Война есть средство разрешения спорных вопросов между государствами. Если дипломаты зашли в тупик, на сцене появляются генералы. Что не смогли решить дипломаты, решают генералы.
К войне прибегают как к крайней мере. Начинающий войну думает одержать победу, в противном случае нечего ее и начинать. Так думал Гитлер, когда приказал генералам готовить войну против СССР.
К июню 1941 г. фашистская армия сосредоточилась вблизи советской границы. Сталин много раз предупреждал наш народ о повышении бдительности, а сам, видимо, допустил ошибку.
В результате война обрушилась в то время, когда ее не ждали, в результате в первые недели войны погибли миллионы кадровых солдат и офицеров. В результате того, что войска у наших западных границ находились на мирном положении, они не смогли дать организованного отпора врагу. Неразбериха, отсутствие твердого руководства войсками являлись причинами наших неудач.
В начале войны наши войска проявляли мужество и героизм, но это замечено не было, так как некому было замечать. Штабы, большие и малые, гибли вместе с солдатами.
Так горько и обидно сложились условия в начале войны.
Вечером 21 июня 1941 г. я собирался отправиться в воскресенье с семьей на Днепр. Моя семья к тому времени прибавилась еще на одну дочь и составляла 6 человек. Для военного это много, но природа с этим не пожелала считаться.
В 5 часов утра меня разбудил телефонный звонок. Просили срочно явиться в штаб, где я и узнал о нападении на нашу страну. К 8 утра я успел поговорить по телефону почти со всеми командирами частей нашей дивизии. Они мне сообщили о том, что Львов, Ровно, Одессу, Кишинев и Винницу бомбили немцы. В это же время немцы сбрасывали бомбы на киевский аэродром. Я впервые увидел «юнкерсы».
В штабе округа нам сообщили, что управление округа во главе с командующим находятся в Тернополе. На другой день по телефону звонил генерал Хоменко (Хоменко Василий Афанасьевич, 1899–1943, заместитель командующего Киевского особого округа по охране тыла), который сообщил о том, что штаб погранокруга превратился в штаб охраны тыла Юго-Западного фронта, а наша дивизия поступает в его распоряжение.
Наше московское начальство упорно молчало, видимо, потому, что начальник войск Шарапов (Шарапов Владимир Максимович, 1894–1972, начальник Управления конвойных войск НКВД СССР) и его заместитель Онуприенко (Онуприенко Дмитрий Платонович, начальник Управления оперативных войск НКВД СССР) убыли на фронт.
Командир дивизии Завьялов приказал мне с группой офицеров выехать в штаб генерала Хоменко. Мы втроем: капитаны Зельвинский, Савченко и я – немедленно на машине отправились на Житомир – навстречу войне.
Миновав западную окраину Киева, мы покатились по Житомирскому шоссе. Нам навстречу двигались измученные люди: кто на машинах, кто на велосипедах, а многие пешком. В Киев устремлялись тысячи жен и детей пограничников и других офицеров, вступивших в неравный поединок с фашистскими танками.
Тяжело было смотреть на эту массу. Через два часа мы подъезжали к Житомиру. На левой стороне шоссе валялись обгоревшие наши самолеты, горели ангары и другие строения. В городе я зашел в управление НКВД, там мне сказали: «По шоссе Ровно – Львов ехать нельзя. В районе Дубно идут танковые бои».
Нам пришлось удлинить маршрут, и к вечеру прибыли в Винницу, где решили ночевать в своей части. Спать не пришлось. Всю ночь немецкие самолеты бомбили эшелоны, стоящие между Жмеринкой и Винницей.
Утром 24 июня мы выехали в Проскуров и далее – на Тернополь. Здесь явилась картина, похожая на ту, что мы наблюдали на Житомирском шоссе. Навстречу двигались беженцы и отдельные группы военных разбитых частей, вид у них был очень слабый. На вопрос к солдатам «Куда путь держите?» ответ был один: «Ищем свои части».
На железной дороге вплотную стояли поезда, они ожидали того момента, когда отремонтируют пути.
В Проскурове разыскали отдел Юго-Западного фронта. Там мне сообщили о том, что в районе Дубно, Броды идут танковые бои, командование фронта скоро прибудет сюда. Можно было сделать выводы, что наши дела идут плохо. На большой топографической карте почти вся Западная Украина была разрисована синими стрелами.
Мы поехали дальше на запад и к вечеру прибыли в Волочиск. Здесь мы встретили наш 229 полк, который колоннами двигался на восток. Он сопровождал военнопленных поляков.
Через некоторое время у моста через Сбруч я встретил командира 233 полка Дюльдина (Дюльдин Александр Матвеевич), который мне сообщил о том, что полк накануне оставил Львов.
Здесь мне удалось разыскать генерала Хоменко, ему я и доложил о своем прибытии и дислокации частей нашей дивизии. Хоменко, выслушав мой доклад, сказал: «Ночью мы уезжаем в Бердичев».
С запада через Сбруч двигались усталые советские войска. Артиллерия занимала позиции.
Утром следующего дня мы прибыли в Бердичев, где горела нефть. Жуткое зрелище. Здесь я встретил полковника Денисова, с которым служил в Шостке в тридцатом году. Я спросил: «Где же командир дивизии Могилянцев?»
Он ответил: «Не могу знать, нам здорово досталось подо Львовом».
Десятая дивизия гарнизонами охраняла железные дороги в Западной Украине и вся погибла.
Через двое суток мы прибыли в Киев. Это было 2 августа (очевидно, июля – «УМ»). Неделя, проведенная на фронте, мигом меня научила. Я увидел, что такое война и наше отступление. Удалось познакомиться со службой охраны тыла фронта
Пограничников осталось мало. Они на дорогах устраивали контрольно-пропускные пункты, задерживали всех паникеров, группы и одиночек, формировали новые подразделения.
На всех мостах через Днепр пограничники задерживали тысячи неорганизованных отступающих вояк. В лесах на восточном берегу Днепра из задержанных формировали новые части.
Прибыв в Киев, я узнал о том, что моя семья находится в поезде, убывающем на восток. Вскоре разыскал ее. Жена и четверо детей ехали туда, куда повезут. Я верил в силу советского оружия и рассуждал так: если нам не удалось остановиться на новой границе, то мы задержим немцев в старых укрепленных районах и в крайнем случае на Днепре.
Исходя из этих соображений, я рекомендовал жене остановиться в Харькове в доме нашей части. Так она и сделала.
Мои прогнозы оказались слабыми. В начале сентября моя семья, погрузившись в тюремный вагон, убыла из Харькова во Фрунзе, куда они ехали сорок суток.
Прибыв в Бровары, я доложил своему командиру дивизии о том, что видел и слышал. По моей просьбе к штабу генерала Хоменко прикомандировали майора Куксинского. Я продолжил заниматься по своей должности. Пока я отсутствовал, наша дивизионная школа, более тысячи человек, убыла на фронт.
Офицеры штаба и политотдела, посланные для связи с нашими частями, долгое время не возвращались, и некоторые из них погибли.
Через штаб дивизии в первые недели войны прошли сотни семей пограничников и внутренних частей. Офицерские семьи, бежавшие из Львова и других районов Западной Украины, прибыли в Киев, обращались к нам за содействием. Мы их снабжали документами, устраивали в поезда, идущие на восток. Работали днем и ночью. Считали, что эта работа была очень необходимой.
В летнем лагере под Киевом мы находились ровно месяц. Завьялов уговорил полковника Рогатина (Рогатин Владимир Тарасович, 1899–1955, начальник Управления войск НКВД по охране тыла ЮЗФ), и тот отдал приказ нам перейти в Харьков. 23 июля штаб дивизии прибыл в Харьков, где и расположился на территории 228 полка.
Положение частей дивизии было следующим: 229 полк в Канове грузился в эшелоны и отправлялся в Старобельск; 233 полк, оставив Львов, сосредотачивался под Харьковом; 227 полк оставался в Киеве; 237 полк отходил из Кишинева, связи с ним не было; 229 полк – в Одессе, связи с ним не было; 137 отдельный батальон – в Днепропетровске; 154 отдельный батальон из Черновиц отходил на восток, связи с ним не было. В Харькове мы имели передышку, здесь не так чувствовалась война. Мы собирали свои подразделения, возвращавшиеся с востока после конвоирования.
12 августа из Днепропетровска нам сообщили, что туда прибыли Кишиневский полк и Черновицкий батальон. По приказу командира я выехал на машине туда, меня сопровождала группа офицеров.
Мы ехали по украинской степи. Поля были уже убраны. Люди в селах притихли и чего-то ждали.
В тот же день мы прибыли в Днепропетровск. Немцы находились совсем близко. Вражеская артиллерия обстреливала город. Самолеты бомбили мост через Днепр. Я наблюдал одну стрелковую дивизию на марше, она спешила на передовую. Шагали украинские дядьки, только что призванные. Позади пехоты кони везли четыре маленькие пушки.
На Украине сложилась очень тяжелая обстановка. На западе военкоматы не успели отмобилизовать людей. Если мобилизация удавалась, всех людей колоннами уводили на пункты сбора, а там некому их было принимать.
В Днепропетровске я разыскал командира Кишиневского полка Антонова и командира 154 батальона Маркина. Маркин, из Черновиц проделав несколько сот километров и не встретив немцев, благополучно прибыл на Днепр. У Антонова обстановка была куда сложнее. Полк из Кишинева убыл по приказу министра НКВД Молдавии. Он маршировал к Днепру через Днестр и Южный Буг.
Фронт был еще далеко. Полк расположился на отдых в Ново-Украинке. Сюда прибыл член военного совета Южного фронта, вызвав к себе Антонова, отдал ему приказ немедленно занять оборону фронтом на север и задержать противника. Оказалось, немцы, прорвав наш фронт, моторизованными и танковыми частями двинулись в южном направлении в сторону Херсона и Николаева. Наш полк занял оборону и приготовился к встрече с врагом.
Ночь прошла спокойно. Немцы по ночам в то время не воевали. Они начинали движение после сытного завтрака и заканчивали ранним вечером. После чего обедали и развлекались спортом, затем ложились спать, как дома.
Утром немцы развернулись и начали наступление на позиции полка Антонова. Бой продолжался весь день, противнику здесь продвинуться не удалось.
В этом бою наш полк потерял до двух рот, но и немцам крепко досталось.
Кончились боеприпасы. Других частей рядом не было. Антонов ночью отвел полк, привел его в порядок и двинулся на Днепропетровск. Этот бой был в августе 1941 г. в нашем глубоком тылу.
В Днепропетровске мы эвакуировали все тюрьмы. Многих заключенных отпустили на волю. Днепропетровский батальон остался в городе, а Антонову и Маркину я приказал отходить через Синельниково в Донбасс.
После выполнения этой задачи я выехал в Харьков. В летних лагерях под Мерефой сосредоточился наш Львовский полк. Мы его зачислили в свой резерв.
В конце августа к нам явились командир Одесского полка Братчиков (Братчиков Филипп Иванович) и комиссар Клименко (Клименко Василий Артамонович). Они привезли полковое знамя и взвод солдат. Оказалось, что полк принимал участие в обороне Одессы. Его подразделения понесли потери и были зачислены в части, обороняющие Одессу, а командование по приказу отбыло через Севастополь к нам.
Батальон этого полка под руководством старшего лейтенанта Крешевского вместе с пограничниками разбил целый полк румын, так что Крешевский награжден орденом Красного Знамени (орденом Красной Звезды – «УМ»).
-го сентября 1941 года мы получили шифровку: «33 полк немедленно направить в Ромны, о исполнении донести. Начальник охраны тыла ЮЗФ Рогатин».
На второй день полк убыл в Ромны. В то время линия фронта тянулась западнее Киева, а город Ромны находился недалеко от Полтавы. Через трое суток полк прибыл в Ромны и расположился на отдых. Командир и комиссар полка убыли в Пирятин для получения новых задач.
Вдруг стали поступать тревожные вести, будто немцы из района Нежин, Бахмач колоннами двигаются в южном направлении, как раз туда, где расположился наш полк. Начальник штаба, оставшись за командира полка, на трех грузовиках выслал роту в разведку и одну роту выставил в охранение.
Рота, проехав километров двадцать, встретила немецкие танки. Одна машина успела развернуться и уйти, а две были уничтожены танками. Этой роте крепко досталось, но она свою задачу выполнила, предупредив о приближении танков противника.
Полк вступил в бой. Весь день отражали атаки фашистов, в то время полк не имел ни одной пушки и минометов. Нашим ребятам удалось поджечь мост через р. Сулу.
Расстреляв все патроны, полк под покровом ночи оторвался от противника и отошел к городу Ахтырке. Мы в Ромнах потеряли двух командиров батальона, Мишина и Силенко, и две роты солдат.
Спустя некоторое время выяснилось следующее: немцы, прорвав наш фронт, двумя встречными танковыми клиньями зашли глубоко в тыл и окружили Киевскую группировку. Кольцо замкнулось в районе Лохвицы. Это произошло 13 сентября 1941 г. Штаб ЮЗФ и многие министры Украинского правительства попали в окружение.
Когда немцы подходили к Полтаве, моя семья убыла из Харькова на восток.
Министр НКВД Сергиенко (Сергиенко Василий Тимофеевич), его заместитель Строкач (Строкач Тимофей Амвросиевич), командир 4 дивизии НКВД (очевидно, Мажирин Федор Максимович) два месяца выходили из окружения. 227 Киевский полк в оборонительных боях под Киевом почти весь погиб. Он вел бои в полном окружении.
Оставив в Харькове 228 полк, наш штаб дивизии убыл в Ворошиловград. Из Харькова до станции Валуйки мы пешим порядком конвоировали шесть колонн заключенных.
В Луганске мой командир запил. Он по нескольку суток не появлялся на службе. С московским начальством у нас связи не было, и поэтому Завьялов почти никому не подчинялся. Вместе с Завьяловым гулял комиссар Клюев и зам по тылу Моксяков. В это время фронт был близко, и я боялся попасть в неприятность.
Наши подразделения после выполнения конвойных задач возвращались в Сталинград. Мы в Ворошиловграде оставили Кишиневский полк, а сами отбыли в Сталинград, куда и прибыли накануне Октябрьского праздника. Это был глубокий тыл.
По дороге не обошлось без происшествий. Завьялов, хлебнув на дорожку, во второй половине дня 30 октября выехал из Ворошиловграда. Комиссар Мельников и я следовали за ним. Машина комдива застряла в большой луже. Мельников, обогнув лужу, уехал вперед, а я остался на месте, чтобы выручить из беды своего начальника. К утру машину из лужи вытащили. Нам пришлось сделать остановку для приведения себя в порядок.
На следующее утро Завьялов, узнав, что Мельников и начальник особого отдела Шекман удрали, не стал торопиться. С нами находились зам по тылу Москяков и командир батальона Маркин, с продуктами на грузовике. Прибыв в город Миллерово, мы сделали трехсуточную остановку. Я пытался по телефону связаться с командирами частей дивизии. Мне это отчасти удалось.
Немцы, захватив Харьков, застряли в грязи. Восточнее Харькова шоссейных дорог не было. Наш 228 полк, отступая от Харькова, в сутки продвигался не более семи километров. Машины пришлось тащить на руках. Фронт на восточных границах Украины стабилизировался.
В Миллерове Завьялов попал на оперативное совещание, где обсуждался вопрос о том, как построить оборону города. Завьялов выступил последним и сказал: «Если мы не сумеем немцев задержать на старой границе и Днепре, то здесь хороших рубежей нет, оборону необходимо строить на Дону».
Это было расценено как паникерство. Ему грозил арест. Я об этом узнал в тот же вечер.
Рано утром следующего дня мы покинули Миллерово и сделали рывок в 100 километров. Затем остановились в Калаче-на-Дону, где через год наши войска замкнули кольцо окружения немецкой армии Паулюса.
9 ноября поздно вечером мы въехали в Сталинград. Политотдел и штаб были уже там. Так для меня закончилось отступление от Волочиска до Волги. За умелое руководство во время отхода в начале 1943 г. я получил медаль «За отвагу». Так долго думало московское начальство, когда решало меня, начальника штаба дивизии, наградить солдатской медалью. Ох уж эти тугодумы из центра!
***
Да, Сталинград осенью 1941 г. находился в глубоком тылу. За первые четыре месяца войны наша дивизия потеряла полк под Киевом и полк под Одессой. Остальные части имели незначительные потери. В сравнении с нашими соседями мы выглядели хорошо. Четвертая и десятая дивизии железнодорожных войск НКВД потеряли весь личный состав.
В Сталинграде штаб дивизии изучал и обобщал опыт боев частей дивизии и вопросы конвоирования во время войны. При каких условиях погиб 227 полк, мы узнали от одиночек солдат и офицеров этого полка, которым удалось вырваться из окружения.
Конвоирование заключенных в основном осуществлялось пешим порядком на большие расстояния. Мы принялись за формирование наших двух полков и вскоре эту работу закончили.
Наши специальные задачи резко сократились. В это время нажимали на боевую подготовку. Московское начальство очутилось в Куйбышеве. Завьялов и Мельников отправились туда с большим докладом. Через десять суток они явились в Сталинград. Видимо, там они испытали немилость. За все время отступления Завьялов и Мельников не были в частях. Среди офицеров появились разговоры об их трусости, и это дошло до начальства.
Завьялов был хорошим и грамотным командиром, но не в меру употреблял спиртное. Когда окончательно начальство разобралось, Завьялова и Мельникова сняли с дивизии.
Завьялов приказал мне с группой офицеров выехать в Ворошиловград и Воронеж – ближе к фронту. Мы, десять человек, сели в свой тюремный вагон и поехали. В Ворошиловграде встретились с командиром Кишиневского полка Антоновым, проверили состояние полка. Линия фронта находилась в 40 километрах к западу от Ворошиловграда.
Затем прибыли в Воронеж, где встретили командира Львовского полка Дюльдина. Полк с сентября охранял штаб маршала Тимошенко. Многие офицеры полка получили боевые награды и новые звания. В Воронеже я встретил замминистра внутренних дел Украины Строкача, который мне рассказал, как они два месяца выходили из окружения. Это было в феврале 1942 г.
Возвратившись в Сталинград, я доложил Завьялову о том, что видел и узнал. Он мне сообщил о том, что получено распоряжение об откомандировании меня в Москву для получения нового назначения.
Простившись с офицерами, с которыми мне пришлось служить три года, я сел в тюремный вагон и уехал. До Москвы мы ехали 10 суток. Поезд пришел вечером. В Москве было темно. Грохотала зенитная артиллерия.
Явившись к начальнику войск Кривенко (вероятно, Кривенко Михаил Спиридонович), я узнал, что меня передали во внутренние войска. В начале 1942 г. на территории РСФСР формировалось десять бригад. Меня назначили командиром 18-й бригады.
Мой новый начальник, генерал Шередега (Шередега Иван Самсонович), ознакомившись со мной, сказал: «Поезжай в Казань и формируй бригаду, если возникнут трудности – звони».
Подготовил Валентин Мануйлов
