Иран достаточно закрытая страна, давно под санкциями. Некоторые мне говорили: куда ты едешь?! По Исфахану же буквально за 8–10 дней до того был нанесен удар беспилотниками. Но я рискнул.
Цивилизационно это одно из важнейших мест в мире. За то, кто древнее, борются Египет, Месопотамия, Индия и Китай. Я в трех из этих стран был, значит и в четвертой должен был побывать. Тем более что народ этот до сих пор есть. В отличие от египтян и частично индийцев, персы до сих пор разговаривают на том же языке (фарси, так называемый новоперсидский, развился из древнеперсидского, испытав влияние арабского).
Исфахан оказался чудесным, очень зеленым городом. Один из самых чистых городов, которые я видел в своей жизни. Много разных видов деревьев, хвойных, вечнозеленых и опадающих. Очень хорошее отношение к деревьям, их очень хорошо обрезают, не варварски. Газон нормальный. И повсюду мой любимый цветок – анютины глазки всех цветов и расцветок. В феврале кругом они уже были посажены. Это так красиво!
У нас под деревьями земля вскопана или решетки лежат, а в Исфахане все пространство под каждым деревом засажено анютиными глазками. Под этим деревом – желтые, под следующим – синие, потом опять желтые, потом сиреневые, потом пятнистые, бело-серо-черные…
Цветущая айва
Очень неожиданно такое чудо увидеть. А тема симпозиума была «Исфахан – город жизни». Я исфаханцам так и говорил: мне и правда очень нравится ваш чистый зеленый город.
Симпозиум проводил муниципалитет Исфахана. Это, наверное, второй по значимости город в Иране, и роль у него примерно такая же, как и у Санкт-Петербурга в России. Это исторический и культурный центр. Трижды, при разных правителях, был столицей. В Исфахане живут почти два миллиона жителей, город делится на 15 районов.
До этого у них проводились национальные скульптурные симпозиумы, а интернациональный – первый раз. Участников отбирало жюри по конкурсу. Из 14 скульпторов было трое иностранцев: из России (я), Армении и Турции.
Я приехал в Исфахан 9-го февраля, и тут же мне дали переводчиков. Две прекрасных студентки 4-го курса исфаханского университета отделения русского языка, Мария и Хани, работали вдвоем на три языка. Когда приехал армянин, с ним разговаривали тоже на русском. А когда приехал турок, то одна из переводчиц переводила и ему. Она туркменка, а туркменский и турецкий очень похожи. Мы с ними ходили куда глаза глядят, девушки рассказывали про город.
Юрий Ткаченко и переводчики Мария и Хани
Разместили нас в одном из лучших отелей Исфахана, очень красивом, в исторической части города.
Так как это исторический город, то в нем ничего выше минаретов мечети Аббаса быть не может. В центральной части города вообще ничего не может быть выше старой 3-этажной или даже 2-этажной застройки. Выше просто запрещено строить. А новые районы все равно не строят выше 9 этажей. Хотя видел несколько и 12-этажных, а в основном 5–6–7-этажки.
Смотришь с последнего этажа отеля – красота, ничего не возрастает, кроме минаретов и куполов одного из дворцов шаха Аббаса. Отель наш был, правда, 4-этажный, но этажи невысокие, меньше, чем в наших хрущевках, потому что он по высоте был как старинные 3-этажные здания вокруг.
ГАЗЕЛИ ПРОТИВ КЕНТАВРОВ
Последнее время кентавры у меня основная тема, и я на симпозиуме хотел сделать из металла большого кентавра. Мне сказали: «Мы вас на кентавра не пригласим, у нас в персидской истории нет такого персонажа». Хотя потом я нашел похожего, и даже на гербе Исфахана: человек с телом льва и хвостом дракона!
В итоге меня попросили: «А можете вы сделать для нас газелей? Только чтобы была мама и детеныш. Про красоту и изящество газелей у нас и Фирдоуси писал, Саади и Хафиз, и Низами. И глаза, как у газели, женщине высшая похвала». Я говорю: «Могу». Прислал им эскиз. Они говорят: «Вы хороший скульптор, мы вас позовем». И позвали. А потом начали говорить: «Вы вот 3 метра хотите, а можете 5 сделать?» Я говорю: «Как-то времени маловато». Они говорят: «А мы вам еще одного помощника дадим». Я говорю: «Но помощник варит, а металл надо гнуть, и металл у вас не такой, как я просил». Но, короче, меня уболтали, и я потом мучился. Сделать 6 метров у мамы и 4 с чем-то у ребенка было тяжело за столь короткое время.
Я хотел делать скульптуру из нержавеющего прутка. Он пластичный, хорошо гнется и не ломается. А они привезли железо двух вариантов: один пруток сталистый, а другой – мягкий отожженный. То есть один ты начинаешь сгибать, он гнется, гнется, а потом – бум! – и углом становится. А другой просто сразу становится углом. А мне нужна дуга. Каждый из этих тысяч прутков я должен был согнуть, а сварщики приварить. Приварили – не нравится, надо отрезать и делать заново. Но в конце концов мы справились. Уже без меня скульптура будет покрашена в белый цвет, чтобы контрастировать на фоне зелени. Я так решил, потому что, скорее всего, ее поставят в парке.
Интересно организаторы, т. е. мэрия, подошли к размещению скульптур. После окончания симпозиума скульптуры будут выставлены где-то в центре города в течение двух месяцев. Они будут изучать, как люди воспринимают эти скульптуры, что говорят. Наверное, какие-то анкеты тоже будут. За это время определятся с местами, и потом (как я понимаю, в соответствии с народной оценкой) скульптуры будут поставлены в разные места.
РАБОЧИЙ ДЕНЬ СКУЛЬПТОРА
Рабочий день на симпозиуме строился так. В 8:30 мы должны садиться в автобус – старый, но в хорошем состоянии, дизельный микроавтобус «мерседес». Назад выезжали примерно в половине шестого.
Перед выездом утром хочешь принять душ в своем номере – принимаешь, хочешь идти на завтрак – идешь.
Завтрак – обычный отельный стандарт: сосиски, вареные яйца, жареные яйца, огурцы, помидоры, оливки, три вида брынзы, масло, хлеб, несколько видов варенья к чаю, финики.
На рабочем месте уже раздавали всем яблоки, апельсины, мандарины, бананы. Кофе, чай с шоколадными булочками. Но основное блюдо у них – кебаб и рис.
Было и специфическое блюдо – мясо, перетертое в пасту, смешанное с перетертыми в пасту бобами или горохом и с перетертой в пасту какой-то травой, с сахаром. Можно есть ложкой, можно намазывать. Но мне не понравилось. Я разок попробовал и больше не ел. Они говорят: «Это вкусно!» Я говорю: «Хорошо, но мне не нравится». Подозреваю, это какой-то исторический рецепт.
До рабочего места мы ехали примерно полчаса, потому что мастерские были на окраине города (муниципальная собственность, видимо, раз организатор мэрия). И каждый день на рабочей площадке был один из бесчисленных заместителей мэра. А иногда разные по нескольку раз. И мэр сам приезжал, правда, один раз. Но на закрытии выдал долгую речь.
Мы все, как обычно на симпозиумах, работали совместно. Условно, эти 5 м рабочего пространства твои, следующие 5 м – другого человека. У каждого скульптора были 1-2 помощника-сварщика, потому что работы большие, иначе их сделать невозможно.
Сварщики – молодые ребята, которых сняли откуда-то с производства вагонов. Им, конечно, непонятно было то, чем пришлось заниматься. Они привыкли варить ровный шов: лист металла и лист металла, а между ними шов. А тут я зачем-то говорю: надо отрезать и приварить заново. Ну, это и нашим непонятно бывает.
Кстати, у них же была революция, и ее результат социально очень заметен. Что для Востока нехарактерно: молодой рабочий разговаривает с представителем муниципалитета абсолютно на равных. Тихо, но с чувством собственного достоинства.
И еще у меня был спор с одним из иранских скульпторов. Когда у нас был вечер, обсуждали рабочие вопросы и проблемы, пришли представители мэрии, второй, третий заместители мэра. И этот скульптор сказал: «А вот у нас в обеденное время наши помощники едят вместе с нами, этого не должно быть, пускай они едят отдельно».
Но, вообще, на всех остальных симпозиумах, где я был: в Египте, во Вьетнаме, в Китае, Индии – помощники со скульпторами не едят, и они едят другую пищу. В Западной Европе на симпозиумах помощников просто нет, потому что им нужно платить много денег, а там деньги считают будь здоров как (и 6-метровую скульптуру никто бы не просил).
Даже и у нас, в России, на симпозиуме у Константина Михайловича Волкова, сварщики не ели вместе со скульпторами. В Мексике еще было такое, что почти вместе. А здесь, в Исфахане, они в одном помещении ели одну и ту же еду с нами.
И когда дошла речь до меня, я сказал: «Я категорически не согласен. Это так прекрасно, что мы едим вместе, что мы один коллектив и что помощники видят, что мы едим одну и ту же пищу». Для меня это было приятно, это такое братство, совместное дело.
ПОРАЗИТЕЛЬНАЯ ЧИСТОТА
В Исфахане меня больше всего поразила чистота. Я не ожидал: многие же восточные города, скажем прямо, нечисты. В Египте, Индии, Турции выйдешь на окраину, а там просто горы пластика, строительного мусора. Здесь они умудряются куда-то это деть. Попрошаек на улице нет, и бомжей не видел.
И метро в Исфахане чистое, хорошее, современное. Они почему-то его стесняются, говорят: вот у вас, в России, старое, красивое (приехал я в Россию: метро старое, красивое, но грязноватенькое.)
И в ответ на мое удивление они сами удивлялись: «Как так – чисто? А что, может быть грязно?» Многие же люди не выезжают из страны.
Уборщики ходят, конечно, но главное, что люди не мусорят. Например, они в обед могут выйти посидеть на газонах, поесть в компании. У них это распространено.
В пятницу, субботу, когда нерабочие дни (воскресенье в мусульманских странах рабочий день), многие семьями или группами друзей выходят и садятся на газонах, на площадях. Сидят, кушают. У них, кстати, пепси-кола и кока-кола везде есть, несмотря на санкции.
И после себя все убирают. Уже как-то привито у них. Не знаю, когда привито: сейчас, год назад, тысячелетие назад.
ЛЮДИ С ВНУТРЕННИМ ДОСТОИНСТВОМ
Что я бы сказал про иранцев: это очень спокойные, сдержанные люди, с каким-то внутренним достоинством. Не крикливые. Это удивительно, конечно, и нехарактерно для Востока, который я видел раньше. Хотя в Иране 16 основных национальностей: лоры, белуджи, еще какие-то, кого и не слышал, и, естественно, персы, азербайджанцы и арабы.
Ты заходишь в кафе или утром в ресторан на обычный завтрак. У нас – шум, какая-то беготня. Здесь – тишина. Ну так, иногда, если прислушиваться, с ближнего столика что-то донесется. А все, между прочим, разговаривают между собой. Но они так тихо это делают, что не слышно. Это не значит, что они шепчут, таятся, стесняются чего-то. Нет. Но как-то очень сдержанно.
На улицах тоже очень сдержанно, в отличие от Индии, где все машины: би-биии! В Исфахане сигналят меньше, чем у нас. А транспорта много, сплошные пробки. Пару раз, когда мы позже обычного возвращались с работы, в них попадали.
Наш шофер решил переулками проехать (естественно, никаких правил), ну и столкнулись два потока на единственной полосе. И они постояли-постояли, потом вышли с одной стороны люди, с другой, пошли по всей линии, заставили кого-то куда-то разъехаться. Ни криков, ни оскорблений, ни мордобоя, ни дикой жестикуляции – ты такой, а ты сякой! – ничего. Я думал, мы тут застряли на всю оставшуюся жизнь. Нет – через несколько минут проехали и мы, и другие.
В Исфахане водители правила не очень соблюдают – это все-таки восток. Но оказалось, не совсем такой восток, к которому я привык. Не Египет, и не Турция, и не Индия вообще. Все они какие-то сосредоточенные. Не озабоченные чем-то, а сосредоточенные на чем-то.
ДОРОГИ, ДЖИНСЫ И ПЛАТКИ
Дороги узкие только в исторической части, а так дороги у них очень хорошие: три полосы в одну сторону, три – в другую, и разделительная полоса между ними широкая, приподнятая – такую точно не переедешь.
Конечно, чувствуется, что страна
под санкциями: дизайн автомобилей 30-летней давности. Основной автопарк – от пяти своих автозаводов плюс «Рено» и «Пежо», которые разрешили им делать свои старые модели. И основной цвет автомобилей белый, на 90%, остальные серые.
Иранцы говорят, что эти две марки – лучшие машины, а их собственные – похуже (мотор, ходовая часть, тормоза), хотя дизайн посовременнее.
Китайские машины начинают появляться. Есть автосалоны, но не как у нас. У нас же в салонах продавалось то, что мы частично собирали, поэтому цена была демократичная. У них в салонах я видел и «киа», и «хендай», и «тойоту», но это полностью привезенный автомобиль.
Иранцы говорят, что в салонах заоблачные цены. За все время я видел одну машину BMW. Понятно, богатому человеку по спецзаказу привезли.
Между прочим, процентов 40 за рулем – женщины. Одна дама сидит и рулит себе. Но обязательно – платок. Можно его спустить с головы, если ты незамужняя, но чтоб на плечах он все равно был.
При этом ходят в джинсах, причем обтянутых так, как и у нас не ходят. И мужики в таких обтянутых джинсах, что мне не нравится. Я бы запретил.
В Иране считается, что мужчина должен быть полным, это признак красоты. А когда это еще и обтянуто... Вообще все немножечко приталенное у мужчин. Женщины более мешковато одеваются, но платки свои носят элегантно.
Внешне мужчины выглядят более ухоженными. Очень много разных стрижек, особенно у молодежи, у нас даже такого количества нет.
Возрастные женщины ходят в черных платках, черных одеждах. Хотя, как я понимаю, в религиозных семьях и дети так же одеваются. Женщины в черном, конечно, бросаются в глаза. И почему-то у женщин обувь унисекс, такой условно армейский ботинок или армейские сапоги и квадратные каблуки.
И походки разные у мужчин и женщин. Женщины плохо ходят, а мужчины не шахи, конечно, но под шахов косят.
В метро первые три и последние три вагона – для женщин. Мужчины туда ни шагу. Зато женщины в средние вагоны заходят запросто.
Среди чиновников мэрии женщин значительно меньше. На симпозиуме была одна женщина-скульптор, иранка, и помощником-сварщиком у нее тоже была женщина.
Художников женщин много приходило смотреть на симпозиум, особенно в выходные. В выходные вообще многие приходили смотреть, многие с детьми: «Здравствуйте, как вам Иран? Как вам симпозиум? Из какой вы страны? И как вам здесь нравится? А что вы узнали про страну?» – все, как везде.
Но в Иране все любят раскланиваться, прижимать руку к груди, внешне выражать уважительное человеческое отношение.
С художниками я знакомился. Одна женщина-художница мне очень много показывала стрит-арта, как раз посвященного проблемам женщины в восточном мире. Она даже создала украшение из серебра с рубином: контур карты Ирана без изменения крепится на нижнюю часть уха, и оттуда кровь стекает в виде рубиновой капли.
Это украшение пользуется популярностью, продается. Есть малый художественный тираж. У нее и плакат, и открытка на эту тему есть.
Проблема женщин поднялась, когда в полиции умерла студентка то ли после побоев, то ли (как другие говорят) у нее были проблемы со здоровьем, и она скончалась, потому что поздно обратились за помощью.
В Иране были большие выступления и демонстрации, которые не особенно разгонялись. Как мне сказали, выступления разгоняются, когда есть явный призыв к свержению государственного строя. А все остальные темы – пожалуйста.
Кстати, история с выступлениями после смерти этой девушки закончилась тем, что выполнили основное требование, с которого начинались протесты, – запретить службу нравственности, типа полиции нравов, которая следила за тем, кто как одет, кто как платок носит. Эту службу расформировали на общегосударственном уровне.
САМОВАРЫ И ТЕЛЕСНОСТЬ
Иран – страна мусульманская, соответственно, запрет на обнаженное тело. Женщины задрапированы в платки. Никакого намека на эротику в журналах. (У них, кстати, раздельное обучение до высшей школы, а в вузе уже совместное.)
Но все здания построены из кирпича телесного цвета и вызывают ассоциации с телом. Я специально руку к стене прикладывал – сливается. Таким образом, запретная телесность присутствует в кирпиче. По крайней мере, я так ощущал.
Удивила в Иране популярность самоваров. Самовары продаются всевозможных видов и размеров: медные, латунные, серебряные, с узорами и без. Самовар у них так и называется «самовар». Это слово все произносят без акцента. 
Самовары на любой вкус
И они прямо спорили со мной, что самовар – иранское слово. Я говорю: «Ну как это? Вы же русский язык учили в университете. Тут два корня: сам и вар». Они: «Да, очень похоже на русское «сам варит», но это иранское слово».
Продолжение в следующем номере.
