В школе первой ступени

В 1936 г. я пошел в первый класс.
Я был записан в школу № 4, она располагалась там же, где и сейчас: на углу улиц Володарского и Карла Маркса.
Это было здание, специально построенное как учебное заведение: до революции там размещалось реальное училище. И весь квартал, в том числе и двор, раньше принадлежал  ему. Школа очень небольшая, всего 10 классов. Младшие – в нижнем зале, а верхний зал – для старшеклассников.
Вот в эту школу в первый класс я и пошел.
* * *
Маме выделили путевку в начале сентября, и она уехала в Ессентуки на целый месяц. Так что в школу меня провожал один папа.
Пришли. Принимала меня моя первая учительница – Роговская.
Нас торжественно построили, всю малышню. Пришли пионеры. Выступали преподаватели, поздравили нас. Десятиклассники дарили тетради с карандашами.
До того торжественно было, до того тепло!
* * *
Школьной формы не было. Второй обуви, конечно, тоже, по тем временам это была неслыханная роскошь. Учебники носили в ранцах, портфелях или самодельных сумках, их шили родители.
Линейка закончилась, пришли в класс. Он был как краеведческий музей: очень много чучел – совы, тетерева, ястреба, ужи.
* * *
Начала Роговская нас учить. Читать и писать мы не умели, считалось, что до школы этому учить не надо, чтобы не портить почерк. В классе было человек тридцать: девочки и мальчики.
Роговская объяснила, как мы должны себя вести: не бегать по большому залу, ходить степенно, не подниматься на второй этаж. Но мы на переменах все равно бегали, а вот на второй этаж не лезли. Вообще в первом классе мы вели себя довольно примерно.
* * *
Начал я учиться своеобразно. Отец за мной не особенно следил, спросит:
– Выполнил задание?
– Выполнил.
– Все буквы написал?
– Все.
А когда приехала мама, ей пожаловались, что я не делаю уроки. Мама начала мне выговаривать. Я обиделся:
– Я уроки делаю!
– А говорят, что ты задания не выполняешь? Ну-ка, открывай тетрадку.
Я открыл.
– Вот видишь, она чистая, – возмутилась мама.
– А я сзади пишу. Тетрадка моя, где хочу, там и пишу.
Мама сказала, что писать надо там, где велят, а не там, где хочешь.
* * *
Прошла осень, началась зима. В стране уже разрешили елку. И у нас дома она была. Игрушек на елку в продаже практически не было. Их делали сами – клеили коробочки, различные фигуры, цепи, фонарики. Выдували яйца, приклеивали колпаки, раскрашивали – получались клоуны. Вешали на елку пряники и конфеты. Электрических гирлянд не было, покупали маленькие свечи и укрепляли на ветках. Свечи зажигали, это было очень красиво и огнеопасно.
Свечи зажигали и в школе. В этот момент учителя очень нервничали. Бдила и противопожарная служба. Тем не менее случаев пожара я не помню.
Вокруг елки прыгали, водили хоровод. Потом каждому с ветки срезали пряник или плюшку. И обязательно конфету. Это был весь подарок. И шли с плюшкой пить чай из граненых стаканов.
* * *
Роговская учила нас только в первом классе.
У нее были какие-то неприятности с сыном, он был инженером на заводе Фрунзе. А шел 37-й год, появились враги народа. Мы зачеркивали в учебниках Тухачевского, Егорова, других. Учебники не выбрасывали, их нужно было передать следующим ученикам.
Пенза – город небольшой, врагов было немного. В классе был только один мальчик, у которого арестовали отца. Но много было выселенных из Ленинграда, Куйбышева. Их дети поступали к нам в школу. Отношение к ним было разное.
Мать у меня к репрессированным относилась очень лояльно, говорила, что дети за родителей не отвечают. И меня предупреждала: ты их не обижай, это горе в семье. А некоторые ребятишки старались побить детей врагов народа.
Это напряжение чувствовалось в воздухе. Родители побаивались, прекратились откровенные общения, разговоры про политику. Вот говорят, что страна не готовилась к войне. Страна готовилась. Разговоров на самом деле было много.
Напряжение передавалось и детям, мы, может, и не понимали, в чем дело, но чувствовали.
Но что интересно, перед самой войной это напряжение стихло.
* * *
Занятия в школе всегда начинались в восемь. Они кончились – и домой.
Выучил уроки, мама проверяла строго: чтобы палочки писал аккуратно. По дому дела сделал – подмел полы, зимой расчистил дорожку, дрова принес – и только после этого можно было бежать на улицу. Стемнело – домой.
Уроки я учил за обеденным столом. Был свой письменный стол у отца, но хозяйничать на нем он никому не  разрешал. Мама проверяла тетради в своей комнатке.
* * *
Во втором классе нас приняли в октябрята. Звездочку делали сами – нужно было вырезать ее из картона и обтянуть красной материей.
В конце третьего класса нас приняли в пионеры. Принимали на линейке, строго индивидуально, а не всех чохом. И мы готовились, подтягивали учебу.
Выдали галстуки, они были шелковые и простые. У меня был простой, шелковые носили в основном девочки, он был покрасивее. К галстуку давался значок с зажимом, он соединял концы галстука. Значок небольшой, квадратный с закругленными концами. А потом значки упразднили.
* * *
На улице у нас было два увлечения – фотография и живой уголок.
Был фотоаппарат «Фотокор», но он был дорогой. Был еще детский, но в продаже его никто не видел. Поэтому фотоаппараты делали сами.
Брали увеличительное стекло, лучше два – это был объектив. Он крепился к коробочке определенного размера. А сзади матовое стекло. Его либо где-то доставали, либо терли стекло песком. Потом стекло надо было вырезать, обклеить рамочкой и вставить в коробочку так, чтобы нигде не проникал свет.
Вместо затвора была простая крышечка на объективе. Навел на резкость, матовое стекло убирал, вставил специальную стеклянную пластинку, их продавали.
Если пластин для детского фотоаппарата не было, покупали фотокорские и просили кого-нибудь из взрослых разрезать их.
У меня дядюшка занимался фотографией, он резал эти фотокорские пластины пополам почти для всей улицы.
Снял крышечку, надел. Снимок сделан.
* * *
Теперь пластинку надо было проявить.
Все химикаты продавались отдельно. Их нужно было по рецепту развесить на аптекарских весах. Сложность заключалась в том, что не у всех имелись разновесы, сами весы сделать было просто. С граммами проблем не было, все знали: 1 копейка – это 1 грамм, 2, 3, 5 – соответственно, 2, 3, 5 граммов. Трудности были с миллиграммами.
У меня мама преподавала химию, поэтому разновесы у меня были, и за ними все ходили ко мне. У мамы я выпрашивал и всякие химикалии.
* * *
Потом надо было отпечатать снимок. Пластинку клали на фотобумагу, засвечивали, потом проявляли.
Снимали товарищей. Родителей можно было уговорить сфотографироваться, но они это не приветствовали: надо было переодеваться, принимать соответствующий вид, в общем, дело канительное.
А ребята снимались с превеликим удовольствием. Причем фотографии можно было и не делать. У меня получалось, но ни одной не сохранилось. Фотографией я увлекался класса до 6-го.
* * *
Второе повальное увлечение – живые уголки.
На нашей улице в доме № 6 жил преподаватель Дворца пионеров. Он был натуралист, у него было два сына. И он собирал всю округу и просил, чтобы мы делали живые уголки.
Во дворе и дома, в коридоре, у меня жили ящерицы, сова. Крысы белые, крысы черные, белые мыши, ужи. Сову я держал в подвале, кто-то принес с перебитым крылом. Кормил ее мясом, она отживела и улетела.
Родители иногда ворчали, особенно тетка не любила крыс. Но мне разрешали. А за мной и двоюродные братья таскали в дом лягушек, ужей, мышей.
Делали чучела. Если  подыхал уж, мы снимали шкуру, сушили, набивали. И приносили в школу
Ходили во Дворец пионеров. Мы дежурили в живом уголке, животные требуют ухода – убирать, кормить.
* * *
Еще два повальных увлечения – книги и кино.
За книгами нужно было идти в Лермонтовскую библиотеку, там была и детская. Ею пользовались широко.
А на углу Московской было кино «Пролетарий». Мы туда ходили. «Чапаева» смотрели по нескольку раз. Очень любили «Детей капитана Гранта» и «Невского».
На пятичасовой сеанс достать билеты было невозможно.
Был еще «Олимп», старейший наш кинотеатр. Но он был с гуляньем, в садике играл оркестр,
был буфет. Туда приходили взрослые парни с девицами. Билет был подороже, и нас туда пускали неохотно.
* * *
У меня было много друзей – Герман Богданов, Олег Бутузов, Толя Румянцев.
Саша Щербаков был старше нас на год, и он с нами не водился, он был примерный мальчик, а мы были хулиганистые.
Он жил на улице Гоголя, а там у меня был товарищ Володя Маслов. И когда я к нему приходил, его мать, Мария Степановна, всегда нам ставила Щербакова в пример:
– Вон Щербаков уже сел за уроки.
* * *
Потом я окончил 4 класса, это называлось школой первой ступени, и поехал в пионерский лагерь. В Пыркино.
Там было два пруда, купаться водили в верхний пруд, а на нижнем мы плавали на лодках – он был глубокий. Старшеклассники очень следили за нами.
В лагере было много кружков. Записался я в три или четыре, нигде не успевал.
Были походы. Была военизированная игра: синие против красных. Был прощальный костер, ставили в центр сосну. И когда она вспыхивала факелом, это была кульминация.
Мне было 12 лет.
Шел сороковой год.