1
Основателем бегового спорта в России называют графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского (1737–1807/08), создателя орловского рысака. Но по всей России конезаводы и бега распространились уже после его смерти, в 1830–40-х гг.
Именно тогда, при Николае I, конезаводство получило государственную поддержку. 10 апреля 1843 г. был основан Государственный департамент коннозаводства.
В ближайшие полтора-два десятилетия в губернских городах стали возникать беговые общества. Их стандартные уставы утверждал комитет государственного конезаводства. Президентами, как правило, становились гражданские губернаторы, а видные конезаводчики занимали должности вице-президентов и старшин.
Скорее всего, стало быть, первым президентом Пензенского общества рысистого бега был Александр Алексеевич Панчулидзев (1790–1867), губернатор в 1831–1859 гг.
Пензенский ипподром действительно стал одним из первых в России. 27 января 1848 г. в городе было учреждено Общество охотников рысистого бега. И по инициативе его членов в том же году создали ипподром. 
В 1848 г. была основана и первая в губернии государственная заводская конюшня – в Проказне Мокшанского уезда. В 1913 г. ее переведут в Ахуны, а в начале 1960-х гг. – на ипподром.
В Москве общество охотников рысистого бега было учреждено в 1834 г. С этого же года существует в первопрестольной ипподром близ Ходынского поля (теперешняя улица Беговая).
Летний ипподром в Царском Селе основали в 1845 г., зимний в Петербурге – в 1846 г.
Из соседних с Пензой губернских городов опередил нас лишь Тамбов. Ипподром здесь открыли в 1837 г. Надо заметить, что тамбовчане в плане конезаводства вообще занимали одну из лидирующих позиций по России.
На рубеже XVIII-XIX вв. в губернии было 214 конезаводов, в начале ХХ в. Тамбовский край занимал первое место по количеству рысистых конных заводов. Первые в России организованные бега открылись в 1882 г. тоже именно в уездном городке Тамбовской губернии Лебедяни (здесь ипподром существовал с 1826 г.).
В Симбирске общество охотников конского бега появилось в 1852 г., ипподром открыли в 1853 г.
В Саратове бега проводили с 1849 г., общество охотников конского бега учредили в 1858 г., ипподром начал работать с 1860 г.
В Самаре, ставшей губернским городом позже, и бега начали проводить десятилетия спустя: в 1891 г. на льду реки Самары состоялись первые рысистые испытания, в 1903 г. Самарское общество охотников конского бега открыло ипподром.
Только в 1894 г., как ни странно, появился ипподром в Нижнем Новгороде, если только эти сведения не ошибочны.
Кстати, в Самаре ипподром переносили четырежды, в Саратове – трижды. Так что Пензенский ипподром, остававшийся на своем историческом месте все 170 лет существования, в этом плане был действительно уникален.
Бега проводились не только в губернских центрах. Так, во второй половине XIX в. существовал ипподром в Бекове Сердобского уезда – знаменитом имении Устиновых. Кажется, основал его Михаил Адрианович Устинов (1825–1904), служивший в 1860-х гг. некоторое время в Саратовском губернском комитете по коневодству.
В 1905 г. бега из Бекова перенесли в уездный Сердобск. К началу ХХ в. существовало Сердобское общество поощрения рысистого коневодства.
Поскольку бега в Пензе проходили в июне, то после них местные любители часто перемещались в Сердобск или Беково, где состязания проходили в конце июля, а во второй половине августа успевали попасть на состязания в Саратове.
Всего к концу XIX в. по России было уже около 80 ипподромов.
2
Пожалуй, самое яркое описание дореволюционного Пензенского ипподрома содержат «Мои воспоминания о моей рысистой охоте», написанные в 30-х гг. купцом и большим любителем бегов Александром Петровичем Кузнецовым (1883–1937) и опубликованные в 1996 г. в журнале «Земство». 
С детства он был на ипподроме завсегдатаем, а позже стал и видным членом Общества поощрения рысистого коневодства (как в 1900-х стало называться Общество любителей рысистого бега).
Думается, наиболее ярки его первые детские впечатления от ипподрома, бегов, проездок, наездников, конезаводчиков.
«В 1895 году после семи-восьмилетнего перерыва у нас вновь открылись бега… Чудная летная погода, военная музыка, нарядно одетая публика в беседке и ненарядно одетая, но оживленная и веселая толпа на местах без навеса произвели на меня ошеломляющее впечатление.
А когда я увидел рысаков, некоторых в американках, а некоторых в дрожках (тогда еще большинство рысаков в Пензе бежало в дрожках), я не чувствовал себя от восторга…
Бывало, чуть свет Миша… будит меня, и мы с ним бегом бежим на ипподром, боясь опоздать на утренние проездки. К этому же времени относится мое знакомство с наездниками. Это уже было высшее мое желание. Как же, разговаривать о лошадях с каким-нибудь Боханковым или Осиповым, которые красуются в программах, которым рукоплещет публика при удаче и молчит при проигрыше, – это ли не счастье?
Я сказал, что молчит при проигрыше, и многим это покажется мало… Но в то патриархальное время тотализатора в Пензе не было, и поэтому расстраивать себя, да и оскорблять наездников публике не приходилось. Разве изредка кто не выдержит да рявкнет: «Эх, ж…а, ехал все время хорошо, а перед самым звонком сбился».
…Лошадей в то время приводилось немного, наездников было 6-7 человек, наперечет, и по утрам ездилось мало лошадей. На вечерних проездках наблюдалось большее оживление, в это же время сходилось много любителей из города.
…Тогда не на ипподроме конюшен не было, кроме одной небольшой Асеевской, в которой стояли его только лошади, и, следовательно, лошадей водили из города…
Мы подходим к ипподрому. Старик сторож Степан отворяет ворота, сгоняет с дорожки свою корову и идет в свою избушку за секундомером…
Мы идем в круг и садимся на скамейке около ворот, любимое место всех наездников и конюхов. Понемногу вокруг нас собираются наездники, конюхи и городские любители.
Вот является вечно веселый, с бегающими глазами Александр Савельевич Шитов, по прозванию Курносый. Хотя он нисколько не курнос, а если хотите, даже горбонос, несколько лет тому назад ему лошадь переломила нос, и на самой горбинке остался порядочный шрам, после чего его и стали называть курносым…
Вот неторопливо вваливается толстая туша со скуластым, красным лицом и рыжими подстриженными бородой и усами Боханкова. У него во рту папироса, засунутая чуть не по самый огонь. Он подряд всем молча сует свою жирную покрытую веснушками руку и садится на скамейку, бесцеремонно расталкивая соседей.
Начинается проездка лошадей. Наездники некоторые уходят, чтоб велеть собирать и проезжать. У других работают тротом конюха, а они лишь наблюдают. В членской беседке тоже начинается движение.
Вот, пыхтя и отдуваясь, красный от жары и, что еще вернее, от своей тучности, семеня ногами, спускается по ступенькам к звонку (здесь пооткрытей, и ветерок лучше продувает) вице-президент Н. А. Панчулидзев, вслед за ним шествует официант, неся на подносе бутылку сельтерской и стакан.
Всегда одной из первых появляется просто, но со вкусом одетая А. С. Гевлич. Она во всем белом, кофточка на ней английская с крахмальным воротничком и такими же манжетами, в галстуке элегантная золотая булавка с лошадиной головой. Эти двое ранние посетители, но раньше их уже по дорожке ходит, суя во все свой нос, энергичный, худенький старик казначей Зарубин.
Вот из ворот мимо сидящих наездников и конюхов идет высокий старик с седыми усами в белом кителе и гусарской фуражке. Руки в карманах рейтуз, на правой висит нагайка, голова опущена книзу, но стан прям и строен. На поклоны наездников не обращает внимания, как будто не замечая никого по сторонам.
Это старший член Общества отставной гвардии полковник Н. Н. Ермолов. Он горд и по старой барской привычке не совсем считает за людей низшие касты.
Наездник говорит с ним со снятой фуражкой. Впрочем, в те времена полагалось и в членской, если наезднику за чем-либо приходилось входить туда, снимать фуражку.
Вот В. И. Юрлов, всегда веселый, постоянно снимающий фуражку и стукающий себя ладонью по лысой голове, входит и разговаривает со здоровенным мужчиною в серой поддевке и точно такой же фуражке, которая у него сдвинута на самый затылок… Это большой знаток, барышник, кутила, картежник В. В. Бундиков. Он сразу прилаживается к А. С. Гевлич и, видимо, что-то ей рассказывает интересное. Оба они смотрят на лошадей, секундомеры и смеются.
Членская для нас тогда была «святая святых», и видели мы тогда господ членов только издали. Ах, как тогда мне хотелось быть среди членов, слышать все их разговоры, учиться у них, вызнать все сокровенные тайны призового дела…
Но проездки мало-помалу заканчиваются. Вот уже сторож дедушка Степан опять выгоняет пастись свою корову, верный показатель, что больше уже никто не выедет, разве какой купец-любитель после закрытия магазина приедет прокатиться по ипподрому в беговых дрожках на городском рысаке».
3
Как обычно сообщается, до революции Пензенский ипподром имел земляную беговую дорожку стандартной длиной в полторы версты, восемь конюшен, трибуны, вспомогательные и хозяйственные помещения, был рассчитан на все виды конно-спортивных соревнований, занимал территорию в 48 гектаров (для сравнения: к 1990-м гг. осталось 18 гектаров).
С 1860 г. здесь стали проводиться в основном испытания породных лошадей с целью улучшения качества конского поголовья.
В 1872 г. при губернаторе А. А. Татищеве конный спорт получил дальнейшее развитие, рысистые бега проводились одно время до четырех раз в год, с конца 1870-х гг. в них участвовали лучшие рысаки России.
В 1895 г. были применены бездуговые экипажи (качалки), что повлияло на улучшение резвости рысаков и повышение интереса зрителей к соревнованиям.
Воспоминания Александра Кузнецова позволяют многое дополнить.
В начале ХХ в. бега на ипподроме проходили, как правило, в течение пяти дней, в июне. Разыгрывались городские и коннозаводские призы – двухверстный, трехверстный. Различались забеги и по возрастам лошадей – на трехлетние и четырехлетние.
Открывали сезон обычно розыгрышем большого трехлетнего приза. Главным же призом для старших лошадей считался трехверстный коннозаводской.
Принимали участие в забегах несколько десятков лошадей – почти исключительно из конюшен Пензенской губернии и самого города. Суммы призов в середине 1870-х гг. составляли 4-5 тысяч рублей, в 1914 г. – уже 26 тысяч.
Зимой наездники «работали» лошадей в казенном лесу «по прямой», по дороге в училище садоводства, то есть на нынешней Олимпийской аллее. Пожарные за особую плату чистили дорогу от заносов, а лесные сторожа выравнивали ухабы.
В начале 1906 г. Александр Кузнецов со своим компаньоном Сергеем Гусевым построили рядом с ипподромом «конюшни на 24 станка с запряжным сараем, сбруйным сараем, с комнатой над конюшней с двумя сеновалами, да в придачу дом на две квартиры, да огородили двор в одну с четвертью десятины».
До этого, как пишет Кузнецов, при ипподроме была только небольшая конюшня Александра Асеева, конезавод которого располагался в Трескине Городищенского уезда.
Добирались из города на ипподром по дороге мимо Татарского кладбища, т. е. по нынешней улице Захарова. Но с дороги на училище садоводства (нынешняя Олимпийская аллея), кажется, просека к ипподрому тоже была.
Подавляющее большинство среди членов Пензенского общества поощрения рысистого коневодства, то есть владельцев конезаводов и призовых конюшен, составляли дворяне. Купечество начало втягиваться в конезаводство лишь в начале 1900-х гг.
В конце года проводилось общее собрание членов бегового общества, докладывался и утверждался отчет за истекший сезон, обсуждалась программа на следующий год, суммы призов.
Члены общества сотрудничали в российских журналах «Коннозаводство и коневодство», «Рысак и скакун». В годы Первой мировой общество участвовало в подготовке рысаков для нужд армии.
Раз в три года на летних бегах избирался вице-президент Общества на трехлетие (президентом, как мы уже упоминали, являлся губернатор).
В 1890-х вице-президентом был Николай Алексеевич Панчулидзев, племянник губернатора, пензенский уездный предводитель дворянства, в начале 1900-х гг. – саранский дворянин Юрий Иванович Юрлов, в 1905–1911 гг. – городищенский дворянин Николай Александрович Мотовилов.
В 1910-х гг., кажется, вице-президентом (или старшим членом?) Общества был пензенский купец Владимир Константинович Бартмер. В коллекции И. С. Шишкина сохранился его альбом с многочисленными фотографиями лошадей.
4
Бывал ли на самом деле на Пензенском ипподроме Александр Куприн?
Напомню, об этом якобы рассказывали литературоведу Александру Храбровицкому в 1940-х гг. местные старожилы. И с его легкой руки такая информация кочует из одного краеведческого издания в другое.
Осмелюсь предположить, что эта версия не более чем красивая легенда. И создали ее, предположу, те самые старожилы, исходя из двух фактов: Куприн – пензяк и он действительно любил лошадей.
Впрочем, в июне 1901 г. – как раз в те недели, когда проходили на ипподроме бега, – Куприн гостил у Араповых в Пановке Сердобского уезда, всего в нескольких десятках километров от Пензы. И исключать возможность того, что писатель выбирался полюбоваться состязаниями в губернский город, нельзя.
Не говорим уже о том, что Куприн мог бывать в Пензе и в другие годы: хроника его жизни пока известна не настолько детально.
5
С ипподромом связана и еще одна интереснейшая страничка пензенской истории – авиационная. Именно здесь проходили первые полеты над городом на аэропланах.
Начало им положил 6 мая 1911 г. знаменитый в царской России летчик Александр Алексеевич Васильев.
В истории российской авиации Васильев остался благодаря тому, что именно он 10-11 июля 1911 г. первым долетел из Петербурга в Москву. 
На своем «Блерио-XI» он преодолел 725 км за 24 часа 41 минуту (9 часов 30 минут летного времени) и установил рекорд дальности за сутки (667 километров за 15 часов) – первый мировой рекорд русского летчика.
После этого перелета пресса сразу же наградила Васильева титулом «король русских летунов».
Родился Александр Васильев в 1882 г. в Темникове, окончил юридический факультет Казанского университета, служил в Пензе секретарем судебной палаты. 
Под впечатлением от показательных полетов воздушных шаров в 1909 г. и Первой российской авиационной недели в 1910 г., на которых побывал в Петербурге, Васильев решил стать летчиком.
Учился во Франции, приобрел два летательных аппарата. Свой первый полет на родине Васильев совершил 1 сентября 1910 г. над большим ярмарочным ипподромом в Нижнем Новгороде. А в мае 1911 г. пришел черед Пензы.
С начала 1913 г. Васильев работал летчиком-испытателем на петербургском заводе Первого российского товарищества воздухоплавания. Участвовал в публичных выступлениях: летал вместе с другом Александром Кузьминским в Лодзи, Варшаве, Вильне, Екатеринославе, Ростове-на-Дону, Пятигорске, Саратове, Астрахани, Тифлисе. Васильев и Кузьминский демонстрировали высшую школу пилотажа, включая мертвые петли.
«Можно сказать, что, кроме рекордов и триумфов, основная заслуга Васильева состоит в том, что он «приобщил» к авиации множество провинциальных городов России: Пензу, Омск, Екатеринбург и многие другие», – пишут биографы летчика.
Полет Васильева в Казани в 1912 г. запомнился одному из лидеров русского конструктивизма Александру Родченко.
«Встрепенулась Казань. Запылили автомобили, извозчики, конки…
Толпы, улицы полны… как будто встречая иконы… Полет А. А. Васильева… Он одет в белый костюм и английские сапоги. Белая шляпа, лицо бледно… Настоящий англичанин, нос с горбинкой, выдающийся вперед подбородок, трубка в зубах… Затрещал пропеллер, и он взвился в пространство сильно, плавно…
Я подумал: «Теперь ты забыл о земле, забыл о нашей грязной, пошлой земле! Ты один герой, заставил удивляться твоей смелости». И я видел, как бились трусливые сердца зрителей и они шептали: «страшно» и все думали: вдруг упадет! Все хотели тебе успеха, но также еще больше хотели видеть твое падение.
Им хотелось зрелищ… Два раза ты пролетел над головой между солнцем, и его на мгновение не было видно в лучах. Спустился ровно, плавно... Волосы его спутались, лицо было потно, но он был доволен».
Кстати, 1 июля 1912 г. полет над Пензенским ипподромом совершил и другой известный русский авиатор начала ХХ в. Александр Александрович Кузьминский (1881–1930), учившийся во Франции на авиатора вместе с Васильевым. Для Кузьминского полет над Пензой стал первым на родине. Второй он совершил в том же 1912 г. в Самаре, третий – в Златоусте.
В начале Первой мировой Васильев и Кузьминский вступили в армию добровольцами. Первый боевой полет в августе 1914 г. стал для Васильева последним. Из-за повреждения в моторе осколками снаряда ему пришлось сделать вынужденную посадку в районе Львова.
Летчик и находящийся на борту его «Морана» генерал-лейтенант Мартынов попали в плен к австрийцам. Васильев пытался бежать из плена, был схвачен, за попытку побега заключен в лагерь строгого режима и умер там в 1918 г.
Кузьминский служил при штабе 9-й армии, был необоснованно обвинен в присвоении казенного имущества (самолета) и уволен в отставку. В 1914–1917 гг. работал в Министерстве финансов, в 1917 г. уехал во Францию, но в 1922 г. вернулся в СССР, служил в Главвоздухофлоте.
6
Чуть позже, между 1911 и 1915 гг., попытку полета над ипподромом совершили инженер Александр Евгеньевич Яковлев (1881–1964), автор проекта Народного дома и отец Татьяны Яковлевой, музы Маяковского, и торговец Константин Карлович Цеге (1879 – ок. 1926).
Николай Орлов пишет: «Совместно с владельцем технической конторы «Посредник», инженером Цеге, был приобретен незамысловатый тогдашний самолет. Шасси делалось из гнутого бука, крылья обтянуты парусиной.
С пензенского ипподрома Общества коннозаводства был назначен полет. Самолет перескочил забор ипподрома, но неопытные авиаторы не справились с управлением – самолет ткнулся в землю, летчики благополучно отделались испугом и легкими ушибами».
Салон Цеге в Пензе, как известно, в 1914 г. посетили основатели русского футуризма Давид Бурлюк, Владимир Маяковский и Василий Каменский. А Василий Васильевич (1884–1961) был не только поэтом, но и одним из первых русских авиаторов.
Обычно пишут, что он привозил в Пензу свой аэроплан и вместе с Яковлевым и Цеге занимался его усовершенствованием и проектированием аэросаней. Однако, заметим, в марте 1914 г. Каменский пробыл в Пензе совсем недолго (и явно без аэроплана). А летом 1916 г., когда он гостил на даче у Лидии Цеге в Кичкилейке, уже ни Константин Карлович, ни Александр Евгеньевич в городе не жили.
Так что вопрос, летал ли над ипподромом Василий Каменский – и летал ли вообще, – остается открытым.
