 г.
Короли центральных улиц
Я родился на ул. Московской.
Сначала мы жили в доме, на месте которого впоследствии была построена Фонтанная площадь. А родителям дали квартиру на ул. Либерсона.
Поэтому всё детство я провёл здесь, в центре города. На тот момент он был ещё деревянным.
В 50-е и 60-е годы королями центральных улиц Пензы были пацаны и подростки. Мы объединялись в шайки, и каждая из них отстаивала свою территорию.
Самым популярным способом выяснения отношений были драки.
Верхняя часть ул. Московской всё время дралась с нижней частью. А те, кто жил на ул. Либерсона, ходили драться с так называемыми монастырскими, которые жили в квартирах на территории женского монастыря.
При этом иногда подростки с ул. Либерсона заключали перемирие с монастырскими, и все вместе мы шли драться с теми, кто жил на острове Пески. А там была достаточно сильная группировка.
Иногда дрались даже палками. Но кодекс уличных боёв соблюдали всегда: если у кого-то выступила первая кровь, то его никто бить больше не будет. Даже пальцем не дотронется.
Кроме того, если так называемый враг идёт по чужой территории вместе с ребёнком, например с младшей сестрой или братом, то его никто не смел остановить. Они могли пройти по любым редутам совершенно спокойно. Но под прицелом воинственно настроенных взглядов.
Воровство процветало прямо на центральных улицах. К примеру, почти в каждом доме на ул. Либерсона жили по 2-3 судимых. Периодически они взламывали магазины, срывали шапки с прохожих, поскольку шапки на тот момент были в большом дефиците и стоили дорого.
Но пацаны криминалом не занимались. Максимум, что мы могли украсть, это яблоки из чужого сада. А к милиции относились с почтением: если шёл какой-нибудь сержант, мы сразу разбегались.
Когда в 1966 г. меня призывали в армию, в военкомате сидел майор милиции. Он предлагал вместо службы в Вооружённых Силах поработать 3 года постовым, поскольку была большая текучка кадров. Платили-то мало, 90 руб. всего. Взрослый мужик не мог содержать на эти деньги семью.
Но я в тот раз не пошёл. Я подумал: «Что ребята-то скажут?»
В милицию решил идти уже после армии, всё обдумав и взвесив. То ли чтение детективных книг меня сподвигло, то ли ещё что-то. Но я понял, чем хочу заниматься по жизни. Я хотел раскрывать преступления и ловить бандитов.
Собеседование со мной проводил заместитель начальника Железнодорожного РОВД. Он сказал, что я опоздал на 2 месяца: в отдел уголовного розыска уже приняли человека.
И я согласился пойти постовым.
Первое задержание
Боевое крещение случилось месяцев через пять – весной 1970 г.
У меня был пост на углу ул. Московской и Бакунина. Мы называли его «Москва – Баку».
В полночь у меня с напарником закончилась смена, и мы пошли в сторону отдела на ул. Чаадаева, чтобы сдать оружие.
Здесь же, на ул. Московской, стоял ларёк, в котором продавали вино, коньяк и какую-то закуску. Приближаясь к нему, я сразу обратил внимание на мужика, что стоял поодаль, в проёме калитки. И боковым зрением я заметил, что он дёрнулся, когда увидел нас.
Это меня напрягло.
Подхожу к ларьку, а там висячий замок валяется на земле.
Сначала я подумал, что это буфетчица вернулась. Она иногда приводила ночью кого-то и включала свет. Но бросать висячий замок на землю – явно не её почерк.
Поэтому я прошептал своему напарнику: «Там воры сидят. Беги в гостиницу, звони дежурному и вызывай подмогу. А я их задержу».
Напарник побежал в гостиницу «Сура», а я шагнул внутрь.
У прилавка находились трое. Чтобы их не было видно через окно, они набивали сумки согнувшись.
Я металлическим голосом сказал: «Встать!»
Они встали.
Я сказал: «Повернулись спиной ко мне!»
Они повернулись.
Я подошёл к ним, но пистолет доставать не стал: просто ткнул пальцем в спину одного из них.
«Ложись!» – говорю.
И они легли.
Когда прошло несколько минут, и кто-то зашевелился, я снова ткнул в его спину пальцем: «Не поднимайся! А то застрелю».
Через 20 минут приехали дежурные и увезли их в отдел. Четвёртого, что стоял на шухере, задержали на следующий день по тем приметам, что я указал.
Помню, что за эту работу я получил поощрение в размере 30 руб. Между прочим, хорошие деньги по тем временам – треть моей зарплаты. Буханка хлеба тогда стоила 15 коп., а за 10 руб. можно было весь вечер сидеть с девушкой в ресторане.
Не конфетка
Текучка кадров была очень большой. Оставались только самые стойкие, кто действительно хотел работать.
Надо сказать, что на службу в милицию приходило очень много деревенских ребят. Их главная цель была – осесть в городе. Устроиться на тот же завод без специальности практически невозможно, зато милиционерам давали общежитие с пропиской.
Из 12 человек, что пришли вместе со мной, через год осталось только трое. Потому что работа действительно непростая. И с теми, кто не справлялся, расставались сразу.
Одного из деревенских уволили за то, что он велосипед украл. Как-то после дежурства ему захотелось домой в Чемодановку, а пешком идти не охота. Поэтому он взял чужой велосипед и поехал.
Соответственно, о профессиональных навыках и внимательности говорить тоже не приходится. Работа постового – выявлять то, что не соответствует текущему времени и месту, выбивается из общего потока.
Я как-то шёл с напарником, который пришёл служить на 4 года раньше меня. Время за полночь. Параллельным курсом по противоположной стороне улицы идёт группа пацанов, жуёт конфеты и бросает фантики на асфальт. А в руках – пирожки.
Я говорю напарнику: «Они своровали эти конфеты».
Он на меня посмотрел: «Ты что? Псих что ли?»
«Думай, что хочешь, – говорю, – но это не просто так. Откуда в половине первого ночи эти ребята взяли столько конфет?»
И я их остановил: полные карманы конфет.
«Откуда?» – спрашиваю.
Они говорят: «Ехала машина, ящик упал».
А фантики-то разные! Не могут в одном ящике лежать разные конфеты. Значит, врут.
Пошли разбираться в отдел.
Напарник впереди идёт и не смотрит по сторонам. А ребята конфеты из карманов выкидывают.
Я уже не выдержал, говорю: «Саша, блин! Ну, ты смотри что ль за ними! Они улики выбрасывают!»
Заставили их собрать все конфеты и пошли дальше. Потом выяснилось, что они ограбили магазин на Маяке.
В августе 1970 г. меня перевели в уголовный розыск, на должность инспектора по делам несовершеннолетних. В то время много ребят орудовали на железной дороге, занимаясь грабежом проходящих товарняков. В основном они таскали дыни и арбузы.
Либо лазали на стоянку, где хранились автомобили, произведённые на заводе ДХО. Из этих машин похищали наборы гаечных ключей и часы, которые встраивались в приборную панель управления.
За эти часы, арбузы и дыни мы старались, конечно, не сажать: зачем портить ребятам жизнь на самом старте?
Приходишь к нему домой и в присутствии родителей предупреждаешь: «Я к тебе уже второй раз прихожу. Если приду в третий, то будешь сидеть».
А родители в шоке, просят меня: «Да ты ему хоть по шее дай! Хоть побей его, если он слов не понимает».
«Да вы что? – говорю. – Если я его своей ладонью бабахну, то у него уши отлетят».
В тюрьму отправляли за то, если они, например, избивали пьяного, идущего с ТЭЦ, и отбирали зарплату.
Легенды уголовного розыска
В те годы в уголовном розыске Железнодорожного района работали 12 человек. Район делился на 4 сектора, каждый из них закрывали 3 опера.
Все наши командиры и старшие инспекторы были участниками войны. Многие служили в СМЕРШе, поэтому знали свою работу от и до.
Именно у них я учился азам: как осмотреть место происшествия, как опросить людей. Я ведь ничего не знал и не умел. Образования-то нет. Жизнь заставляла в свободное от работы время изучать уголовно-процессуальный и уголовный кодексы.
Я, конечно, восхищался профессионализмом этих людей и их отношением к жизни.
Как-то прихожу на работу, дежурный говорит: «Ограбили СТО на ул. Бакунина. Сняли запаску с «Жигулей», приёмник и вытащили бутылку коньяка».
Поднимаюсь в кабинет, там сидят старшие опера, между собой обсуждают:
– Это Седой мог сделать?
– Нет, это не Седой.
– А может Кривой?
– Нет, это не Кривой.
– А может Петька?
– Точно!
И ко мне: «Слушай, молодой! Ты заехай на ул. Московскую, к Петру, это точно он!»
Следователь и судмедэксперт едут на ул. Бакунина осматривать место происшествия, а я иду на ул. Московскую, по указанному адресу.
Захожу в квартиру, а там и в самом деле лежит украденная запаска, мужики за столом квасят, коньяк уже допитый.
Задержал, оформил изъятие. А из головы никак не выйдет: ну как же эти опера, сидя в кабинете, смогли вычислить преступника?
Через какое-то время подхожу к старшему оперуполномоченному Цветкову, мы его звали дядей Ваней: «Дядь Вань, ну скажи, как ты смог вычислить?»
Он посмеялся, говорит: «Володь, я ехал на работу в автобусе и смотрю – Пётр колесо катит. Значит, спёр!»
Убийство на улице Пушкина
В 1978-1983 гг. я занимал должность опер-уполномоченного по особо важным делам.
Одним из самых резонансных дел, которые находились в моём производстве в этот период, было убийство девушки на углу улиц Пушкина и Шевченко: 5 ножевых ранений в спину.
В тот же месяц нашли тело девушки в одном из парков. И, несмотря на то, что убийство в парке мы раскрыли сразу, по городу пошёл разговор.
А тут ещё в кинотеатре «Современник» умерла женщина от сердечного приступа. Она упала прямо на людях. Но люди подумали, что её убили.
И вот поползли слухи, что в Пензе убивают женщин.
Расследование уголовного дела по убийству на ул. Пушкина находилось на контроле второго секретаря обкома Георга Васильевича Мясникова. В ноябре он собрал нас всех у себя в кабинете, закурил моршанский «Беломор», спрашивает у меня: «Когда раскроешь?»
Я говорю: «К Новому году раскрою!»
Выходим в коридор, начальник УВД Уланов сразу ко мне: «Ты зачем так сказал?!»
Я говорю: «Подозреваемый уже есть. Раскроем! Я это чую».
«Я понимаю, что ты чуешь, – говорит. – Но ты зря так сказал. Ты поспешил».
«Ниже опера, – говорю, – всё равно не пошлют».
На тот момент главным подозреваемым у нас проходил бывший милиционер, судимый в своё время за какое-то преступление и живший в Ахунах.
Осведомители сообщили, что через несколько недель после убийства видели его на ул. Пушкина, в пьяной компании с другими судимыми гражданами. И он намекал на то, что причастен к убийству девушки.
Мы его задержали, стали работать. День беседуем, второй день беседуем. И тут до него, как до бывшего милиционера, наконец-то доходит, почему подозрение пало именно на него.
И он мне говорит: «Я только один раз обмолвился про это убийство, в пьяной компании на ул. Пушкина. Я так сказал, чтобы поднять свой авторитет среди этих судимых. Но, извините, на самом деле я к этому непричастен».
Отработали его алиби – подтвердилось.
Подозреваемого у нас больше нет. А до нового года меньше двух месяцев.
Мы собрались большой группой и устроили мозговой штурм. Каждый высказывал своё мнение, свою версию и свои подозрения. И тут кто-то из следователей вспомнил, что ему что-то не понравилось во время опроса знакомого погибшей, с которым он общался в первые дни после убийства.
На начальном этапе следствия этого знакомого исключили из поля зрения в связи с тем, что подтвердилось его алиби.
Он был уроженец Москвы. Судимый. Находился на поселении в Пензе, работал на заводе медпрепаратов и жил в общежитии.
Его алиби основывалось на показаниях вахтёра, который сообщил, что знакомый погибшей девушки пришёл в общежитие в полночь. А убийство было в районе половины первого.
Кроме того, в те годы требовалось минимум часа полтора, чтобы добраться из центра города на Шуист. Потому что общественный транспорт ночью не ходил, а такси поймать не так просто.
Я решил перепроверить алиби и ещё раз пообщался с вахтёром.
«Почему, – спрашиваю, – ты назвал такое точное время?»
Сторож сказал, что в ту ночь созванивался со своим родственником и договаривался о том, когда копать картошку. А знакомый погибшей девушки пришёл минут через 15 после этого телефонного разговора.
Я тут же поехал к родственнику вахтёра. И он вспомнил, что звонил после того, как вернулся со второй смены.
«А во сколько заканчивается вторая смена?» – спрашиваю.
«В 12 часов ночи», – отвечает тот.
По его словам, до дома он добирался час. И звонил вахтёру из дома. То есть уже во втором часу ночи. Но не в полночь!
Эта важная деталь разрушила алиби преступника.
Мы его задержали и устроили опознание, поскольку лицо убийцы видела одна из бабушек, что жила на ул. Пушкина. И она показала именно на него.
Как потом выяснилось, он собирался жениться на погибшей. В ту ночь она отмечала день рождения подруги, а он её встречал. Между ними вспыхнула ссора, москвич вспылил, достал нож и убил её (в то время почти каждый судимый ходил с ножом).
О раскрытии этого уголовного дела мы доложили в обком 3 января. А убийца получил 10 лет.
Нижнеломовский эпизод
Ещё одно убийство, которое запомнилось мне надолго, произошло в 1979 г. в Нижнем Ломове.
Как следовало из показаний свидетелей, ночью двое неизвестных мужчин ворвались в дом главного бухгалтера монтажного управления. Бабушку, открывшую дверь, убили на пороге ударом приклада. А самой бухгалтерше нанесли больше 40 ножевых ранений. Истекая кровью, она всё-таки смогла выбежать на улицу, но её догнали и убили.
При этом двух молодых квартиранток, что залезли под кровать, оставили в живых. Их спасло только то, что они не успели увидеть лица преступников. Один из нападавших дежурил рядом с кроватью и следил за тем, чтобы девушки не выглядывали. А другой преступник искал деньги.
Москва держала это двойное убийство на контроле, каждый месяц мы направляли туда отчёт о проделанной работе.
Любопытно, что ещё на начальном этапе следствия пришла анонимка. В ней сообщалось, что к убийству могут быть причастны некие Каблуков и Жуков.
Местные милиционеры их проверили. Выяснилось, что у Каблукова пятеро детей, жена беременна шестым. Большой дом, хозяйство, свиньи, коровы. Вроде бы и незачем ему убивать.
А Жуков и вовсе казался безобидным человеком, да ещё был тронут умом.
Обыски у них дома ничего не дали. Мест-ным правоохранителям показалось, что оба находятся вне подозрений. Поэтому несколько месяцев следствие топталось на месте.
Тем не менее информация о том, что к преступлению могут быть причастны Жуков и Каблуков, всплыла снова. Об этом сказал один из жителей Нижнего Ломова во время пьяного застолья.
Мы – к этому жителю. А он в отказ: «Ничего не знаю, соврал по пьяному делу». И тогда мы со следователем Владимиром Дмитриевым решили рискнуть и задержать его в качестве подозреваемого. Я был уверен, что смогу разговорить его за трое суток.
Посадили в камеру, начались долгие беседы. Сначала он твердил, что ничего не знает. А потом стал говорить, что боится Каблукова.
В конце концов, на третий день он сказал, что у Каблукова есть обрез и большой кинжал, которые он хранит под печкой, за выдвижным кирпичом.
А также рассказал про конфликт, который был между Каблуковым и убитым главным бухгалтером. Дескать, она обманула его на несколько рублей, когда он увольнялся с монтажного управления, и это запало тому в душу.
Мы вызвали бригаду из Пензы, поехали к Каблукову изымать обрез и кинжал. Заходим в дом, а печки-то и нет! Оказалось, что он за эти несколько месяцев дом расширил, печь передвинул, построил гараж, купил лошадь.
Стали обследовать новую печь и нашли выдвижной кирпич. В тайнике лежали обрез и кинжал.
Каблукова – сразу в машину. Потом он сознался в убийстве, и был приговорён к расстрелу. А Жуков, который в силу слабоумия согласился быть его пособником, получил 10 лет.
В ходе допроса, кстати, выяснилось, что нижнеломовские милиционеры могли раскрыть это убийство ещё после первой анонимки, во время обыска в доме Каблукова.
В тот момент он хранил оружие во дворе, закопав его в снег, на тропинке, ведущей в туалет. А для того, чтобы снег не проваливался, убийца налил сверху воды.
По иронии судьбы участковый, принимавший участие в обыске, поскользнулся именно в этом месте. Он упал и сломал руку прямо над оружием, которым убили двух женщин.
Но морозы были сильными, лёд – крепким, а следствие – нижнеломовским.
