Самое читаемое в номере

×

Предупреждение

JUser: :_load: Не удалось загрузить пользователя с ID: 428

Леонид Юзефович о частностях в истории

A A A

Писатель Леонид Юзефович участвовал в работе Пензенской книжной ярмарки 2 дня –  26 и 27 сентября.
За это время он успел встретиться с читателями, рассказать им, что абсолютных злодеев не бывает, познакомиться, хотя и совсем немного, с Пензой и пензенцами и даже прочитать пару номеров журнала «Парк Белинского» (особо отметив для себя статью про командующего греческими партизанами генерала Маркоса). А перед самым отъездом Леонид Юзефович успел дать небольшое интервью для читателей «Улицы Московской».

Первый вопрос будет про Пензу. Какие впечатления Вы успели составить о нашем городе? А может быть, Вы уже бывали у нас ранее, и Вам есть с чем сравнивать?
– Никогда до этого не был в Пензе. А самое сильное мое впечатление было сегодня (27 сентября 2014 г.). Утром я пошел в картинную галерею, был там первым посетителем. И, когда я ходил по залу Горюшкина-Сорокопудова, увидел одну картину.
Горюшкин-Сорокопудов – хороший художник, я его давно знаю. Но одна картина обратилась ко мне со стены и сказала мне нечто другое. Я подошел и увидел, что это картина не за авторством Горюшкина-Сорокопудова, а это его портрет, написанный неким Вахрамеевым.
И с этой картины Горюшкин-Сорокопудов виден просто как облупленный. Это замечательной силы психологический портрет. Перейдя через зал, я обнаружил еще 3 женских портрета, написанных Александром Вахрамеевым. Они волшебные, глубоко психологичные портреты.
Мне рассказали, что Вахрамеев преподавал в Пензенском художественном училище, а потом случился какой-то скандал на сексуальной почве, и его оттуда выгнали. Умер он молодым, в 1926 г.
И кого из местных краеведов я ни спрашивал, никто о Вахрамееве понятия не имеет. Но мне кажется, что я приехал в Пензу не зря уже потому, что увидел эти 4 портрета.

uzefovich
А если вернуться к теме круглого стола, на котором обсуждалось название новой пензенской площади: сейчас, после того, как Вы послушали все мнения и аргументы, Вы уже можете сказать, как  нам стоит назвать площадь?
– Ну, как я могу судить об этом? Но я думаю, что для такой большой пощади имя Мариенгофа все-таки не подходит. Все-таки площадей в каждом городе немного. И они носят названия, организующие общественную жизнь.
Нельзя общественную жизнь Пензы организовать вокруг Мариенгофа. Но улицы он, конечно же, достоин. Мариенгоф – действительно замечательный писатель, действительно неоцененный.
И мне очень понравилось, как выступали люди. Я участвовал в похожей дискуссии в Белоруссии, и там меня поразило миролюбие людей. Вот и в Пензе тоже были лишь жалкие попытки агрессии, которые очень быстро оказались подавлены общей доброжелательностью.
Тогда поговорим про агрессию, про добро и зло. В своем выступлении перед пензенцами Вы говорили о том, что в Ваших книгах не бывает абсолютных злодеев. Однако русских людей всегда привлекала тема борьбы добра со злом. Говорят даже, что наше христианство  немного похоже на манихейство, мы тоже склонны воспринимать мир как арену, где борются свет и тьма. А у Вас не возникало соблазна  все-таки написать роман про абсолютного злодея?
– В моих детективах (а детективы я уже давно не пишу) нет таких преступников-злодеев. Мне это неинтересно.
Написать отрицательного персонажа очень просто. Но это примета низкой литературы.
– Вы писали о бароне Унгерне. Вокруг этой фигуры в свое время навертели очень много мистического. На Ваш взгляд, каким на самом деле был Унгерн?
– На этот вопрос я не могу ответить. Я занимался этой темой всю жизнь, написал об Унгерне повесть, написал недавно рассказ, написал две документальные книги. Не так давно я ездил на съезд общества барона Унгерн-Штернберга в Берлине. То есть я с ним по жизни связан. Но все о нем объяснить – это будет  очень долго.
Если вспомнить эпоху, в которой жил Унгерн: это время революций, Первой мировой и гражданской войны породило массу великих, талантливых людей, в том числе и писателей. Как по-Вашему, это закономерно? И породит ли наша эпоха похожие таланты?
– Искусство достаточно опосредованно связано с историей. Мы не всегда можем сказать, что какие-то крупные исторические события порождают таланты.
Допустим, отмена крепостного права. Масштабнейшее событие. Что, оно породило какую-то волну в литературе и в искусстве? Единственное – великая поэма «Кому на Руси жить хорошо». Так что это все относительно.
Сейчас у нас в России существует очень хорошая литература. И нас очень много переводят. Есть такое представление, что никому из современных русских писателей не удалось стать звездой международного масштаба.
Но мы все переведены на множество языков. Захар Прилепин переведен на 10-15 языков, мои книги – на 7. Другое дело, что продаются они неважно, но интерес к нам существует.
– Будут ли люди через 100 лет помнить имена нынешних писателей?
– Кто знает? Писатель Писемский, который в свое время был популярнее Достоевского и Толстого с Лесковым, – попробуйте-ка вы его теперь найти и почитать.
Насколько я могу судить, люди знают Вас в основном как создателя книг о сыщике Путилине.
– Увы.
– Как Вы объясняете секрет популярности этого персонажа?
– Эти мои романы написаны очень давно, еще в советское время. А известность они получили, когда стали известными романы Акунина.
Думаю, дело еще и в том, что книги про Путилина были несколько раз экранизированы. А вообще я детективы уже лет 20 не пишу.
Вы престали писать детективы, потому что это жанр перестал быть Вам интересен?
– Вообще-то лет 10 назад я написал «Казарозу», но это был уже такой  относительный детектив.
Говорят, что «года к суровой прозе клонят». Мои года клонят уже даже не к суровой прозе, а к документальному письму. Вот и моя новая книга, которая вскоре должна выйти, будет документальной.
 – Раз уж мы вспомнили про Акунина, поговорим вот о чем. Недавно Акунин всерьез взялся за написание  российской истории. У Вас нет желания пойти по тому же пути?
 – Нет. Мне важны частности. У меня нет исторической концепции и нет того дара популяризации, который есть у Акунина. Я могу написать научный труд, и у меня есть чисто научные книги. Но написать какой-то обобщающий труд я не могу. Мне это неинтересно, и я к этому просто не способен.
Для меня, как реконструктора, важно вжиться в историю человека. Мне интересны частности. Не анализ фактов, а те эмоции, которые они вызывают. Нельзя реконструировать историю целой страны, можно реконструировать лишь историю одного человека или явления.
Каким Вы видите будущее книги, будущее литературы? Сейчас делается множество прогнозов о том, что бумажная книга исчезнет, что люди перестанут ходить в библиотеки, что люди вообще перестанут читать. Насколько правдоподобными Вам, как писателю, видятся эти прогнозы?
 – Читать люди не перестанут. И обычно подобная алармическая прогностика делается из нехороших побуждений.
Конечно, время сейчас очень сильно убыстрилось, и стало трудно что-либо прогнозировать. При этом, как историк, я знаю, что в истории прогнозы не сбывались никогда.
Что касается книги, то бумажная книга, конечно, исчезнет. Мои дети сейчас вообще бумажных книг не читают. Но библиотеки, такие, как Ленинка, или Историческая библиотека в Москве, – они останутся. Ведь это хранилище очень специфической информации, которую невозможно оцифровать.
Есть вещи, которые не то что перевести в «цифру», их даже читать трудно. Вот дневник генерала Пепеляева, над которым я работал, – колоссальным трудом было просто его расшифровать. Записи карандашом, сделанные на коленках, в какой-то юрте, и написано все с тысячей сокращений.
А в районные библиотеки, конечно, никто не ходит. Хотя многие из них сейчас становятся культурными центрами. Думаю, библиотеки постепенно, медленно перейдут к такому формату работы.

Прочитано 2916 раз

Поиск по сайту