Самое читаемое в номере

Судьба военного – часто жена военного

A A A

Ветеран Вооруженных Сил СССР и РФ, внештатный автор "Улицы Московской" Геннадий Лукьянчиков рассказывает о том, какую роль играли жёны военных во время службы в Группе Советский войск в Германии.

Конечно, попасть с мужем на работу за границей для советской женщины было счастьем. Даже если эта заграница социалистическая. СССР была странная империя. Уровень жизни в завоёванных окраинах, пусть и восточно-европейских,  был на порядок выше, чем в метрополии.
Я, молодой женатый лейтенант, попал по распределению в ГДР (Германская Демократическая Республика). Женатые офицеры служили за границей 5 лет, холостые – 3 года. Братский интернационализм в странах  Варшавского Договора делал пребывание членов семей военнослужащих максимально комфортным.
Чlukyanchikovтобы безделье и скука не разлагали непростой военный быт, жёнам военнослужащих  официально разрешили работать у немцев. Понятно, что «Дружба – Freundschaf». И если языковый барьер не помеха, «то вперёд и с песней». В ГДР уже обозначились не очень престижные профессии. И сезонная уборка урожая требовала рабочих рук. Так что спрос находил своё предложение.
А те, кто помнит СССР конца 80-х, тот может представить цену вопроса. Дни социализма были уже сочтены. Но если в СССР агония коммунизма сопровождалась кризисом, всеобщим дефицитом и развалом империи, то в ГДР полки магазинов были полны всегда. И до сноса Берлинской стены и тем более после.
 Как и везде при социализме, государством дотировались многие жизненно важные товары. Естественно, были дёшевы продукты питания, детские товары. Линейка детских товаров по обуви включала 39 размер, в одежде – 1,64 м. То есть большинство наших женщин отоваривались в детских отделах.
И если товары из соцстран Восточной Европы считались в СССР импортом, то в ГДР считались импортом западные товары. Они также были представлены в достаточном ассортименте, но стоили в 2-3 раза дороже, чем свои. Хотя качественно могли быть хуже. Правда, и в ГДР часть западного ширпотреба была дефицитной. Дорогими были изделия из металла, электроника, мебель, автомобили.  
Но практически в каждом городке функционировал магазин типа нашей московской «Берёзки», где продавались западные товары на  валюту. И это было оправдано. В искусственно  разделенной стране вводить жёсткий контроль  над валютными операциями граждан было бессмысленно.
По официальному курсу марка ГДР приравнивалась к марке ФРГ, но официально в СССР и доллар стоил 60 копеек.  А реально «с рук» купить  марки ФРГ можно было по курсу 1 марка ФРГ – 6-8 марок ГДР. При этом наш 1 рубль стоил 3 марки ГДР.  Так сказать, неустранимую часть «чёрно-рыночных» операций осуществляли поляки. Но это уже отдельная история. А в целом служба за границей на тот момент – это прорыв за железный занавес  и память на всю жизнь.
Я, лейтенант, получал денежное довольствие в размере 800 марок ГДР. Тогдашние цены в магазинах подробно не помню, но кружка пива 0,5 литра стоила 1 марку. Килограмм мяса – 8-10 марок. То есть в переводе на рубли вполне советские цены.
Кроме того, офицерам и прапорщикам выдавали месячный продовольственный паёк. Туда входили и мясо, и крупы, и масло. Чтобы не уронить честь нашей армии, хотя бы у профессиональной её части, советскую «жабу» старались давить максимально. Так что и коммунистическая власть могла действовать дальновидно.
Если советский гарнизон располагался в крупном городе, то практически все жёны военнослужащих, желающие работать, работу находили. Конечно, низкоквалифицированную. Но при социализме и низкоквалифицированная работа неплохо оплачивалась. А знающие немецкий язык могли сделать  карьеру. Дискриминации никакой не ощущалось. Сложности возникали при перемене места службы. Ротация и повышение по службе могли возникнуть в самый неподходящий момент.
Случилось так, что моей супруге пришлось поработать уже в объединённой Германии, при капитализме. А это уже нелегальная история. Крах Берлинской стены проходил на глазах. Смещение Хоннекера, робкие акции протеста. Типа живых цепей. В выходные дни люди брались за руки и выстраивали длинные живые цепи вдоль границы с ФРГ, вдоль Берлинской стены до пограничных КПП.
Со стороны ФРГ тоже выстраивалась живая цепь, и как бы через КПП имитировали рукопожатие, демонстрирующее германское единство. На городских площадях проходили немногочисленные митинги солидарности в связи с волнениями в  Польше и Румынии. Но никаких забастовок, жёстких столкновений, антисоветских акций. Конфликт гражданского населения с Группой Советских Войск тогда был бы самоубийством.
И вдруг, в одно прекрасное очень раннее утро, я пересекаю улицы немецкого города и наблюдаю сногсшибательную картину. У немецких сберегательных касс – почти километровые очереди. Я не поверил своим глазам. Очередь в Германии? Наверное, Рейн потёк в другую сторону. Я был в военной форме, но поимел наглость  подойти к женщине в конце очереди и, «дико извиняясь», на чистом немецком поинтересовался, что происходит.
Она  на полном серьёзе начала мне что-то бойко объяснять. Из чего я понял, что Западный Берлин открыт на несколько дней для свободного посещения. И для материального обеспечения поездки на вожделенный Запад меняют гражданам ГДР 25 марок один к одному(1ГДР=1ФРГ).
Вот это и есть  толпа желающих получить свои законные 25 марок ФРГ. Ага, халява, плиз. Оказывается, немцы тоже люди, а не педантичные автоматы. Подхожу к вокзалу и дивуюсь ещё больше. Весь перрон заполнен народом внабивку. Не протолкнуться. Происходит стихийный штурм электричек, следующих в сторону Берлина. Это уже полный маразм. Немецкие железные дороги – образец порядка и дисциплины.  
И чтобы этот порядок и дисциплина рухнули из-за возможности отовариться на 25 марок в логове империализма? Реальная цена социалистической системе. Господи, кого и зачем мы хотели осчастливить?
Мне в Берлин не надо. Мне надо в часть. Но ехать предстоит в сторону Берлина, и штурмовать электричку придётся на общих основаниях. Радует одно, что поездка по факту будет бесплатной. Продажа билетов  в такой обстановке не предусмотрена.
Толпа совершенно разношёрстная. Много мамаш с грудными детьми на колясках. Немецкие вагоны, в отличие от наших, были оборудованы широким входом и площадками для размещения детского транспорта. Дети вели себя на удивление тихо. А это полседьмого утра. Ещё темно. Электрички шли сплошным потоком, с промежутками в 5-10 минут. Но они уже и так были полны.
Я, советский офицер, поначалу испытывал известное стеснение. Но зная, что этот форс-мажор никак не оправдает моего опоздания на службу, очнулся от ступора. Чтобы  я, советский гражданин, закалённый советским общественным транспортом, растерялся в такой ситуации? Смешно.
Сняв фуражку и зажав её в руке, как лишний элемент в предстоящей операции, я быстро пробился в вагон. Вернее не в вагон, а в тамбур. В вагон пробиться уже было невозможно. Детские коляски разместили чуть ли не в два яруса. Тут и дети начали подавать голоса. Мамаши заволновались, засюсюкали. Занялись своими сосками и бутылочками. И всё это по-немецки. Господи, куда я попал.
Мне удалось пристроиться в самом углу, тесно прижавшись, к приличного вида немецкому гражданину. С ним я и попытался завязать диалог в пределах моего  хох-дойча. Я сказал, что очень удивлён, и у нас, в СССР, такие картины наблюдались  в Гражданскую войну. Немец меня понял. Грустно улыбнулся.  «Да мы и сами от себя такого не ожидали. Это просто помутнение рассудка. Вы уж нас простите». Это то, что я понял из его ответа. Ну, что здесь можно комментировать?
Хорошо, что электричка останавливалась на промежуточных станциях. Через полчаса я выпихнулся из вагона и зашагал в свой военный городок. А потом рухнула Берлинская стена, и Германия сразу объединилась.
Мы в этом революционном безвременье  ожидали своей участи, затаив дыхание. На Родине обстановка приближалась к катастрофической развязке. Полки магазинов были пусты. А мы здесь жируем и знать ничего не знаем, что такое экономические трудности.
В разговорах мы прогнозировали, что переведут нас на пайковое содержание и будут выдавать купоны, чтобы мы могли отовариваться в военторговских магазинах. Представить себе, что мы будем получать зарплату в западной валюте, не могли и в самых сладких снах.
Родина-Мать – женщина суровая, и должна держать своих сыновей в ежовых рукавицах. И вдруг объявляют, что наше денежное довольствие пересчитывается по курсу один к одному. И следующую зарплату я получаю уже в марках ФРГ. А если есть сбережения в марках ГДР, то их я могу также один к одному обменять в немецком банке.  
Когда нам на собрании всё это рассказали, то меня накрыла волна непередаваемой эйфории. Я понял, какой я счастливый человек и  что жизнь наконец-то удалась. Я буду получать 800 марок ФРГ.
Тут у них начались свои капиталистические преобразования, и всех жён советских военнослужащих одномоментно уволили с работы. Но многие из них проработали на немецких предприятиях по нескольку лет и получили право на пособие по безработице. Которое должно выплачиваться в течение года в размере потерянного заработка. Зарабатывала женщина 1000 марок ГДР в месяц, то и пособие будет 1000 марок ФРГ в месяц.
И ценз рабочий был небольшой для получения пособия. Уже точно не помню, но, может, полгода надо было отработать у немцев. Господи, это рай какой-то. Но чтобы оформить пособие, в немецкие конторы необходимо было принести справку из строевой части, в которой был бы зафиксирован статус жены советского военнослужащего.
А вот выдавать такие справки кадровикам было запрещено под «страхом смертной казни». Не взирая на чины и звания, отправлять таких преступников в 24 часа на родину. А у многих достаточно высоких чинов – полковников, подполковников – жёны попадали под  эту раздачу.  И «завбазы», и «директор магазин» ходили грустные.
Не знаю, как это отразилось на боевой подготовке, но многие офицеры помянули Родину не совсем добрыми словами. Хотя при нашем военном делопроизводстве достать чистый лист бумаги с гербовой печатью части было возможно. Даже я умудрился их заполучить. А там рисуй любую справку и оформляй положенные и неположенные пособия.  Но если немцы потом сверяли эти справки с нашим командованием, то провал неминуем. Лучше не рисковать.
В последний отпуск мы с женой оставили ребёнка у бабушки с дедушкой специально. Жена решила подработать и максимально снизить дефицит семейного бюджета. Несмотря на строжайший запрет работы у немцев в объединённой Германии, мы решили рискнуть  и не прогадали.
Женщины военного городка – это особый гадюшник. Но так как это неустранимый феномен, то с ним приходилось считаться со всей серьёзностью. Уезжавшая в СССР по замене  жена прапорщика оставила своей подруге адрес прачечной под Берлином, где она работала ещё при социализме. Та съездила туда, а это минут 15 на электричке, и выяснила, что требуется бригада для работы в ночную смену. Это была действительно удача. Лучшее в тех условиях и придумать сложно. Вот моя жена и попала в эту бригаду. Дальнейшее описываю с её слов.
Немецкая общественная прачечная относилась к предприятиям бытового обслуживания. Она находилась в пригороде Берлина и обслуживала этот мегаполис. Работа считалась грязной и непрестижной, и немки там не работали. А работали гостьи из Юго-Восточной Азии.
Тогда действительно казалось, что по сравнению с СССР африканцев, кубинцев, вьетнамцев в ГДР было неприлично много. Пока я не побывал в Западном Берлине. Ну, вот эти самые вьетнамки и трудились в прачечной.
Азиатские представления о гигиене и либеральные методы поддержания трудовой дисциплины предсказуемо нарушили извечный немецкий порядок. Как в анекдоте. Директор принял на работу китайца. Через неделю охрана заметила уже четырёх. Когда провели зачистку территории, то отловили их уже 20.  
Вьетнамская бригада установила удобный только им распорядок дня. Прежде всего настирала груду своего белья, развесила его по всему цеху, лифчики там, трусики и прочее.  Немецкое бельё сортировала по каким-то своим критериям.
Перед загрузкой в машины тюки можно было разбросать по полу, всё равно потом отстирается. Когда директору доложили о происходящем, он кинулся разбираться. Но маленькие азиатские женщины подняли такой птичий гвалт и мяуканье, что директор капитулировал. Конечно, некоторые вопиющие нарушения устранить удалось, но бельё Берлинской вьетнамской общины обстирывалось в этой прачечной по блату. Препятствие непреодолимой силы.
И здесь нарисовалась русская бригада. И директор понял, как ему повезло. Работящие, дисциплинированные. Всё схватывающие на лету. Один раз объяснил, и всё сделают правильно. Можно не контролировать.  
Я составил своей жене базовый словарик немецко-русский. Типа: schmutzig – грязно, sauber – чисто. И прочее, bitte, danke. И языковый барьер был преодолён. Немецкий директор стал догадываться, что фюрер в 41 был не так уж и не прав. Когда отправился на Восток за дешёвой рабочей силой. Только мотивировать русскую женщину надо любовью, добротой и лаской, а не газовыми камерами с крематорием.
Всем было хорошо. Когда жена принесла первую зарплату в тысячу с лишним марок ФРГ, меня аж заглючило. Я, покосившись на комсомольский билет, перекрестился. Но меня всё равно терзали смутные сомнения. Всё это мероприятие необходимо было сохранять в строжайшей тайне. Конспирация должна быть железной. Но в военном городке, как и в любой подобной деревне, понятия женщины и конспирация несовместимы.
Тут меня отправили в длительную командировку. Жена продолжала работать прачкой. Ельцин объявил о распаде СССР. И дурные предчувствия меня не обманули. Наша женская бригада состояла из двух частей. Половина женщин нашей части, а половина – из соседней. Вечером  они собирались на вокзале, садились в электричку и ехали на работу.
Из этой другой части были две подружки армянки. Когда они стали получать зарплату, то другие безработные армянки захотели своего счастья. Но бригада была полностью укомплектована. Подружки долго кормили своих землячек «завтраками», но их терпению пришёл конец. Обиженная землячка тупо «заложила» своих удачливых товарок командиру части. И всех этих работниц повязал комендантский патруль. В комендатуре они и раскололись.
А моя жена и её напарницы  заметили возню на вокзале и вовремя смотались домой. И тут отметился немецкий директор прачечной. У него русская смена не вышла на работу.
При устройстве наши женщины оставили свои первичные адресные данные. И директор позвонил  в комендатуру нашего гарнизона, чтобы узнать, что такое случилось  с  русскими фрау.
А там звонку обрадовались, постарались успокоить несчастного бизнесмена. Обещали разобраться и принять меры. Благополучие немецких граждан не должно страдать из-за таких пустяков. Больше всего в этой ситуации жалко немецкого директора. Крайним остался он.
В общем, к месту моей командировки приезжает из части машина. А мы, группа офицеров и прапорщиков ремонтного батальона, находились в другом гарнизоне. Лейтенант соседней роты подзывает меня и ещё одного прапорщика, коллегу по несчастью. И ошарашивает новостью. Наши жёны попались. Рассказывает и как всё это произошло.  
Ну, вот и всё. Пора паковать чемоданы.  Я с прапором переглянулся, и мы пошли обмывать нашу трагедию. Но на утро ничего не изменилось. Нас никуда не вызывали. Обратно в часть не отправляют. Продолжаем служить дальше. Чем дольше прослужишь, тем больше валюты заработаешь.  Но в тот раз нам почему-то повезло.  Командировка продолжалась. Мы каждый день ждём высылки, а нас не трогают. И вроде история эта заминается.
Командировка закончилась. Я на всех парах жму домой. Встреча с женой обещает интересный разговор. Поставил машину в парк, доложился начальству. Оно ведёт себя так, как будто ничего не произошло. Из сослуживцев никто ничего нового прояснить не может. Ладно, жена расскажет.
Виновница торжества встретила меня спокойно, и её изложение дальнейших событий уже максимально наполнено юмором и сатирой. На следующее утро после захвата всех нелегальных работниц собрали в штабе батальона. Расследование проводил лично командир.  Ему помогали замполит и особист.
А цветник подобрался полный, во главе с председателем женсовета. Женщины рыдали и каялись. Начальство хмуро пугало Родиной. Но уже было понятно, что все отделаются лёгким испугом. Женщины клялись, что отработали всего неделю. Мужья находились в командировках и ничего не знали. Тем более не на панель вышли подзаработать. А то были и такие случаи.
Все понимали, что если собрали на проработку, то скорее всего отправлять на Родину не будут. Тем более полное раскаянье на лицо. Вот так и обошлось на первый раз. А второго уже не случилось.  Армянок, правда, с мужьями домой отправили.
А следующая история также со счастливым концом. Хотя конец этот непатриотичный. Около года я служил в батальоне штаба армии. И там поваром назначили сержанта-сверхсрочника, парня из Пензы. То есть земляка. Ну, мы с ним и корефанились по-землячески. Звали его, допустим, Толя.
Потом оказалось, что его жена училась вместе с моей женой в торговом училище. Они были знакомы. Потом моя жена пошла учиться дальше, а её сокурсница успокоилась и на этом. Звали её, допустим, Таня.
Татьяна была девушкой без комплексов. Настоящий русский характер.  Если уж она в горящую избу войдёт, то всем коням точно не поздоровится. У Анатолия с Татьяной была уже взрослая дочка. В первом или втором классе училась.  В общем, по мере возможности мы поддерживали отношения.
При советской власти Татьяна устроилась в немецкую мэрию уборщицей. Мэром этого пригорода Берлина был интересный такой старичок. И постепенно они сработались. Языковый барьер не помешал. Я думал, может, мэр, как старый коммунист, знал русский язык. Нет, он русского не знал.
Всё внутреннее хозяйство здания мэрии Татьяна прибрала к рукам на правах завхоза, и через месяц  мэр физически не мог обходиться без её услуг. И тут наступило объединение. Капиталистическая люстрация не затронула нашего мэра. Он остался на своём посту. Соответственно, осталась работать и Татьяна.
К тому времени Анатолий окончил курсы прапорщиков, получил звание и остался служить в той же части. Командир батальона вызывает Татьяну и в ультимативном порядке приказывает ей срочно уволиться. Она говорит, что не может, её не отпускают. Если она уволится, то работа мэрии будет парализована.
Но работать у немцев советским гражданам запрещено в приказном порядке. Но Татьяна здесь не при чём, это не её проблема. «Вы, начальники с большими звёздами, офицеры с высшим образованием, сами придумайте какое-нибудь исключение из правил. Вас для этого сюда Родина назначила. Вот такая я простая русская баба».
Командир батальона от такой борзости ошалел. Проблема вышла из-под контроля. Обменявшись  нецензурными выражениями, стороны разошлись, не добившись компромисса. Командир попытался своими силами  максимально усложнить службу Анатолия, чтобы получить  повод отправить его в Россию в дисциплинарном порядке. А уж жена автоматически последует за мужем. Но не на тех нарвался.
Анатолия всё-таки подловили. Его отправили в наш Брест сопровождать эшелон с техникой. Как бы в командировку. Толян отчитался, сдал документы и собрался в обратный путь. На вокзале он передал свой проездной и загранпаспорт для оформления билета, и тут у него на глазах комендант разорвал его загранпаспорт на мелкие кусочки. «Извините, товарищ прапорщик, это приказ, ничего личного. Попрошу проследовать в гостиницу, где вы дождётесь нового назначения в Сибирский  военный округ».
Анатолий впал в амбицию. А это уже не гостиница, а гауптвахта. Как военнослужащий Российской армии, Анатолий уже в Германию не попадёт.
Татьяну вызвали к командиру и объявили, что её муж убыл к новому месту службы в РФ и что ей дают трое суток, чтобы собрать контейнер и больше не беспокоить начальство своим присутствием. В помощь могут выделить любое количество  солдатского личного состава. До Берлинского вокзала доставят в командирском УАЗике и даже дадут сопровождающего до Бреста.  
Татьяна тоже впала в амбицию и заявила, что без мужа собираться не будет, а куда-то ехать вообще не планировала. Естественно, послала всех подальше и, недолго думая, нажаловалась своему мэру. Мэр накатал «телегу» в высшие Берлинские инстанции и начался «праздник святого Иоргена».
На следующий день из немецкого МИДа приходит запрос в российский МИД с просьбой прекратить травлю семьи военнослужащего Российской армии со стороны командования воинской части такой-то и лично её командира. Так как семья проживает на территории Германии, то она вынуждена обратиться за помощью к властям Германии.
Из Российского МИДа приходит гневная телефонограмма на имя командующего Группой Советских Войск Германии. Целому генерал-полковнику рассказывают о его неполном служебном соответствии. Генерал-полковник вызывает командарма генерал-лейтенанта и швыряет ему в лицо эту телефонограмму. Попутно объясняя, что так командовать армией нельзя.
Генерал-лейтенант частично признаёт свою вину, но указывает на то, что в Уставах Советской  Армии ничего не говорится о взбесившихся бабах и мерах по усмирению бабьих бунтов.
Генерал-полковник соглашается, что-таки да. Но проблема уже решается. Он уже лично отправил в Генштаб дополнения и изменения,  касающиеся этой проблемы. Но изменения уставов – дело долгосрочное. А решать надо сейчас. И решать кардинально.
Генерал-лейтенант с уже изменившимся лицом вызвал доверенного офицера для деликатных поручений и приказал любой ценой вывезти эту падшую женщину в пограничный Брест и забыть тему, как страшный сон. Понимая, что сопротивление падшей женщины может содержать элементы беспредела, подполковник приготовил отделение разведки из специально подготовленных солдат.
Но опоздал. Когда операция по захвату была уже готова, подполковник увидел возле дома Татьяны немецкий полицейский патруль. Требовались разъяснения, и наш офицер их получил.
Татьяна спокойно впустила в дом его одного. «Да, теперь меня будет охранять немецкая полиция. Мэр так распорядился. Имеет право. А если вы ко мне приблизитесь на неприличное расстояние, я порву на себе одежду и буду кричать, что меня насилуют. Вас повяжут за попытку изнасилования. А мой мэр раздует скандал по полной. Вашему Ельцину ещё придётся извиняться».  
Подполковник развернулся и отправился докладывать начальству. Но начальству уже было не до этой чёртовой бабы. Там начались такие косяки, что  этот эпизод воспринимался как назойливый фон и не более.
Анатолий уволился из армии. Татьяна через мэра оформила ему приглашение. И уже месяца через два или три семья воссоединилась на земле Германии.
Я на тот момент служил уже в другом гарнизоне, довольно далеко от Берлина. Часть готовилась к выводу в  РФ, и мы полностью погрузились в чемоданные настроения. Как меня отыскал Анатолий  или я его, уже не помню. Но к тому времени он и Татьяна решили остаться в Фатерлянде на постоянное место жительства.
Анатолий попробовал  меня уговорить и составить ему компанию. Вместе эмигрировать веселее. Конечно, мы с
женой долго думали, как нам быть. Развилка судьбы вырисовывалась отчётливо. Рядили и так, и сяк. И хочется, и колется.
Наконец, жена устала и делегировала право принимать судьбоносное  решение  мне. Как скажешь, так и будет. Но как-то без энтузиазма.  Всё равно, как бы ни была хороша страна Германия, но у мамы дома лучше.  
И вот за несколько дней до нашего отъезда на Родину к нам приехал Анатолий с товарищем. Ну, мы накрыли стол, выпили, и вопрос о нашем побеге был поставлен в лоб. Анатолий объяснил, что Татьяну, как ценный элемент немецкого миропорядка, уже признали.
А ему пока необходимо перекантоваться в лагере для перемещённых лиц. И только потом выдадут вид на жительство. Вот они с товарищем туда и направляются. У товарища был явный украинский говор. Но по-немецки он не разговаривал, как и Толя. Вот они какие,  змеи-искусители.
«Ты, Геннадий, уже собрался, жена твоя тоже готова. Поехали с нами. Будешь у нас переводчиком. В Германии всё одно не пропадёшь».
Да, в Германии не пропадёшь. Вам хорошо говорить. А для меня уход на Запад – автоматически статья за дезертирство и невозможность попасть  в Россию лет десять. И дело было  не в муках совести и пафосном обвинении в предательстве.
Пафос давно улетучился, да и присягал я на верность другому государству. Никаких сомнений по поводу Родины у меня не было. Как она нас встретит, было понятно. Посылала нас одна Родина. Встречать будет другая.
И если кто-то не возвратится, то оно и к лучшему. Отряд постарается не заметить потери бойца. Тем более этот отряд в таком качестве и количестве уже даром не нужен. Всё так. Но припомнилась смешная история. Её зачитали на офицерском собрании.
Французская полиция задержала в лесу под Страсбургом группу троглодитов. Они были обмундированы в лохмотья зимней военной формы советских солдат. Расположившись на поляне,  с увлечением жарили собачий шашлык. Так и не успев насладиться жарким, были арестованы полицией.
Собачка, пущенная на шашлык, оказалась очень даже породистой. Пожилая французская пара с ног сбилась, её разыскивая. Всю округу объявлениями оклеили.  И вот такой грустный финал. Русские троглодиты собачку сожрали.
А французы задержали пришельцев до полного прояснения их приключений и причастности к более тяжким преступлениям. Может, славян среди них и не было, но тогда все солдаты в нашей военной форме считались русскими. Вот и доказывай теперь, что я другой русский. Что я тоже европеец.
Вспомнил ещё одно собрание, где выступал особист.
Ну, понятно, что расслабляться нельзя, враг никуда не делся. Провокации следуют за провокациями. А так как офицеры и прапорщики, и члены их семей свободно выходят в город, то участились случаи задержания наших граждан немецкой полицией за разные мелкие правонарушения. Даже если дорогу не там перешёл. Задержанных доставляют в участок.  
И после составления протокола появляется вежливый господин и на чистейшем русском языке начинает беседовать за жизнь. Просит рассказать о детстве, о школе, о городе, в котором родился. Об учителях и преподавателях. О знаковых событиях и городских сумасшедших. О мелких и бытовых подробностях своей жизни и жизни близкого круга. И ни слова о военной тайне. Формально никто ничего не разглашает, но реально уже работают спецслужбы. Для легендирования и  анализа потенциальной вербовочной среды важны именно такие детали.
Особист горько посетовал, что ведь не под пытками наши военнослужащие начинают молоть языком. Ну, если уж попались, то сообщите о себе только необходимое. Не вступайте там ни с кем ни в какие беседы. Себе вы уже ничем не поможете, а военную карьеру загубите окончательно.
Но уже через некоторое время проблема  потеряла свою актуальность.  Я не могу оценить массовость дезертирства с цифрами в руках. Эти цифры и сейчас не разглашаются. Но в комендатуре нашего гарнизона обе стены коридора от пола до потолка были оклеены листовками с фотографиями и краткими данными наших перебежчиков. А это советские офицеры и прапорщики. Чем я хуже?
А вот не задалось. Как представил все эти процедуры оформления и доказательства лояльности со щенячьей преданностью в глазах, то как-то поплохело на душе. Это с русской Родиной любой порядочный человек должен находиться в оппозиционных отношениях.
С германской – это не получится. Взять и заявить сотруднику БНД (немецкая разведка): «Люблю я Фатерланд, но странною любовью». Это сейчас у них такая любовь – норма, а тогда бы его точно заколбасило.
Интересный социальный статус получается. Дезертир советской армии и политический беженец, блин. Формально я должен просить политического убежища. От чего же такого я убежал? И почему у них прошу? У них, у этих. Дед-фронтовик из могилы встанет и придушит ночью, во сне.
Обидно стало не за державу. Держава уже задолбала своими «экскриментами». То социалистическими, то капиталистическими. Обидно стало за себя любимого. Не моё это.  Не верь, не бойся, не проси. Уже не верю. Бояться, увы, боюсь. А просить? Просить не буду. Не дождётесь.
Поднялись мы из-за стола, и я объявил свой окончательный вердикт. Мы возвращаемся в Россию. Жена молчит. Ноль эмоций. Значит, согласна. Вот и всё. Прощаемся. Тепло прощаемся с Анатолием. Теперь мы уже по разные стороны границы.
Мы понимаем, что вся эта Горбачёвско–Ельцинская пурга о любви и дружбе с Западом – только пурга. И эта граница, граница двух враждебных миров. Кому из нас придётся заплатить высокую цену за свой выбор? Время покажет. А оно пока не показало. Оказывается, что рано подводить итоги. А ведь почти 30 лет прошло.
P. S.  А если моя жена успела бы пристроиться в Германии, как Татьяна? Вот тогда действительно пришлось бы делать настоящий выбор. Чтобы и Родину обрести, и семью сохранить.

 

Прочитано 2614 раз

Поиск по сайту