Самое читаемое в номере

Великое сжатие

A A A

«Золотые тридцать лет» (1945-1973) – эпоха самого низкого неравенства и самого бешеного и устойчивого экономического бума в истории США – оказались незаслуженно забыты, а их уроки не выучены, что и по сей день приводит к искажённым представлениям об экономической истории ХХ века и
способствует принятию неверных народнохозяйственных решений.
Специально для читателей «Улицы Московской» рассказывает обозреватель Михаил Зелёв.

Огромный уровень неравенства в доходах в современных США многими воспринимается как что-то незыблемое, как порядок, который существовал всегда и обеспечил процветание этой стране. На самом деле это совершенно не так.
В 1992 г. американские экономисты Клодия Гоулдин и Роберт Маргоу впервые выявили удивительный экономический феномен, который они назвали «великим сжатием». Оказалось, что период самого бурного и устойчивого развития американской экономики (1945-1973 годы) совпадает по времени с периодом минимального неравенства по доходам.
А в 1995 г. другой американский экономист Брэдфорд Де Лонг рассчитал, как менялось число миллиардеров в США, если учитывать размер их состояний в современных ценах. Оказалось, что в 1900 г. в США жили 22 миллиардера, в 1925 г. – 32.
Однако к 1957 г. их число сократилось до 16, а к 1968 г. – до 13.
А в этом году нью-йоркский деловой журнал Forbes насчитал в США 388 людей с состоянием свыше 2 млрд долл., что примерно соответствует 1 млрд долл. 1995 г.
Большинство людей знают про Великую депрессию и «новый курс» великого американского либерального президента Франклина Рузвельта (1933-1945), который позволил вытащить Америку из её тяжелейшего кризиса. Знают и о том, что «новый курс» предполагал активное вмешательство государства в экономику и представлял собою комплекс антикризисных мероприятий.
Однако, как правило, из поля зрения выпадает самая главная составляющая «нового курса» – массированное перераспределение доходов от богатых к бедным, что приводит к сильно искажённым представлениям об экономической истории ХХ в.
Феномен бешеного и устойчивого экономического роста в середине ХХ в. основан на том, что одни и те же доходы, перераспределённые от кучки богатых в пользу десятков и сотен миллионов их более бедных сограждан, обеспечивают гораздо больший совокупный спрос.
Доля доходов, что богатые домохозяйства тратят на потребление (предельная склонность к потреблению, как назвал этот показатель великий английский экономист Джон Кейнс), крайне мала. Способствуя перераспределению этих средств в пользу остального населения, государство тем самым запускает бурный рост потребления, который в свою очередь становится мотором быстрого развития всей экономики.
А выдающийся американский экономист Джон Гэлбрейт описывал этот феномен в своей книге «Новое индустриальное государство» (1967) с другой стороны: «Голодного, но здравомыслящего человека нельзя убедить потратить свой последний доллар ни на что, кроме еды. Но сытого, хорошо одетого, имеющего хорошее жильё и благополучного в других отношениях человека можно склонить к покупке электробритвы или электрической зубной щётки».

 

Общество победившего среднего класса
Послевоенная Америка была обществом победившего среднего класса. Десятки миллионов американцев вырвались из городских трущоб и деревенской нищеты, обрели свой дом и стали жить с невиданным ранее удобством. Напротив, богачи сдали свои позиции. Большинство американцев имели сходный и весьма приличный достаток.
Произошло невиданное ни до, ни после этого уменьшение разницы в доходах между богатыми и бедными, а также сокращение разницы в оплате труда самих наёмных работников.
К середине 1950-х годов уже не существовало «Золотого побережья» – северного берега острова Лонг-Айленд в Нью-Йорке, служившего зоной обитания богачей. Многие роскошные дворцы продали за бесценок, а затем снесли, чтобы построить таунхаусы для представителей среднего класса, либо приспособили для общественного пользования (загородные клубы, лечебницы и религиозные приюты). Немалое число дворцов было безвозмездно передано некоммерческим организациям или правительству.
В июле 1955 г. бостонский деловой журнал Fortune опубликовал большую статью об образе жизни тогдашней крупной буржуазии. Когда он перепечатал её в мае 2012 г., то вызвал настоящее потрясение у американцев моложе сорока: настолько не вязался скромный образ жизни крупных буржуа и управляющих большими компаниями в середине 1950-х годов с современной вызывающей роскошью их наследников.
Крупная буржуазия середины 1950-х годов жила в скромных 7-11-комнатных особняках, ездила на работу на электричках, обходилась парой автомобилей, не имела постоянно живущих в доме слуг, а прибегала к помощи по дому 1-2 приходящих работников (их жёны уже привыкли к этому и не жаловались, писал журнал).
На смену роскошным яхтам длиной в десятки и даже более сотни метров пришли скромные прогулочные судёнышки длиной в 12 метров. Исчезли роскошные приёмы, развитая клубная жизнь в городах. Богачи отдыхали, играя в гольф в загородных клубах или рыбача на своих катерах и моторных лодках.
Исчезло различие в одежде между богатыми и всеми остальными. И дело не только в том, что рабочие могли теперь позволить себе носить и содержать в чистоте приличное платье, но и в том, что богатые больше не могли позволить себе содержать легион слуг, помогавших раздеться и одеться.
На место «Золотого побережья» приходили пригороды вроде Левиттауна на Лонг-Айленде, который начали застраивать в 1947 г. Его домики площадью в 70 кв. м предлагали условия, немыслимые для рядовых американцев ещё за 15 лет до этого: две спальни и кухня. На такое жильё уже появился массовый спрос, а пригородное расположение предполагало, что у каждой обычной семьи уже был автомобиль.
Если ещё в 1930-е годы холодильник, телефон, посудомоечная и стиральная машины были предметами роскоши, то к середине 1950-х годов они стали заурядными предметами быта.
До войны на отдых в Центральную Америку и Вест-Индию ездили всего 150 тыс. американцев, но с 1950 г. по 1970 г. число таковых выросло с 300 тыс. до 7 млн.
Одним словом, теперь обычный американец мог позволить себе такой уровень жизни, который во времена его родителей был доступен лишь очень состоятельным людям.
Как писал 14 сентября 1953 г. нью-йоркский журнал Time, «даже в самых маленьких городках и далёких захолустьях американцы выглядят, как вполне благополучные представители среднего класса… Люди не жируют, но очень многие – гораздо больше, чем когда-либо прежде – вполне преуспевают».
А вот как описывает ту эпоху выдающийся американский экономист Пол Кругман в своём знаменитом «Кредо либерала» (2008): «В послевоенном американском обществе были свои бедняки, но подлинно богатые люди были редки и не оказывали на общество заметного влияния.
Рабочий, находившийся под опекой профсоюза (а таких было много), имел столь же стабильную работу и почти столь же высокую зарплату, как и высококвалифицированный специалист.
В материальном отношении жизнь у всех отличалась не больше, чем Cadillac от Chevrolet. У кого-то она могла быть пошикарнее, чем у другого, но не было большой разницы в том, куда человек мог пойти и что сделать».
Но как американцам удалось добиться этого?


Механизмы перераспределения
Разумеется, решающее значение в механизме перераспределения имело прогрессивное налогообложение.
В 1920-е годы налогообложение не слишком обременяло богатых американцев. Самая высокая ставка подоходного налога равнялась всего 24%.
Однако с развёртыванием «нового курса» богачи столкнулись с крайне высокими налогами. В период первого срока Ф. Рузвельта верхняя планка подоходного налога была поднята до 63%, а в период второго – до 79%.
Консервативный президент Дуайт Эйзенхауэр (1953-1961) поднял её до 91%.
Конечно, по такой ставке платили подоходный налог лишь несколько миллиардеров. Большинство представителей крупной буржуазии отдавали государству 40-75% своих доходов.
В 1920-е годы максимальная ставка налога на наследство составляла лишь 20% его стоимости. Естественно, что это не создавало сложностей для самовоспроизводства богатых династий.
К середине 1950-х годов максимальная ставка налога на наследство была поднята до 77%, что уже создавало большие проблемы при передаче накопленного детям.
Реформаторы не пощадили даже налог на прибыль корпораций. Он вырос с 13% в 1929 г. до 45% в 1955 г.
В итоге, если в 1929 г. самому состоятельному 1 промилле американских домохозяйств принадлежали более 20% национального богатства, то в середине 1950-х годов – лишь 10%. Изъятые у богатых доходы перераспределялись через бюджет в пользу бедняков.
Они попадали к ним в виде многочисленных социальных программ (страхования от безработицы, пенсий, медицинских страховок, продовольственных карточек, пособий на детей, доступного и всё более высококачественного образования и т. д.)
Вторым механизмом перераспределения стала регулируемая государством минимальная зарплата. Её ввело в национальном масштабе правительство Ф. Рузвельта в 1938 г.
Особую роль в повышении минимальной зарплаты сыграла Вторая мировая война. Правительство использовало новые чрезвычайные полномочия военного времени, потребовав от предпринимателей резко поднять оплату труда, особенно для самых низкооплачиваемых категорий рабочих и самых низкооплачиваемых отраслей.
Перемены прижились, и в 1966 г. минимальная зарплата по своей покупательной способности значительно превосходила её нынешний уровень.
Третьим механизмом перераспределения стала деятельность профсоюзов. Эпоха «нового курса» стала временем их расцвета. С 1935 г. по 1945 г. доля американских трудящихся, состоящих в них, выросла с 12% до 35%. Даже в 1970 г. в профсоюзах состояло 27% трудящихся.
Более того, правительство стало впервые выступать на стороне профсоюзов, а не предпринимателей.
Профсоюзы оказались мощным инструментом строительства общества среднего класса.
Во-первых, они добивались повышения зарплаты для своих членов. Косвенно это влияло на повышение заработков остальных рабочих.
Во-вторых, они способствовали сокращению разрыва в оплате труда между рабочими и управленческим персоналом. В результате рост оплаты труда «синих воротничков» шёл быстрее, чем у управленцев и инженеров, а среди самих рабочих шло сокращение дифференциации в зарплате.
В итоге, с 1947 г. по 1973 г. реальный медианный доход американских домохозяйств удвоился. Это означало, что на протяжении четверти века он ежегодно рос в среднем на 2,7%.

Политическая борьба вокруг «нового курса» и «великого общества»
Победа «нового курса» далась ценой долгой политической борьбы.
Наиболее прозорливые представители американской крупной буржуазии понимали необходимость массированного перераспределения доходов ещё в 1920-е годы.
В середине 1920-х годов выдающийся американский предприниматель и организатор производства Генри Форд писал: «Человек, которому недоплачивают, – плохой покупатель. Он не может покупать.
Бедность населения есть причина промышленного застоя. Промышленный застой можно излечить только одним средством – расширением покупательной способности населения».
Однако в эпоху процветания 1920-х годов такие взгляды считались опасным радикализмом. Консервативным идеологам тогда удалось навязать обществу идею, что невмешательство государства в экономику – это проявление простого здравого смысла.
То был период, когда в общественном мнении господствовало представление, будто повышение налогов неизбежно ведёт к разорительным экономическим последствиям, будто любая попытка смягчить нищету и неравенство в высшей степени безответственна, а всякий, кто придерживается подобных взглядов – опасный радикал, заражённый европейскими идеями.
7 января 1923 г., например, The New York Times писала: «Рост налогового бремени – угроза благополучию страны».
Всё это тем более любопытно, что большинство из программ социального страхования, которые ввёл Ф. Рузвельт, были проведены в Германии ещё за 50 лет до этого, при великом канцлере Отто фон Бисмарке (1871-1890).
В годы Великой депрессии Америкой правил консерватор Герберт Гувер (1929-1933). Он сделал себе имя на колоссальных усилиях по оказанию гуманитарной помощи европейским странам во время Первой мировой войны (1914-1918) и послевоенного революционного подъёма и кризиса (1918-1923). (В России к нему относятся с особой благодарностью за его роль в спасении миллионов наших соотечественников в годы страшного голода 1921-1923 годов.)
Тем удивительнее, что тот же самый Г. Гувер всячески противился любой серьёзной попытке оказывать поддержку неимущим в собственной стране во время жесточайшего экономического кризиса.
Понадобилась экономическая катастрофа рубежа конца 1920-х – начала 1930-х годов, чтобы все эти идеи были опорочены и развеяны по ветру и открылись возможности для новаторских экспериментов в экономике.
Тем не менее, великий либеральный реформатор Ф. Рузвельт – один из самых мудрых представителей американской крупной буржуазии – был проклят своим классом и объявлен «предателем».
Для того чтобы понять, какого яростного накала достигла политическая борьба в 1930-е годы, достаточно послушать речь Ф. Рузвельта на предвыборном митинге в Нью-Йорке 31 октября 1936 г.
Тогда великий реформатор зажигал: «Нам приходится бороться со старыми врагами мирной жизни: деловой и финансовой монополией, спекуляцией, махинациями в банковском деле, классовым антагонизмом, кумовством, наживой на войне. Все эти враги привыкли видеть в правительстве Соединённых Штатов бесплатное приложение к собственным делишкам.
Теперь мы знаем, что власть организованных денег столь же опасна, как и власть организованной преступности. Никогда прежде в истории эти силы не объединялись столь тесно против одного кандидата, как сейчас. Они единодушно меня ненавидят. И я рад этому».
На состоявшихся 3 ноября президент-ских выборах либерал Ф. Рузвельт получил 60% голосов.
Вступая второй раз в должность президента 20 января 1937 г., он заявил: «Нам всегда было известно, что бездумное следование эгоистическим интересам дурно с моральной точки зрения; теперь же мы знаем, что это вредно и для экономики».
Однако новаторский экономический курс Ф. Рузвельта не обошёлся без крупных ошибок.
Его правительству к концу первого срока удалось практически полностью восстановить докризисный уровень производства. Однако в 1937 г. им была допущена грубая ошибка.
Обнадёженный экономическими успехами Ф. Рузвельт, не дождавшись восстановления докризисного уровня занятости, начал резко сокращать бюджетный дефицит. Одновременно ФРС стала проводить всё более жёсткую денежно-кредитную политику. В результате американская экономика сорвалась в новый тяжёлый кризис 1937-1938 годов. ВВП обвалился на 18%, а безработица подскочила до 19%.
Как видим, «ошибка 1937 года» сильно напоминает «ошибку 2010 года» в еврозоне, которая привела к новому рукотворному кризису 2012-2013 годов.
«Ошибка 1937 года», точнее, незнание подробностей экономической истории
1930-х годов, лежит в основе двух популярных современных мифов.
Первый миф объявляет «новый курс» неэффективным. Его приверженцы утверждают, что Ф. Рузвельт так и не смог вывести американскую экономику из кризиса. Ситуацию «исправило» лишь вступление США во Вторую мировую войну.
Но, как мы видим, причиной срыва в новый кризис был не «новый курс», а преждевременный отказ президента от вполне оправдавшей себя антикризисной политики.
Из первого мифа вытекает куда более далеко идущий и опасный второй: якобы современная экономика не может нормально развиваться и расти без постоянного увеличения военных расходов, а значит, и постоянных войн.
Этот миф особенно популярен в наиболее реакционных кругах. Как видим, он не имеет ничего общего с действительностью, но тем не менее глубоко внедрён пропагандой в сознание обывателей.
И всё-таки Вторая мировая война внесла свою лепту в успех «нового курса». Хотя бы тем, что в военных условиях никто уже не смел возражать против активной государственной экономической политики.
Особую роль в проведении «нового курса» сыграл преемник Ф. Рузвельта, великий либеральный президент Гарри Трумэн (1945-1953).
Мы знаем Г. Трумэна по его глубоко прогрессивной внешней политике (завершению разгрома Германии и Японии во Второй мировой войне, плану Маршалла, подписанию Генерального соглашения о тарифах и торговле, поддержке европейской интеграции, сдерживанию сталинского СССР и созданию НАТО, обороне Южной Кореи от нашествия северокорейских, китайских и русских коммунистов).
Но Г. Трумэн – это ещё и великий продолжатель «нового курса» Ф. Рузвельта. Правда, ему не удалось провести в 1946 г. реформу здравоохранения, которая обещала быть более прогрессивной, чем реформа Барака Обамы (2009-2017). Её заблокировали расисты-южане в самой Демократической партии.
Однако победа на промежуточных выборах 1946 г. оппозиционных консерваторов, захвативших большинство в обеих палатах Конгресса, парадоксальным образом дала дополнительный толчок «новому курсу».
Республиканцам удалось, преодолев вето президента, принять в 1947 г. знаменитый закон Тафта – Хартли, ограничивающий права профсоюзов. Американские избиратели убедились, что консерваторы намерены взять реванш за «новый курс».
В результате президентские выборы 1948 г. превратились в настоящий референдум по «новому курсу». Кампания 1948 г. с «реповой» сессией Конгресса давно уже превратилась в культовый момент американской политической истории. «Задай им жару, Гарри!» – приветствовали президента избиратели на митингах. В результате либерал Г. Трумэн был переизбран, получив 49% голосов, а консерватор Томас Дьюи набрал лишь 45%.
Поражение 1948 г. заставило капитанов американского бизнеса сложить оружие и смириться с «новым курсом». Да и прогрессивная система налогообложения лишала их необходимых для сопротивления финансовых ресурсов.
В 1952 г. республиканцы выдвинули кандидатом в президенты сторонника «нового курса» Дуайта Эйзенхауэра. Начиналась эпоха двухпартийного консенсуса. Те взгляды, что в 1930-е годы проповедовал Ф. Рузвельт и которые считались тогда верхом радикализма, теперь стали общим местом.
8 ноября 1954 г. мудрый консервативный президент Д. Эйзенхауэр писал своему брату Эдгару: «Если какая-то политическая партия попытается отменить социальное обеспечение, страховку от безработицы, а также ликвидировать законы о трудовых отношениях и программы для фермеров, она навсегда исчезнет из нашей политической истории. Есть, разумеется, небольшая группа отщепенцев, верящих, будто это возможно. К ней принадлежат Г. Л. Хант (тебе, вероятно, известна его биография), несколько нефтяных баронов из Техаса, ну и ещё кое-какие политики и бизнесмены из других отраслей. Числом они незначительны, да к тому же и неумны».
Различия между демократами и республиканцами всё более стирались. Например, республиканец Ричард Никсон (1969-1974) был по своим социально-экономическим взглядам левее либерала Уильяма Клинтона (1993-2001). «В экономике я теперь кейнсианец», – провозгласил Р. Никсон в 1969 г.
Когда реакционное крыло Республикан-ской партии всё-таки смогло выдвинуть кандидатом в президенты в 1964 г. своего ставленника Барри Гоулдуотера, то он с треском провалился на всеобщих выборах. Тогда великий либеральный президент Линдон Джонсон (1963-1969) получил 61% голосов.
А незадолго до этого, в феврале 1964 г., он выдвинул программу построения «великого общества», в котором будет искоренена бедность. Она включала реформы образования, здравоохранения, транспорта, городского развития, а также отмену расовой сегрегации на Юге.

Экономическая эффективность «великого сжатия»
Так был ли экономический бум в 1945-1973 годах?
Был. Да ещё какой! Никогда американская экономика не росла так быстро, так долго и так устойчиво, как в «золотые тридцать лет».
Массовое перераспределение доходов сделало своё дело, создав в США такой мощный неиссякаемый источник спроса, как потребление резко увеличивших свои доходы десятков миллионов рядовых граждан.
В 1950-е – 1960-е годы средние годовые темпы роста реального ВВП США превышали 4%, в 1970-е – 1980-е – равнялись примерно 3%, а в последние 10 лет не превышают 2%.
После 2000 г. в США темпы роста ВВП уже никогда не достигали 5% отметки.
Если в 1960-е годы реальный ВВП на душу населения в США рос в среднем на 3% в год, то в 1970-е – на 2,1%, в 1980-е – на 2,4%, в 1990-е – на 2,2%, в 2000-е – на 0,7%, а в 2010-2017 годах – на 0,9%.
При этом экономический бум 1945-1973 годов лишь трижды прерывался короткими кризисами (в 1949, 1953 и 1957 годах). Каждый из них длился всего по 3 квартала. Максимальное падение ВВП во время этих кризисов составило лишь 3%, а максимальный уровень безработицы – 7%.
Но они быстро преодолевались благодаря кейнсианским методам экономической политики, после чего американская экономика снова, гудя, пускалась в рост.

«Никогда мы не жили так хорошо!»
Примерно то же самое происходило в «золотые тридцать лет» во всех остальных развитых странах. Конечно, в Европе, помимо «великого сжатия», были свои особенности, которые ещё больше подхлёстывали экономический рост.
Во-первых, давало себя знать восстановление европейских стран из послевоенных руин.
Во-вторых, рост ускоряла американская экономическая помощь в рамках плана Маршалла.
В-третьих, мощным стимулом развития экономики была европейская интеграция, открывшая для промышленников новые рынки сбыта в соседних странах.
Наконец, в Европе, где государственное вмешательство в экономику и социальное страхование имело более долгую историю, чем в США, эти экономические новации не встречали такого бешеного сопротивления со стороны крупной буржуазии, как в Америке.
Любопытно, что в ведущих развитых европейских странах (Западной Германии, Франции и Англии) в этот период вообще не было экономических кризисов.
Уже в 1950 г., спустя всего год после основания Федеративной Республики Германии, Time писал о немецком экономическом чуде. В 1950-1957 годах ВВП там рос ежегодно на 9-10%. Во Франции в 1947-1973 годах средние темпы роста ВВП равнялись 5%. Если в 1950 г. среднедушевой доход французов равнялся лишь 55% от уровня США, то в 1973 г. – 80%.
20 июля 1957 года английский консервативный премьер-министр Гарольд Макмиллан заявил в своей знаменитой речи: «Большинство нашего народа никогда ещё не жило так хорошо. Проедьте по стране, загляните в промышленные городки и на фермы, и вы увидите такое процветание, какого не было не то что за всю мою жизнь, а за всю историю этой страны».
Если в 1950-е годы средние темпы роста ВВП стран ОЭСР превышали 4%, а в 1960-е приближались к 5%, то в 1970-е они упали до 3%, а в 1980-е – до 2%.
В те годы в экономической теории царили идеи Джона Кейнса и никто не слушал сторонников невмешательства государства в экономику, вроде немецкого экономиста Фридриха фон Хайека.
Как писал о них Эрик Хобсбаум в своей знаменитой «Эпохе крайностей» (1994): «Они продолжали осуждать политику, сделавшую «золотую эпоху» действительно золотой, несмотря на то, что мир в это время становился всё богаче, а капитализм (плюс политический либерализм) вновь стали процветать на основе взаимодействия рынка и правительства.
Но в период между 1940-ми и 1970-ми годами никто не слушал этих приверженцев старых убеждений».

Почему в США «великое сжатие» сменилось «великим расслоением»?
Но почему в Америке столь блестящая эпоха «великого сжатия» ушла в историю?
Говорить о какой-то всеобщей закономерности для развитых постиндустриальных стран здесь не приходится. Мы не увидим ничего подобного стремительному росту неравенства в США после 1980 г. ни в Германии, ни во Франции, ни в Италии, ни в Испании, ни в Японии, ни в Южной Корее.
И даже Англия эпохи Маргарет Тэтчер (1979-1990) и Канада эпохи Брайана Малрони (1984-1993) – это лишь бледное подобие того грандиозного разрыва в доходах, который образовался в США.
Например, в 1970-е годы доходы президентов 102 самых крупных корпораций Америки превосходили зарплату среднего американского рабочего в 40 раз, а в начале 2000-х годов – уже в 367 раз. Отрыв доходов прочих менеджеров высшего звена от зарплаты среднего рабочего вырос за этот же период с 31 до 169 раз.
После 1980 г. рост медианного дохода домохозяйств замедлился до 0,7% в год, а с приходом к власти консерватора Джорджа Буша-младшего (2001-2009) вообще стал падать. Его пиковый показатель 1999 г. был перекрыт только в 2016 г., в последний год правления Б. Обамы.
Это результат прихода в Белый дом впервые с 1933 г. яростного противника «нового курса» и «великого общества» Рональда Рейгана (1981-1989), который снизил верхнюю ставку подоходного налога с 70 до 28%.
Впоследствии его курс был продолжен Дж. Бушем-младшим и Д. Трампом. США – это единственная крупная постиндустриальная страна, где в конце ХХ – начале XXI века произошёл такой мощный разворот вправо.
Стремительный рост неравенства в США закономерно привёл к сжатию совокупного спроса, что один раз уже привело к тяжелейшему экономическому кризису 2008-2009 годов.
Но что заставляет американских избирателей раз за разом голосовать за консервативных кандидатов, чья политика противоречит их фундаментальным экономическим интересам?
Главная причина кроется в расизме значительной части белых американцев, особенно на Юге. Это наследие рабства – первородного греха Америки.
Как только либералы приняли в 1964 и 1965 годах Акт о гражданских правах и Акт об избирательных правах, покончившие с дискриминацией чёрных на Юге, от них в ужасе отшатнулись белые бедняки-расисты.
Именно отступничество этой огромной группы избирателей привело к крупным сдвигам в расстановке политических сил в Америке. Именно их голоса раз за разом приводят в Белый дом то Р. Рейгана, то Дж. Буша-младшего, то Д. Трампа, которые умело заигрывают с расизмом и прочими социально-культурными страхами и предрассудками консервативных белых англоамериканцев.
Остальные факторы (энергетические кризисы, терзавшие США в 1973-1982 годах, волна преступности, захлестнувшая Америку в 1960-е-1980-е годы и породившая тягу к сильной руке) играли в истории прихода к власти противников «нового курса» важную, но не главную роль.
Резкое снижение налогов на богатых дало в руки консерваторов мощнейшие финансовые рычаги для нового оболванивания своего избирателя (финансирование предвыборных кампаний, содержание телеканалов и радиостанций, создание «мозговых трестов», призванных подводить «теоретическую» базу под политику республиканцев), укрепления своих политических позиций и успешного воспроизводства своей власти.
Как видим, даже успешное правление либералов Уильяма Клинтона (1992-2001) и Б. Обамы и опыт тяжелейшего кризиса 2008-2009 годов, ставшего результатом безумной политики консерваторов, не смогли обратить вспять этот правый разворот, грозящий всё новыми потрясениями как США, так и всему миру.

inopress

А может быть консерваторы правы?
В критике «великого сжатия» со стороны крайне консервативного лагеря (рейгановцев и тэтчеровцев) есть немало разумного.
Например, экономика действительно может обходиться без государственного сектора. Частный капитал при соответствующем государственном контроле вполне может эффективно с точки зрения блага общества управлять даже отраслями естественных монополий.
Современная экономика требует крайне гибкого рынка труда. В этом плане щедрая, но негибкая, не стимулирующая людей к поиску работы социальная система многих развитых европейских стран действительно требует реформирования.
Гибкость рынка труда неизбежно требует определённых ограничений прав профсоюзов, особенно в сфере найма и увольнения.
Можно найти и другие справедливые аспекты в их критике.
Прогрессистский лагерь (либералы и умеренные социалисты), а также вменяемое большинство европейских консерваторов, внимательно прислушиваются к ней и берут её на вооружение.
Например, социал-зелёное правительство Герхарда Шрёдера в Германии в 1998-2005 годах пошло на решительную реформу рынка труда и системы социального страхования, что позволило этой стране сравнительно безболезненно пережить кризис 2008-2013 годов.
Сейчас безработица среди немцев находится на самом низком уровне с 1980 г. (до 1990 г. сравнение идёт с Западной Германией).
Схожие реформы сейчас проводит во Франции либеральное правительство Эмманюэля Макрона.
Но сторонники «экономики предложения» рейгановско-тэтчеровского типа неправы в главном. Они переворачивают экономику с ног на голову, объявляя первичным не спрос, а предложение.
В результате их одержимость снижением налогов на богатых во имя стимулирования производства оборачивается сокращением перераспределения доходов в пользу бедных, что ведёт к сжатию совокупного спроса и не ускоряет, а лишь тормозит развитие экономики.
В заключение позволю себе напомнить 3 основных положительных эффекта от массированного перераспределения доходов от богатых к бедным.
Во-первых, происходит резкое расширение потребительского спроса. Мощный и устойчивый внутренний потребительский спрос становится залогом быстрого и бескризисного развития экономики.
Во-вторых, перераспределение влияет на долгосрочные перспективы экономического развития, являясь, по сути дела, инвестициями в человеческий капитал.
Жизнь в достатке, в нормальных жилищных условиях и городской среде, доступность высококачественных образования и здравоохранения в конечном счёте способствуют формированию высококвалифицированных работников, а это ведёт к росту конкуренто-способности национальной экономики.
В-третьих, неизбежным следствием снижения неравенства в доходах становится рост доверия и солидарности граждан, что увеличивает устойчивость социальной системы.
Михаил Зелёв,
кандидат исторических наук

Прочитано 1275 раз

Поиск по сайту