ДАННЫЕ О МОЕМ НАХОЖДЕНИИ В ПЛЕНУ
Плен меня знает не как Шабакаева, а как Хафизова Сабира Сулеймановича, 1901 года рождения, уроженца с. Янаиль Кукмарского района Татарской АССР, постоянно проживавшего в г. Баку и работавшего в качестве учителя начальной школы.
Поле того как я был захвачен немцами и приведен в расположение немецких окопов, пришел немецкий капитан, который вместе с переводчиком тщательно осмотрел мое обмундирование и спросил, не являюсь ли я комиссаром или евреем. Получив отрицательный ответ, отправил вместе с группой пленных в с. Сенча, где меня, как раненого, поместили в «лазарет» (в свинарник колхоза).
Там среди других тысяч пленных встретил генерал-майора, начальника артиллерийского отдела 4 армии Сотенского, начальника ДКА армии ст. политрука Капустина, начальника отдела боевой подготовки армии майора Шестакова (тяжелораненый), начальника Особого Отдела 1 противотанковой артбригады лейтенанта ГБ Соснова (раненный в ногу), начальника 2 отделения ОО 5 армии ст. лейтенанта ГБ Пономарева (легко ранен в голову).
Последний мне сообщил, что генерал-майор Потапов, начальник штаба 5 армии генерал-майор Писаревский захвачены в плен, генерал-полковник Кирпонос ранен и, что дальше с ним, он не знает, начальник ОО 5 армии майор ГБ Белоцерковский из леса исчез неизвестно куда. Сам он лично не видел, но слышал от других, что начальник ОО ЮЗФ тов. Михеев, его заместители тт. Якунчиков и Черник убиты. О судьбе других участников нашей группы узнавать мне не приходилось.
В этом «лазарете» я лежал до 26 сентября 1941 г. и в числе всех больных и раненых был отправлен в г. Лубны, где также был помещен в лазарет (в военном городе).
Немцы нас совершенно не кормили. Раненые питались исключительно тем, что приносили граждане города и крестьяне. Кто мог ходить, сам выходил к воротам, где толпились сотни граждан, а тяжелобольным носили врачи, тоже пленные. Многие начали бежать.
И я, будучи уже знаком с одним молодым человеком из г. Николаева по фамилии Семенчук Александр, договорился с последним бежать из лазарета, который и сам высказывался о необходимости побега. И мы 1 октября совершили побег.
Однако мы на свободе находились недолго. В одном из сел в районе Дубны напали на немцев, которые, как было видно, занимались чисткой районов боев, имели при себе задержанных 30–40 человек пленных, задержали также и нас. Посадив всех задержанных на двух грузовых машинах, 3 октября привезли в лагерь г. Хароль.
Из Харольского лагеря 13 октября в числе нескольких тысяч пленных был отправлен в г. Кременчуг. Из Кременчуга нас, погрузив в эшелоны, 24 октября отправили в Проскуров, куда прибыли вечером 27 октября. Здесь жизнь человека была очень тяжелая, никто с ней не считался: ни немцы, ни наши же люди, ставшие полицейскими. 200 человек – специальная команда – не успевала возить трупы. Пленные начали бежать, не считаясь ни с какой опасностью.
Числа 7-го декабря, будучи на работе недалеко от лагеря, несколько человек бежали, в числе которых бежал и я. Разбрелись кто куда. Мы остались вдвоем с Корниловым Михаилом, происходящим со ст. Тихорецкой Краснодарского края. Бежавшие пленные устраивались в селах, что каждому удавалось легко. Мы же двигались на восток, но были задержаны в районе села Полковцы и в этапном порядке были направлены обратно в лагерь в Проскуров (задержали нас мадьяры).
Комендантом нашего барака был некто Моринов Евгений Дмитриевич, сам он из г. Киева, который спас жизни тысячам людей. Обратился к этому Моринову и просил его, чтобы он помог мне выехать из лагеря, иначе смерть неминуемая. Начал опухать, к тому же болел дизентерией.
30 декабря Моринов предложил мне собраться к отправке на работу, и в числе 40 человек я был отправлен в Деражнянские торфоразработки. Здесь познакомился я с переводчиками Доковым Григорием и Михаилом (фамилию его не помню) из г. Болехово Станиславской области, оба по национальности евреи и оба в марте 1942 г. были расстреляны в числе сотни евреев.
Числа 15 января 1942 г. я тяжело заболел и через два-три дня не мог двигаться с места. Вот эти товарищи, взяв на себя ответственность, помогли мне устроиться в больницу в местечке Деражни, где заведующим больницей был бывший начальник санитарной службы 44 стрелковой дивизии Дыма Александр Александрович, бывший также в плену, но освобожденный как врач. С Дымой я раньше знаком не был, но когда он узнал, что я служил в штабе 5 армии, начал уделять мне особое внимание, и помог он мне тем, чем только мог, благодаря чему я стал на ноги.
Самое тяжелое время зимы 1942 г. я находился в больнице и был выписан 25 апреля. В мае я опять заболел и не работал, лежал в лагере до 20 августа 1942 г. С 20 августа начал ходить на работу.
Нас охраняли немцы и полицейские из пленных, которых насчитывалось 12 человек. В числе этих полицейских был один русский – Денежников Алексей Андреевич из Краснодарского края, член ВКП(б), до войны, по его словам, работал председателем райпотребсоюза. Денежников ко мне относился очень хорошо, часто помогал мне материально.
В конце августа я его начал обрабатывать, чтобы он организовал побег. В принципе он со мной был согласен, но практически осуществить эту идею боялся. Однако потом, когда он узнал, что я работник органов НКВД, согласился вывести нас несколько человек из лагеря.
5 сентября под охраной Денежникова пошли на работу: я, Кузьмин Константин Николаевич, помощник командира автотранспортного батальона 21 армии, по специальности агроном-механик совхоза Тамбовской области, Горбунов Анатолий из г. Гурьева, Кашкалда Павел из Полтавской области, Гуленко Петр Иванович из Полтавской области, Актамажанов.
Денежников вывел нас из расположения лагеря и торфоразработки, однако струсил, не решился бежать и вернул нас обратно к месту работы.
Впоследствии Денежников бежал один в тот день, когда 20 сентября нас, всех пленных, отправили в лагерь г. Проскурова. Таким образом, план побега здесь осуществлен не был.
По прибытии в Проскуров нас распределили по баракам – по национальностям. Меня поместили в 6-й барак, где находились татары, чуваши, мордва, удмурты и марийцы. Всего около 1200 человек.
Проскуровский лагерь по сравнению с 1941 г. был укреплен так, что о побеге и думать нельзя было.
***
24 ноября нас отправили в г. Кельце (Польша), куда прибыли 30 ноября.
Помещены были мы в зондерлагерь, именно в тот лагерь, где происходит фильтрация, отбор для посылки в школу. Сюда собрали около 1000 человек представителей различных национальностей СССР. Русских было около 400 человек, среди которых были два человека Герои Советского Союза.
***
Представители кавказских групп были разбиты на две части, из них первая представлялась к посылке в школу в Острау, а вторая часть, состоящая из младшего, среднего и высшего комсостава РККА, регулярно занималась изучением военного дела. Называлась «Группа-К». Что это означало – никто не знал, но факт, что здесь была офицерская школа, где подготовлялись офицеры для вновь формируемых национальных «добровольческих частей».
***
Каждая отъехавшая в школу группа должна была пройти через комиссию, которая приезжала из Берлина. Комиссия интересовалась вопросами происхождения каждого человека, его знаниями, принадлежностью к компартии и комсомолу, отношением его к религии, не является ли он безбожником, согласен ли он с советским режимом, как живется народу при Советской власти и т. д.
Через комиссию была пропущена татарская группа, результат которой нам стал известен, когда вместо школы взяли нас под строгий конвой, отвезли и сдали в крепость г. Деблин (Польша). Нам было понятно, что татарская группа вела себя крайне нетактично по отношению к немецким властям, о чем комендант лагеря был подробно проинформирован.
В Деблине к нам возвратилась та же жизнь, что и была в Проскурове: голод, холод и зверское избиение пленных полицейскими. Причем бьют и говорят: «Если тебе плохо в плену, иди в армию, там будет хорошо».
***
Нас 29 человек привезли в Деблин, где 12 февраля прошли медкомиссию, в результате чего 17 человек были зачислены в боевой легион, а 12 человек, которые по состоянию здоровья оказались непригодными к несению боевой службы, были зачислены в рабочие команды.
4 марта нас 12 человек отправили в лагерь в г. Седльце (Польша), где 10 марта вывели из бараков на площадь несколько тысяч пленных, еле двигающихся, небритых, неумытых, перед которыми читали текст присяги, что якобы мы «клянемся перед богом вести борьбу против большевиков, которые являются врагами моей Родины…» и т. д. После чего угнали обратно в бараки, и 13 марта мы были отправлены по местам работы.
Нас привезли в лагерь Воланов, 14 км от города Радом (Польша), где исполняли различные работы внутри лагеря (по баракам солдат возили уголь, ломали и устраивали новые бараки, рыли водопроводные канавы и т. д.)
Кроме туркестанской рабочей бригады были сформированы «вспомогательные батальоны» из русских, украинцев, белорусов, и очень незначительные части вошли в эти батальоны из других национальностей, имеющих специальности, например автогонщики, токари и др. Эти батальоны использовались главным образом в автотранспортных частях и авторемонтных мастерских.
ОРГАНИЗАЦИЯ РАЗЛИЧНЫХ ШКОЛ ДЛЯ ЛЕГИОНЕРОВ
В течение 1943–44 гг. были организованы массовые школы и курсы по специальным вопросам, через которые пропущены тысячи легионеров различных национальностей, которые сейчас возвращаются на родину и многие из них скрывают свое пребывание в этих школах.
Школы и курсы были по специальным вопросам: курсы по подготовке командного состава, курсы по подготовке медсанитаров, курсы музыкантов, школа переводчиков, школа искусства и др.
Правда, некоторые старательные люди получили кое-какие знания и по специальным вопросам в этих школах. Однако главное внимание немцы уделяли не даче специальных знаний легионерам, а воспитанию их в националистическом и антикоммунистическом духе. Немцы-руководители школы сами того не скрывали и прямо говорили, для чего эти курсы организованы.
***
Кроме того, среди нас в узком кругу были распространены такие слухи, что в Берлине существовала специальная школа гестапо, где подготовлялись разведчики, которые посылались в Советский Союз для ведения подрывной работы, и главным образом на территории Кавказа.
***
В лагерь Воланов мы прибыли в марте 1943 г. В конце июля командир нашей команды лейтенант Шуберт меня, как учителя, направляет в школу переводчиков в Берлин, где я находился до конца августа, т. е. один месяц. И в связи с тем, что школа вместе с боевыми легионами выехала во Францию, я вместе с другими вернулся в Воланов.
Осенью 1943 г. лейтенант Шуберт привез музыкальные инструменты, на которых никто не хотел играть, хотя были лица, владеющие этими инструментами.
Однажды Шуберт собрал интеллигенцию команды, чуть ли не умоляя, просил организовать музыкальный кружок и обещал, что он музыкантов пошлет в школу искусства.
Меня музыка не интересовала, а интересно было узнать, что же из себя представляет эта самая школа искусства, и с этой целью я тоже вошел в музыкальный кружок.
5 января 1944 г. нас командировали в г. Радом в школу искусства, при которой было организовано изучение музыкального дела. Выяснилось, что школа искусства состоит из 30–40 человек, укомплектована она из кавказцев, туркестанцев и татар. Там были художники, скульпторы, писатели. Все они занимались по своим специальностям. Музыкальный кружок состоял из 20 человек.
***
Мы там занимались до марта 1944 г.
4 марта в г. Грейсвальд (Германия) был проведен курултай (съезд) представителей народов Идель-Урала, куда выехали и участвовали также и мы со своей музыкой.
***
Из Грейсвальда мы вернулись в Радом, откуда нас послали по рабочим командам давать концерты по той программе, которая была составлена руководителем школы искусства.
Однако наша группа не придерживалась программы, она играла то, что требовала жизнь наших людей. Группа играла лучшие песни советских композиторов.
***
За исключением 5-6 человек, все остальные члены группы открыто вели пропаганду против фашистского режима, призывали саботировать в работе там, где только возможно, растаскать, иначе говоря, расхищать имущество и распродавать. Готовиться бежать к своим с наступлением теплоты и т. п. Повторяю, что группа вела себя очень рискованно.
Нам стало известно, что мы едем в г. Львов. В связи с этим мы договорились, что из Львова будем обязательно бежать и перейдем фронт к своим.
Числа 1 апреля приехали в Краков, где, судя по беспорядочному движению, мы увидели, что немцы отступают. Участник нашей группы Алмин встретил там своего «друга» Шехабова, уроженца Ульяновской области.
Последний в беседе с Алминым выразился, что, мол, немцы тикают, время удобное, нужно готовиться перейти к своим. Алмин, передоверившись своему «другу», сказал, что мы уже готовы, едем во Львов и оттуда будем бежать к своим.
На этом кончается разговор, и мы уезжаем в Рейхсхов и оттуда во Львов, но неожиданно нас собирают и, взяв под конвой, уводят в Радом, и 7 апреля нас всех арестовывают.
Одновременно аресты происходят во Львове, где арестовывают 28 человек грузин и 5 человек татар. Первых арестовывают, когда они собрались бежать. А последних – на квартире польских партизан (они уже находились в бегах). 23 человека грузин и 5 человек татар были расстреляны.
Когда нас арестовали, мы спросили зондерфюрера нашей команды Швальбе о причине ареста, он ответил, что, мол, вы занимались пропагандой против нас и собирались бежать.
Нам стало известно, что немцы попали в точку, надо было готовиться к допросу, и поскольку мы были посажены все в одну комнату, нам представилась возможность договориться, что и как говорить на допросе.
Среди нас нашлись трусы, готовые предать нас, которые заявили, что мы ничем не занимались и бежать не собирались, а поэтому отвечать не будем, пусть несут ответственность те, которые собирались бежать.
Я предупредил, что тот, кто будет освобожден без наказания (а мы будем наказаны), нами будет считаться предателем. Люди замолчали и согласились все говорить одно.
По нашему делу следствие вели: один обер-лейтенант и зондерфюрер из штаба бригады Кубе, который сидел за столом, пил ром с чаем и своими неумелыми вопросами расшифровал имя провокатора. Выяснилось, что о наших намерениях и о нашем неосторожном поведении донес немцам «друг» Алмина Шехабов.
15 апреля мы были освобождены и остались в своей команде.
В июле 1944 г. нас опять вызвали в Радом и поехали вместе со школой искусства в г. Свинемюнде, где 20 июля была проведена конференция в связи с годовщиной существования журнала «Корреспонденция».
***
Конференция закончилась, и делегаты разошлись по своим местам нахождения. Нас же, в связи с отходом немецких войск с востока, в Польшу не вернули, оставили в Даргебеле, где работали мы у одного помещика.
В Польшу, в город Тамашев (Томашув – «УМ») (поскольку наша команда переехала сюда), вернулись в начале октября и жили там до января 1945 г. Из Тамашева в январе 1945 г. нас отправили в район Кракова, в село Чица (Шице – «УМ»).
15 января 1945 г. перешли на территорию Германии, где до 8 мая находились в районе Райхенбаха.
7 мая немецкие войска начали беспорядочно отступать, утром 8 мая угнали и нас. Мы узнали, что нас ведут к англичанам, и считали необходимым бежать. В 7 часов вечера мы пошли в Гельбштадт, откуда в 10 часов вечера по группам бежали в лес.
Бежали всего около 50 человек. Всю ночь шли по лесам, днем 9 мая находились в лесу без движения, а ночью с 9 на 10 мая опять двинулись на восток и, зайдя в одну из немецких деревень, в 25 км к западу от г. Швейдниц (г. Свидница в Польше – «УМ»), мы узнали, что война закончилась 9 мая.
10 мая пришли в г. Швейдниц, где и зарегистрировались.
Публикацию подготовил Валентин Мануйлов
Имена из объяснительной записки Махмута Шабакаева
По сведениям портала «Память народа».
Гуленко Петр Иванович, 1906 года рождения, уроженец Пирятинского района, в Красной Армии с октября 1930 г., капитан, командир батальона 58 погранполка, в Отечественной войне с июня 1941 г., пропал без вести в декабре 1941 г.
За нанесение большого урона в живой силе противника в бою 13 июля 1944 г. командир роты автоматчиков 245 гвардейского стрелкового полка капитан Гуленко Петр Иванович был награжден 6 сентября 1944 г. орденом Красной Звезды.
Денежников Алексей Андреевич, 1915 года рождения, уроженец ст. Ловлинская Кавказского района Краснодарского края. В Красной Армии с марта 1942 г., в Отечественной войне с июля 1942 г., награжден медалью «За боевые заслуги» (15 мая 1944 г.), орденом Красной Звезды дважды – 20 февраля и 15 апреля 1945 г. Войну закончил старшиной роты 323 гвардейского горно-стрелкового полка.
Дыма Александр Александрович, 1912 года рождения. В Красной Армии с 1938 г., военврач 3 ранга, участник боев за освобождение Западной Украины, на финском фронте. В Отечественной войне с 22 июня по 8 августа 1941 г. и с 1 сентября по 19 октября 1944 г., санитар 2 роты 18 отдельного стрелкового штурмового батальона, награжден медалью «За отвагу» (22 октября 1944 г.).
Кошкалда Павел Антонович, 1 сентября 1913 года рождения, уроженец с. Решетиловского района Полтавской области. По одним данным, рядовой Кошкалда пленен и содержался в шталаге в Полтаве, по другим – пропал без вести, связь прекратилась 22 июня 1941 г.
Сотенский Владимир Николаевич, 1899 года рождения, сын офицера Русской Императорской армии, дворянина, в Красной Армии с 1918 г.
На момент пленения 21 сентября 1941 г. в районе Лохвицы генерал-майор Сотенский занимал должность начальника артиллерии 5 армии Юго-Западного фронта. Содержался в лагере в Хаммельбурге, в тюрьме Нюрнберга, в крепости Вюльцбург.
22 апреля 1945 г. военнопленный Сотенский, как неспособный передвигаться пешком в другой лагерь, застрелен.
