Самое читаемое в номере

1934 год: начало наступления на региональные бюрократические кланы

A A A

«Улица Московская» предлагает вниманию читателей новую статью историка Михаила Зелёва, посвященную взаимоотношениям центра и регионов в период утверждения сталинской диктатуры.

penza34

 

Фото из архива Игоря Шишкина


 

Новая попытка сталинского руководства ужесточить свой контроль над провинциальными бюрократическими кликами привела к тому, что волна громких скандалов и смещений руководителей городов и районов захлестнула наш край.
 В 1934 г. сталинский режим предпринимает вторую попытку наступления на провинциальные и местные хозяйственно-бюрократические клики.
Первая робкая попытка обуздать региональную бюрократию вылилась в организацию в 1928 г. кампании «самокритики».
(О том, как она проходила в бывшей Пензенской губернии, смотрите мою статью «Игры бюрократических клик: Пенза, 1928 год» в «УМ» № 574 за 6 марта 2015 г.)
Затем внимание Иосифа Сталина и его окружения было на долгие 5 лет поглощено рутиной форсированной индустриализации, коллективизации, свирепых хлебозаготовок, голода, культурной революции и подавления крестьянского и рабочего сопротивления.
После 1929 г. высшее руководство страны прибегало к репрессиям против бюрократии (как правило, очень мягким) только в самых вопиющих случаях.
Сказывалось не только отсутствие необходимых ресурсов для подобной борьбы, но и то обстоятельство, что центральное и провинциальное руководство были едины в стремлении скорейшим образом провести индустриализацию, сопровождавшуюся выделением и бесконтрольным «освоением» огромных капиталовложений.
К новому наступлению на хозяйственно-бюрократические кланы И. Сталина подтолк-нули завершение вчерне создания новой экономической модели и переход к более умеренной хозяйственной политике.
С одной стороны, экономическая стабилизация высвободила ресурсы для обращения режима к проблеме взаимоотношений с постоянно ускользавшей из-под контроля бюрократией, к повышению качества её состава и эффективности её работы.
С другой стороны, умеренная экономическая политика второй пятилетки (1933-1937) с её более жёстким контролем за эффективностью капиталовложений тоже требовала усиления нажима на номенклатуру.
О новых подходах во внутренней политике было впервые объявлено на XVII съезде ВКП(б) (январь – февраль 1934 г).
На нём диктатор впервые с 1928 г. позволил себе прямой выпад против заслуженных руководящих партийных кадров: «Один тип работников – это люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков.
Это те самые люди, которые не считают своей обязанностью исполнять решения партии и правительства и которые разрушают, таким образом, основы партийной и государственной дисциплины.
На что они рассчитывают, нарушая партийные и советские законы? Они надеются на то, что Советская власть не решится тронуть их из-за их старых заслуг. Эти зазнавшиеся вельможи думают, что они незаменимы и что они могут безнаказанно нарушать решения руководящих органов.
Как быть с такими работниками? Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом. (Возгласы: «Правильно!») Их надо смещать с понижением по должности и опубликовывать об этом в печати. (Возгласы: «Правильно!»)
Это необходимо для того, чтобы сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож-бюрократов и поставить их на место. Это необходимо для того, чтобы укрепить партийную и советскую дисциплину во всей нашей работе. (Возгласы: «Правильно!» Аплодисменты.)»
Главным решением съезда в этой сфере стало создание Комиссии партийного контроля (КПК) во главе с ближайшим соратником И. Сталина Лазаром Кагановичем. Она отличалась от своей предшественницы – Центральной контрольной комиссии – прежде всего тем, что в её формировании не участвовали местные партийные комитеты. Предполагалось, что это сделает КПК независимой от давления со стороны местных бюрократических кланов.
Первые проявления нового курса на Средней Волге дали о себе знать очень скоро.

penza34 2

г. Пенза, ул. Московская. Фото из архива Игоря Шишкина


«В Пензе свиньи залезли в государственный огород, чтобы хапнуть для себя»
«Пензенское дело» стало одним из первых в рамках новой политики сталинского руководства. Хотя подобного рода явления были распространены повсеместно (аналогичные злоупотребления весной-летом 1934 г. были открыты в Кабаковске, Киеве, Сталинграде, Астрахани, Восточной Сибири и многих других городах, районах и регионах), Кремль выбрал для всесоюзной показательной порки именно Пензу.
С сентября 1932 г. ответственным секретарём Пензенского горкома (в чьём ведении находился не только город, но и Пензенский район) работал Михаил Ильин.
Он возглавил Пензу в момент разоблачения предыдущего бюрократического клана во главе с Василием Дрокиным (смотрите мою статью «Василий Дрокин (1893-1938): судьба коммуниста» в «УМ» № 693 за 25 августа 2017 г).
34-летний Михаил Ильин (1899-1937) родился в крестьянской семье во Владимирской губернии. В 1917 г. вступил в красногвардейский отряд. Прошёл всю гражданскую войну в составе Красной Армии, став в итоге военным комиссаром бригады.
Воевал против войск Николая Юденича на латышском и эстонском фронтах, против Польши, участвовал в подавлении Кронштадтского восстания (1921), в борьбе с повстанцами в Туркестане. Вступил в Коммунистическую партию в 1919 году. После революции работал военным комиссаром ряда дивизий.
В 1929 г. М. Ильин был демобилизован и направлен на партийную работу на Среднюю Волгу, где постепенно вошёл в ближайшее окружение тогдашнего опытнейшего 1-го секретаря Средневолжского края Менделя Хатаевича.
За 3 года М. Ильин успел поработать в кооперации, потом ответственным секретарём одного из райкомов Оренбурга, а затем – Орского райкома, заведующим отделом агитации и массовых кампаний крайкома. В последний месяц своего руководства Средней Волгой М. Хатаевич, вскоре переброшенный на Украину, назначил М. Ильина 1-м секретарём Пензенского горкома.
Пенза под руководством М. Ильина пережила самую страшную фазу голода и кризиса снабжения зимой – весной 1933 г., а затем начала постепенно приходить в себя. Урожай 1933 г. в Пензенском районе был неплохим, что позволило властям досрочно выполнить обязательства по хлебозаготовкам.
До разоблачений весны 1934 г. город, район и их руководство были на хорошем счету в Самаре, несмотря на то, что пензенская промышленность систематически значительно не выполняла план.
В Пензе за полтора года руководства М. Ильина успел сформироваться новый классический бюрократический клан сталинской эпохи, спаянный общей заинтересованностью местной номенклатуры в сокрытии экономических провалов и собственных злоупотреблений.
Горком занимался откровенной фальсификацией данных по поголовью скота, выдавая его резкое падение за прирост.
Широко практиковались притеснения колхозников и единоличников (исключение из колхозов за малейшие провинности, полное лишение единоличников земли и т. п.).
Подавлялась любая критика со стороны рядовых коммунистов как в адрес руководства города, так и дирекции предприятий.
М. Ильин практиковал подбор кадров по принципу семейственности и личной преданности.
Руководство города проводило незаконную мобилизацию средств государственных и кооперативных организаций на проведение различных кампаний, обслуживание нужд городского актива, устройство банкетов, подношения руководству, выдачу руководителям города незаконных пособий.
Поборы исчислялись сотнями тысяч рублей, что делает их размеры сопоставимыми с 600-тысячным тайным фондом предыдущего хозяина Пензы В. Дрокина. Особенно сильно от поборов страдала потребительская кооперация.
Непосредственно в сборе «пожертвований» участвовали заместитель председателя горсовета Бормотов, заведующий Горснабсбытом Самсонов, председатель городского рабочего кооператива Дмитриев, директор бисквитной фабрики Капустин, заведующий отделом кадров горкома Соколов.
При этом никаких сигналов о незаконных поборах со стороны представителей соответствующих наркоматов не поступало. Молчало о нарушениях бюджетной дисциплины и краевое финансовое управление.
Периодически приезжавшие в Пензу работники Средневолжского крайкома знакомились с обстановкой лишь по сводкам, отчётам и резолюциям. С письмами и жалобами граждан никто не работал.
Когда в город был прислан склонный к разоблачению недостатков новый редактор «Рабочей Пензы», горком создал своего рода цензурный совет для того, чтобы не допустить публикации каких-либо критических материалов. В него вошли сам М. Ильин, а также заведующий отделом культуры и пропаганды горкома Шанин и заведующий городским финансовым отделом Мельников. Они снимали с публикации целые статьи.
В своих  выступлениях М. Ильин уделял особое внимание дискредитации редакции газеты.
Разоблачение пензенского клана началось с публикации 29 марта 1934 г. в самарской «Волжской коммуне» статьи «В Пензу приехал новый редактор», посвящённой ситуации вокруг «Рабочей Пензы».
М. Ильин счёл правильным немедленно признать всю критику и вынести выговоры своему окружению.
Сам он был смещён с должности постановлением крайкома 26 апреля. Его преемником стал ответственный секретарь Сызранского горкома Лев Мурафер.
После этого М. Ильин спокойно пересел в кресло заместителя уполномоченного КПК по Одесской области. Любопытно, что ещё в марте 1934 г., до начала скандала, руководство КПК просило отпустить М. Ильина на эту должность, но Средневолжский крайком протестовал, считая его ценным работником.
Вообще, назначение проштрафившегося партийного функционера или чиновника на руководящий пост в другом регионе, где о нём ничего не знали, было обычной практикой той эпохи. Конечно, назначение откровенного коррупционера в состав контрольного органа могло бы восприниматься как проявление исключительного цинизма, вот только общественности об этом назначении было ничего неизвестно.
Однако это было только началом скандала. Руководство КПК, где теперь работал  М. Ильин, решило всё-таки сделать «пензенское дело» показательным. Хотя бы на бумаге.
28 июня 1934 г. Л. Каганович рассказывал о Пензе на пленуме КПК: «В некоторых организациях, например, в пензенской и тому подобных, особенно там, где за последние годы имелись хозяйственные достижения, появились элементы самоуспокоенности, бытовые излишества, обилие празднеств, встреч и проводов, банкетов по поводу и без повода.
Там не всегда в почёте самокритика и на этой почве начинают проявляться элементы разложения, засасывания даже хороших партийцев в обывательскую тину, ослабления бдительности и боевитости руководителей партийных организаций».
13 августа 1934 г. было издано получившее всесоюзную известность постановление ЦК ВКП(б) «О пензенской организации». Оно запрещало М. Ильину, его заместителю и бывшему председателю городской контрольной комиссии Иванникову, секретарю горкома комсомола Боронину, заведующему городским земельным отделом Пронину, Мельникову и ряду других отцов города занимать руководящие должности в течение 2 лет. (О том, что М. Ильин уже назначен на новую высокую должность в контрольном аппарате, общественности не сообщали.) Бормотов, Самсонов, Дмитриев, Капустин и Соколов исключались из партии.
Постановление порицало Средневолжский крайком, своевременно не обративший внимания на ситуацию в Пензе.
shubrikovКрайком организовал широкое обсуждение в регионе постановления ЦК. Мрачный опыт пензенских коммунистов был заклеймён как «пензенщина». Выступая в Самаре 17 августа, 1-й секретарь крайкома Владимир Шубриков (на фото) заявил, что «в Пензе свиньи залезли в государственный огород, чтобы хапнуть для себя». Эта фраза была ничем иным, как переиначенной цитатой из одного из выступлений И. Сталина 1926 г.
Интересна дальнейшая судьба М. Ильина.
Двухлетний запрет на занятие им руководящих должностей, содержавшийся в постановлении ЦК, оказался полной фикцией. Вскоре бывшего хозяина Пензы приютил его бывший покровитель М. Хатаевич, работавший 1-м секретарём Днепропетровского обкома. М. Ильин стал 1-м секретарём одного из районов Днепропетровска.
В сентябре 1936 г. «за покровительство троцкистам» он будет переведён на должность начальника Днепропетровского област-ного управления внутренней торговли. В 1937 г. его арестуют. 25 августа 1937 г. И. Сталин подпишет расстрельный список с его именем.
15 сентября 1937 г. в возрасте 38 лет Михаил Ильин будет казнён в Днепропетровске. Его реабилитируют в 1956 г.


Ульяновский Унтер Пришибеев
Тем временем волна разоблачений местных бюрократических кланов и их злоупотреблений быстро распространялась по всему краю. Вот только несколько примеров из уже цитировавшегося выступления В. Шубрикова.
«В соль-илецкой организации… ряд … работников организовали по существу шайку жуликов, занимавшуюся самоснабжением, обворовыванием государственных торговых предприятий, кооперации. Эти лица сумели растащить 500 центнеров хлеба.
Выдачу карточек на продовольственное снабжение трудящихся они фактически превратили в воровские махинации. Карточки выдавались по запискам кому следует и кому не следует».
«В Нижнеломовском районе вошло в обычай делегатов всех съездов, конференций, совещаний, кто бы их ни созывал, кормить за счёт городского потребительского общества. Всё это делалось с прямого разрешения райкома партии.
Всего, таким образом, изъято в районе кооперативных средств на 30 тысяч рублей – весь оборотный капитал горПО».
«В Сорочинске изъято из кассы Райпотребсоюза 38918 рублей».
«По постановлению Оренбургского горсовета списано с текущего счёта горПО 22170 рублей на посевные нужды».
Но это всё на уровне городов и районов. Когда же летом 1934 г. были вскрыты крупные финансовые нарушения в Средневолжском крайисполкоме, связанные с незаконным снабжением и материальным обеспечением краевого руководства, то об этом вожди региона и пресса предпочли промолчать.
Из всех разоблачений середины 1934 г. выделяется история 1-го секретаря Ульяновского горкома Альберта Княжина. В Ульяновске ещё не успел сложиться бюрократический клан, и речь пока не шла о коррупции и личном обогащении. Здесь был лишь продемонстрирован образец глубоко некомпетентного руководства в сочетании с показухой и административным ражем.
34-летний Альберт Княжин родился в еврейской семье в Подольской губернии (Центральная Украина). Рабочий. Вступил в Коммунистическую партию в 1919 г. После двух курсов Коммунистического университета был отправлен на партийную работу в Ульяновскую губернию. В 1927-1928 годах работал заведующим организационно-распределительным отделом губкома.
Первый раз имя А. Княжина стало широко известно на Средней Волге в августе
1928 г. После создания Средневолжской области новоиспечённый 28-летний инструктор обкома был отправлен в Чембар для проверки сигналов о коррупционном сращивании районного руководства и умудрился не обнаружить там никаких злоупотреблений. Через месяц дело чембарского клана станет известно всему краю.
После этого А. Княжин был отозван на работу в ЦК и вернулся в хорошо знакомый ему Ульяновск только в голодном 1933 г., став 1-м секретарём горкома (ему подчинялся и Ульяновский район).
В Ульяновске А. Княжин выступил в роли откровенного диктатора-самодура. Все решения им принимались единолично. Самовлюблённый 1-й секретарь не терпел никакой критики.
В городе и районе началась кадровая чехарда. В некоторых сельских советах А. Княжин успел сменить по 5 председателей, назначая людей всё больше некомпетентных.
Как писала «Волжская коммуна», он «снимал по всякому поводу и без всякого повода: за недостаточно почтительный тон, за отказ разбрасывать семена в метровые пласты снега или в совершенно сухую землю».
В сознании средневолжских журналистов А. Княжин порождал устойчивую ассоциацию с бессмертным чеховским унтером Пришибеевым.
Председатель одного из сельских советов рассказывал: «Когда товарищ Княжин выезжал в район, колхозы предупреждали друг друга по телефону: браток, берегись! Княжин едет!
Были случаи, когда бригадные партийные организаторы прятались от Княжина под сеялку, под борону, в овраг, куда угодно».
Конец однолетнему руководству А. Княжина Ульяновском положила докладная записка крайкому председателя межрайонной комиссии по определению урожайности Воротницкого.
В ней говорилось, что А. Княжин обманул крайком, сообщив 1 мая 1934 г. о досрочном завершении сева, тогда как в действительности было засеяно лишь 92% запланированных площадей. При этом качество сева оставляло желать много лучшего. Рекомендации земельных органов открыто игнорировались.
Во многих колхозах сев проводили вручную, чтобы успеть к сроку, назначенному
1-м секретарём. В одном из колхозов крестьяне даже вынуждены были сами впрячься в бороны.
В июне 1934 г. А. Княжин был снят и заменён 1-м секретарём Бузулукского райкома Кузьмой Воробьёвым.
Самого же А. Княжина отправили руководить сельскохозяйственным отделом Алма-Атинского обкома. В 1936 г. он вернулся на Волгу уже в качестве 1-го секретаря одного из райкомов Саратова. Закончилась его карьера должностью директора треста пригородных хозяйств в Саратове.
В 1937 г. он был арестован. 22 декабря 1937 г. И. Сталин подписал расстрельный список с его фамилией. 20 января 1938 г. Альберт Княжин был расстрелян в Саратове. Его реабилитировали в 1956 г.


«Кто не может воровать, того не выдвигают»
 Под конец 1934 г. рвануло в Мордовии. Размах разоблачений в этой автономной области, входившей в Средневолжский край, превзошёл все предыдущие скандалы. Однако если о «пензенском деле» узнал весь Советский Союз, то история с разоблачением мордовского клана оказалась достоянием лишь краевой общественности.
В августе 1932 г. М. Хатаевич (а он родился в Гомеле, работал там секретарём губкома и хорошо знал белорусские кадры) перетащил на Среднюю Волгу своего бывшего подчинённого Вениамина Гантмана и назначил его 1-м секретарём Мордовского обкома.
В. Гантман родился в 1891 г. в Минской губернии в семье кустаря-еврея. Учился в частной школе. С 14 лет работал письмоводителем, рабочим на заводе, репетитором. Участник революции 1905-1907 годов. Неоднократно арестовывался. Участник Первой мировой войны. В конце 1914 г. попал в плен к немцам и до конца войны батрачил в Южной Германии.
После Ноябрьской революции вернулся в родную Белоруссию. Вступил в Коммунистическую партию. С 1919 г. возглавлял ряд укомов. Воевал с поляками.
После революции делает карьеру партийного функционера. В Гомеле он знакомится с секретарём губкома М. Хатаевичем, в чьём подчинении работает. В 1926-1928 годах
В. Гантман руководил Гомельским окружкомом. В 1928-1932 годах – заведующий организационно-распределительным отделом ЦК КП(б) Белоруссии.
Оказавшись руководителем Мордовии, 42-летний В. Гантман уже в декабре 1932 г. добивается перевода из Белоруссии на пост 1-го секретаря Саранского горкома энергичного 27-летнего Антона Клютка.
А. Клютко родился в 1905 г. в Гроднен-ской губернии в семье лесника. В 1916 г. в возрасте 11 лет, спасаясь от немецкого наступления, вместе с семьёй был вынужден бежать в Балашов, где работал на железной дороге и учился в школе вплоть до 1920 г.
В 1920 г. вернулся в Белоруссию, где работал лесорубом. В 1921 г. перебрался в родную Западную Белоруссию, входившую в состав Польши. Там в 1922 г., работая на заводе, он создал ячейку Коммунистической партии Западной Белоруссии. Затем по партийному заданию перебрался в Вильнюс. Не раз арестовывался. Отбывал тюремное заключение.
В 1924 г. 19-летний А. Клютко перебирается назад в Советскую Белоруссию. Он делает карьеру комсомольского вожака, проходит службу в Красной Армии. В 1929-1932 годах работает 1-м секретарём в ряде райкомов Белоруссии. Оканчивает комвуз.
Тандем В. Гантмана и А. Клютка быстро подминает под себя всю руководящую верхушку Мордовии, включая работавших здесь ещё с 1931 г. председателя облисполкома Андрея Козикова и 2-го секретаря обкома Георгия Уморина (оба выходцы из мордовских семей; первый – уроженец Нижегородской, второй – Симбирской губернии).
В области быстро формируется хозяйственно-бюрократический клан, в котором молодой энергичный А. Клютко играет роль яростного цепного пса, охраняющего своего хозяина – более мягкого и вялого В. Гантмана – от любой критики.
Клан В. Гантмана наиболее выпукло демонстрирует все характерные черты местных бюрократических клик эпохи раннего сталинизма.
Прежде всего, необходимо отметить прочное коррупционное сращивание партийного и хозяйственного аппарата.
Для Мордовии были характерны не просто поборы с предприятий на банкеты и личные нужды руководства (за 2 года один только А. Клютко собрал 113 тыс. руб., а секретарь Рузаевского райкома Антон Рабочий – более 43 тыс. руб.). Здесь была отработана такая форма обогащения, как выписывание премий.
Хозяйственные организации и предприятия по первому требованию выписывали премии партийным работникам на сотни рублей (иногда премировали ценными подарками). (При этом нередко задерживалась выплата зарплаты рабочим.)
Широко практиковались подношения от предприятий партийному руководству, а то и просто лишь слегка завуалированное присвоение государственного или колхозного имущества.
Например, секретарь Ромодановского райкома Костюченко совершенно бесплатно обзавёлся коровой с фермы, которую специально для него выбраковали. На областном слёте колхозников-ударников В. Гантману, Г. Уморину и другим отцам области делегаты дарили телят, свиней, гусей, уток. Вся эта радостная церемония транслировалась по радио на полуголодную нищую область.
Партийные руководители регулярно получали от предприятий продукты и потребительские товары. На снабжение актива списывались тонны продовольствия. «…Где ни копни, везде воруют, – свидетельствовал один партийный работник. – В чём дело? Значит, люди не боятся, кем-то прикрываются».
Поборы с предприятий широко использовались для оплаты многочисленных банкетов и симпозиумов, сплачивавших многочисленный клан. В памяти мордовской номенклатуры надолго остался проведённый летом 1933 г. в Ичалковском районе выездной пленум обкома.
Как отмечал секретарь партколлегии КПК по Мордовии Г. Сигин, «на указанном пленуме пьянство было легализовано, и некоторые участники пленума даже не в состоянии были ходить, валялись в саду, где проходил пленум, и на сцене летнего кино». Подобные пьяные слёты затем прокатились по всей Мордовии.
Руководство области активно расставляло по районам преданные ему кадры. Как свидетельствовала одна партийная работница: «Клютко кого научит воровать, того и выдвигает секретарём райкома партии. Кто не может воровать, того не выдвигают».
Инструктор обкома Кругликов рассказывал, как такая кадровая политика вела к деградации и без того невысокого качества управления в районном звене: «Там люди бездельничают, растрачивают деньги, пьянствуют».
В. Гантман и А. Клютко полностью подчинили себе печать. На страже интересов мордовского клана твёрдо стоял Илья Шапиро, сначала возглавлявший отдел агитации и массовых кампаний обкома, а потом ставший главным редактором «Красной Мордовии». Благодаря его бдительности ни одна критическая заметка не попадала на страницы областной печати.
Это был тот самый журналист И. Шапиро, что в 26 лет написал для номера пензенской газеты «Трудовая правда» от 6 октября 1928 г. статью «Пусть решает масса» с призывом к коммунистам максимально критически отнестись к вскрытым в окрестных районах безобразиям номенклатуры.
Жизнь сильно изменила бывшего борца с бюрократическим разложением, превратив  его в преданного слугу мордовского клана, не гнушавшегося публично принимать подношения от колхозов области.
Разложение мордовской печати зашло так далеко, что «Красная Мордовия», подобно заправским «буржуазным» изданиям, продавала за 1,5 тысячи рублей свои полосы различным хозяйственным организациям (например, Леспромхозу) для размещения представленной в выгодном свете «информации» об их деятельности.
Круговая порука позволяла руководству области имитировать бурную хозяйственно-политическую деятельность и успешно скрывать провалы в своей работе.
Например, Саранскому району, возглавляемому А. Клютком, удалось обмануть ЦК и попасть на Всесоюзную доску почёта. Неутомимый 1-й секретарь Саранского горкома организовал осенью 1933 г. так называемый «красный обоз» с хлебом, якобы полученным в счёт досрочного выполнения районом хлебозаготовок.
Правда, потом оказалось, что половина хлеба в обозе была из урожая прошлого года, а новый хлеб имел некондиционную влажность и был заражён клещом, из-за чего его не принял элеватор. Этот же приём практиковался и в ряде других районов области. Зато Мордовия оставалась на хорошем счету в Самаре и в Москве.
Мордовский клан активно способствовал развитию культа личностей своих вождей В. Гантмана и А. Клютка.
 Во время Международного юношеского дня 1 сентября 1934 г. в Саранске почти на каждом перекрёстке висели портреты первых секретарей обкома и горкома, а в городском театре были вывешены портреты 8 вождей тогдашней Мордовии в рамках.
Портреты И. Сталина, В. Молотова и М. Калинина рамок не удостоились. Обеспокоенный и расстроенный комсомолец Глазырин писал В. Гантману и вождю мордовских комсомольцев Уханову, что в театре вообще не было портретов К. Маркса, Ф. Энгельса, А. Косарева и В. Шубрикова.
В области процветало присвоение имени В. Гантмана различным объектам. Как говорил один из сотрудников «Красной Мордовии» И. Огин, «как только Гантман сюда приехал, колхозы стали называться его именем. Например в Рузаевском районе колхозу «Путь Ильича» присвоили имя Гантмана. Осталось только уборную где-нибудь назвать именем Гантмана. Есть махорочная фабрика имени Гантмана, колхозы, совхозы и т. д. Это ли не вождизм?»
Для затыкания рта многочисленным критикам сложившейся в области ситуации её руководство применяло такой кляп, как обвинения в мордовском национализме. Стоило только появиться какому-нибудь критику из числа мордвы, как его немедленно записывали в мордовские националисты и начинали на этом основании третировать.
Долгое время этот приём срабатывал безотказно. Вершиной в его применении стала речь А. Клютка на областной партийной конференции в январе 1934 г., где он записал всех критиков В. Гантмана в число сторонников А. Гитлера: «Все эти люди борьбой против партии, борьбой против испытанного большевика, каким является т. Гантман, скатились в лагерь контрреволюционного фашизма».
Любопытно, что эту совершенно безумную речь власти не постеснялись опубликовать в областной печати.
Началом падения клана В. Гантмана и А. Клютка стало расследование, начатое в ноябре 1934 г. партколлегией КПК по Мордовии после заявления председателя Саранского горсовета Акимова о том, что у его предшественника на этом посту Синицына (1933-1934) имеется личный счёт в Госбанке.
Расследование быстро привело к вскрытию всех злоупотреблений и падению тандема, но судьба его участников сложилась по-разному.
С В. Гантманом обошлись мягко. Безотказно сработал мост Средняя Волга – Юго-Восточная Украина». Получившего выговор бывшего вождя мордовских коммунистов с удовольствием приютил в Днепропетровске М. Хатаевич.
В. Гантман стал заведующим отделом пропаганды и агитации Днепропетровского обкома, а в 1936 г. – руководителем группы партийно-советского контроля при Днепропетровском обкоме.
2 августа 1937 г. он был арестован. 25 августа И. Сталин подписал расстрельный список с его именем. 17 сентября 1937 г. Вениамин Гантман был казнён в Днепропетровске. Реабилитирован в 1956 г.
В случае же с А. Клютком власти сразу проявили твёрдость. Он был исключён из партии и отдан под суд.
На суде в Саранске  26 февраля – 4 марта 1935 г. А. Клютко заявил, что практика поборов существовала в Мордовии до него, что она частично узаконена решениями обкома, что обком сам собирал средства с организаций и что он собирал средства не для личного обогащения, а для дела.
В марте 1935 г. Верховный суд Мордовии приговорил его к 10 годам лагерей. В декабре 1935 г. Верховный суд СССР снизил наказание до 5 лет лишения свободы.
19 января 1938 г. постановлением Комиссии НКВД и Генеральной прокуратуры СССР А. Клютко был приговорён к расстрелу «за антисоветскую деятельность и шпионаж» и казнён в возрасте 32 лет. В 1957 г. он был реабилитирован в части обвинений 1938 г.
В 1935 г. вместе с А. Клютком к 10 годам лагерей был приговорён и управляющий делами Саранского горкома Макаров. Заведующий отделом агитации и массовых кампаний горкома Милованов и бывший председатель Саранского горсовета Синицын получили по 1 году исправительно-трудовых работ. Остальные отделались порицаниями,  условными сроками и переводами на другую работу.
Второй секретарь обкома Г. Уморин был назначен заместителем заведующего отделом руководящих партийных органов Куйбышевского крайкома, а А. Козиков продолжил руководить мордовским облисполкомом. К ним отнеслись скорее как к жертвам шовинистической политики В. Гантмана и А. Клютка, а не как к соучастникам коррупционных махинаций.
Новым 1-м секретарём Мордовского обкома был назначен бывший 1-й секретарь Орского окружкома, 38-летний уроженец Лунина Михаил Прусаков. Новым 1-м секретарём Саранского горкома стал бывший начальник политотдела Ичалковской МТС Иван Шапошников.
Впрочем, уже в мае-июне 1935 г. Саранск сотряс новый скандал. Новое руководство города, словно демонстрируя свой отказ извлекать уроки из предыдущих разоблачений, прославилось организацией грандиозных и безобразных пьянок.
КПК вынуждена была настоять на смещении И. Шапошникова и других руководителей Саранска, несмотря на сопротивление М. Прусакова, считавшего их ценными работниками.


На пути к «большому террору»
Наступление И. Сталина на местные бюрократические кланы продлится ещё полтора года. Обвинения будут постепенно политизироваться. Впрочем, судя по тому, что все истории из 1934 года будут повторяться снова и снова, эффективность этой борьбы будет довольно низкой.
Лишь в ходе «большого террора» 1936-1938 годов Сталин решится на тотальное физическое уничтожение хозяйственно-бюрократических кланов и полное обновление региональных и местных кадров.
Впрочем, для того чтобы предпринять этот шаг понадобится такой мощный катализатор, как охватившая сталинское  руководство с осени 1936 г. паника по поводу «пятой колонны», вызванная стремительным ухудшением международной обстановки.
 Не будь этого фактора, вряд ли противоречия между высшим руководством и региональной номенклатурой достигли бы такой остроты.
Михаил Зелёв,
кандидат исторических наук

Прочитано 1498 раз

Поиск по сайту