Здравствуй, дед!

A A A

Сергей Новиков, художник-акварелист, уроженец Пензы, ныне живущий в Москве, прислал в «Улицу Московскую» текст о том, как пробудилась в нем тяга к семейной памяти.

novikovИстория эта началась неожиданно весной 2015 г., когда я приехал к себе на родину, в Пензу. На параде 9 мая я неожиданно для себя обнаружил большую колонну Бессмертного полка.
Бабушки с самодельными картонками с прикрепленными к ним фотографиями своих родственников в военной форме гордо вздымали их: кто на вытянутых руках, кто на жиденьких реечках.
«Странная колонна», – подумал я. Но затем я увидел, как эта колонна проследовала вокруг памятника Победы и остановилась на очень почётном месте вблизи памятника.
«Ух ты», – подумал я. – А ведь у меня тоже родственники, прошедшие войну, есть – мамин дед». И фото его отличное сохранилось. Надо бы его отсканировать да распечатать, рамку я ему сам сделаю, так как у меня багетная мастерская. И вот ещё что. Я же недавно армейское фото своего деда обнаружил, примерно 41-42 годов, он там без погон ещё. Фото маленькое, с документа армейского, и потрескалось всё. Ну да ничего, попробую его отретушировать, опыт кое-какой есть.
На следующий год, перед майскими праздниками, я выкроил себе время посидеть с дедовым портретом. Отсканировал заново с большим разрешением и начал аккуратно работать, накладывая один слой поверх другого.
Работа моя медленно продвигалась вперед. Сначала я убрал явную грязь, затер белые заломы и трещины, чуть контрастнее сделал глаза, зрачки и, наконец, увидел лицо своего деда, не полностью ещё, но взгляд проявился, и мне показалось, что наши зрачки встретились.
На меня смотрел мой дед из далёкого 1941 года, на фотографии он был моложе меня, ему тогда было 43 года.
Пилотка плотно сидела на голове, видно было, что она постоянно была под каской, прям облепила голову, воротник гимнастерки заломан так, что не распрямлялся: видно, спали прям в одежде, в окопе или ещё где.
Плечи у деда были неширокие, даже скорее опущенные. Впрочем, я заметил, что у старшего и очень старшего поколения плечи у многих были неширокие, что не мешало им быть крепкими и выносливыми.
Взгляд – взгляд, как мне показалось, был человека сильно изможденного, усталого. Глаза узкие, как будто они устали от яркого солнца и дорожной пыли, но осанка была молодцеватая, и, несмотря на усталость, чувствовалась некая бравада перед камерой, но в целом – некоторая внутренняя сосредоточенность и спокойствие.
Деда не убили на той войне. Я застал его живым и помню его достаточно хорошо.
Летом 1970  г. я с родителями приехал к нему и бабушке в деревню Никифоровку, мне тогда было 5 лет. А ему – 72 года.
Помню, сижу и ножичком вырезаю стрелу для лука из ветлы, растущей прямо под окном. Дед подошёл, показал, как правильно надо шкурить кожицу с прутика, отошёл, закурил козью ножку, пустил хитро дым изо рта в нос.
Я внимательно смотрел, как он курит, и спросил:
– Дедушка, а ты на войне был?
– Был, – ответил он.
– А ты кем был, командиром?
– Нет, я был ефрейтором.
– А ефрейтор – это командир?
– Ефрейтор – это ефрейтор, – ответил он. И на этом наш диалог закончился.
И вот я снова в Пензе весной 2016 г., с гордостью стою в строю Бессмертного полка. Рядом со мной – сынишка трех лет, в моей бывшей армейской пилотке.
С другой стороны – моя мама, а в руках у нас – два портрета: мамин дед и мой дед. Оба в форме, в рамочке под стеклом, на хорошей, прочной и длинной реечке, чтобы все видели, кого мы несем в своих руках.
Это же наши деды. Это они нас защитили. Это мы их вытянули из небытия и вынесли сюда, чтобы и они посмотрели на наш парад и порадовались вместе с нами, что мы их помним, мы их не забыли, мы ими гордимся.
Хорошо, что такие времена настали. И мы вместе на параде, мы живые, и наши деды тоже.
Похоже, и нашим дедам это тоже понравилось. Мы несли их и поворачивали в разные стороны, чтобы они смотрели, как мы живем. И на них смотрели, какие они бравые были солдаты 70 лет назад.
«70 лет – как много прошло уже с той войны», – подумал я.
А ведь я помню, как много было людей с орденами на улицах. Даже действующие офицеры-фронтовики ходили на параде.
«Да, здорово, что мы пронесли с гордостью наших дедов по нашим красивым улицам», – думал я, покупая мороженое в киоске. Развернул обертку и отдал сыну.
Другое ем сам. Мама куда-то убежала в магазин.
Портрет пронести – это, конечно, хорошо. Только вот на могиле у деда я не был так давно, что даже стыдно стало. Когда же я был-то там, на могиле-то? Пожалуй, 35 лет тому назад. В деревню заезжал иногда, но на могиле-то я не был ни разу.
Вот так хорош гусь. По парадам хожу вместе со всей страной, а на могиле не был. Съездить бы надо, прямо сейчас, пока я в Пензе. Место я, вроде, помню: деревенское кладбище небольшое. Прямо возле входа, справа, у деревянного забора, деревянный крест, и без ограды. Найду как-нибудь или у местных спрошу, покажут.
И вот я на своей большой машине еду в свою отцовскую деревню, где когда-то жили мой дед с бабкой. Рядом сидит мой друг Витя, едем могилу деда искать. И заодно в церковь местную зайти хотел, я там реставрировал когда-то царские врата.
Приехали. Погода отличная, но церковь закрыта. Теперь поехали на могилу. Зашли на погост. Вижу, поменялось всё.
Раньше было голое место, то есть трава степная да цветы обычные росли, могилки без ограды стояли, кресты только железные были  да  деревянные. А сейчас у входа сирень посадили, разрослась она, ограды у всех железные, как на городском кладбище, деревья растут.
Раньше не было такого, степное место было голое. Тем оно мне и нравилось: вольготно, широко, свободно.
Бродили с Витей долго и не нашли. Видно, и кладбище чуть подросло, и растительность подросла. Поехали в деревню кого-нибудь искать. Деревня встретила уныло, на пригорке мельница стояла – нету. Хорошая мельница была, красивая, да не одна.
В центре деревни – остановка автобусная, в ней мужики сидят, видно, пенсионеры. Кивнул им, хотя я никого не знаю. Знаю одну только бабу в деревне – бабу Шуру Сорокину. Едем к ним.
А вот и она сидит у окна. Поздоровались. Еле узнала меня. Постарела, конечно, но пыл ещё остался. Зашли в дом, в доме её муж, дядя Коля, сидит.
Печки деревенской нет. Жаль, красивые были печки в Никифоровке.
Вместо печки газ, наконец-то, провели.
Дядя Коля, ровесник моего отца, с одного года, похожи чем-то, да и родственники дальние. Закурил махорку, запах обалденный, кто понимает.
В общем, помогли мне – показали могилку. Здравствуй, дед, вот и нашёл я тебя.
Заросла могилка совсем. Отец на неё ограду сделал железную в своё время. Крест железный, покрашенный – кто-то все же ухаживал за могилкой до поры, не бросали её. Малина проросла на могиле. И несколько лет её никто не убирал: слой на слое, поверх ещё слой. Печальное зрелище.
В следующий приезд, уже летом, с лопатами и инвентарем, почистили мы могилку, заново покрасили её и даже цветы посадили. Осталось надпись написать. Имя, отчество и фамилию я знаю, а вот дату рождения – засомневался. Вроде как 1898 год, а может, нет.
Присел я на порожке своей машины. Тепло, хорошо, вдаль смотрю. Тут, напротив погоста, красиво лежит село Никольское с церковью. Слева лежит Знаменская Пёстровка. Почему Пёстровка?
Откуда она прилипла, эта Пёстровка. По-моему, лучше б просто Знаменка была, а справа, вверх по реке, моя Никифоровка.
Вот тоже – Никифоровка. Откуда такое название? В честь какого Никифора назвали? Красивые дали, родные какие-то. И вообще, как тут мои предки оказались и когда?
Вот тут, видно, возле этих отеческих могил, и влезла мне в голову мысль о том, что надо бы поподробнее узнать о моих предках: кто, откуда и когда они здесь взялись.
И есть у меня подозрение, что это мой дед начал раскрывать мне все свои тайны и тайны своего рода Новиковых, а также историю этих замечательных мест. В благодарность за то, что я его не забыл и приехал навестить могилку. Вот, наверное, у него радость.
Сергей Новиков,
художник, г. Москва

 

Прочитано 1379 раз

Поиск по сайту