ВЕСНА 1939 ГОДА: ГЕРМАНИЯ И ИТАЛИЯ НАСТУПАЮТ
Мюнхенский договор 1938 г. не обеспечил, как обещал английский консервативный премьер-министр Невилл Чемберлен (1937-1940), «прочного мира в Европе», а лишь поощрил Германию и Италию к новым захватам.
В марте 1939 г. немцы уничтожили Чехословакию.
22 марта 1939 г. под давлением Германии Литва вынуждена была отдать ей Клайпеду.
В апреле 1939 г. Италия захватила Албанию.
Тогда же Берлин начал подготовку нападения на Польшу.
В мае на одном из совещаний немецкий национал-социалистический диктатор Адольф Гитлер (1933-1945) заявил: «Главное направление – завоевание жизненного пространства на востоке. Поэтому не может быть и речи о том, чтобы пощадить Польшу».
11 апреля 1939 г. А. Гитлер утвердил директиву о подготовке вермахта к войне с этой страной.
22 мая 1939 г. в Берлине был подписан «Стальной пакт» между Германией и Италией о военном союзе.
ПОПЫТКА СОЗДАНИЯ АНТИГИТЛЕРОВСКОЙ КОАЛИЦИИ
Наступление Берлина и Рима приобрело столь угрожающий размах, что правительства Франции и Англии были вынуждены начать менять свою политику.
Даже такой легендарный миротворец, как Н. Чемберлен, признал провал политики «умиротворения». В мае 1939 г. он публично заявил: «Мы не собираемся сидеть сложа руки и наблюдать, как безнаказанно уничтожается независимость одной страны за другой».
22 марта 1939 г. Франция и Англия заключили договор о взаимопомощи. Это был важный шаг к созданию антигитлеровской коалиции.
В апреле 1939 г. было достигнуто соглашение между Польшей и Англией о взаимопомощи в случае немецкого нападения (официально оно будет подписано 25 августа 1939 г.).
Тогда же Париж подтвердил верность польско-французскому договору 1921 г. 19 мая 1939 г. Варшава и Париж подписали секретный протокол, согласно которому Франция обязывалась начать широкие наступательные действия против Германии через 15 дней после начала польско-немецкой войны.
Новая политика Парижа и Лондона толкала их на сближение с Москвой. Однако препятствием для этого служили острейшие противоречия и глубочайшее взаимное недоверие сторон.
Правящие круги Франции и особенно Англии панически боялись коммунистической экспансии в Европе. В Париже и Лондоне ещё полностью не была утрачена надежда на возможность умиротворения Германии и направления её расширения на восток. К тому же и французы, и англичане после ужасов Первой мировой войны просто не хотели снова воевать.Сталинский же режим, памятуя о Мюнхене, панически боялся объединения против СССР Германии, Франции и Англии. В Москве никогда не угасала идея о возможности сыграть на «меж-империалистических противоречиях». Ещё одним препятствием для сближения были неизбывные имперские притязания России в отношении Румынии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии.
Тем не менее 14 июня 1939 г., после длительного зондажа намерений, в Москве открылись трёхсторонние советско-франко-английские политические переговоры. 11 августа 1939 г. они были дополнены военными переговорами.
Переговоры велись крайне вяло и неторопливо. Все стороны глубоко не доверяли друг другу, затягивали переговоры и отчаянно интриговали.
Например, в июле 1939 г. в Лондоне состоялись две встречи посланника А. Гитлера Гельмута Вольтата с советником Н. Чемберлена Хорэйсом Уилсоном, посвящённые нормализации немецко-английских отношений. На них обсуждалась возможность подписания пакта о ненападении.
Германии было обещано справедливое решение колониальных вопросов, взаимовыгодный раздел мировых рынков и даже отказ Англии от гарантий Польше. Фактически речь шла о «новом Мюнхене».
Английская общественность, узнав о переговорах, подняла шум. Они были быстро прерваны. Однако сам факт их проведения не способствовал росту доверия к Англии в Кремле.
Главным камнем преткновения на переговорах в Москве стал вопрос о пропуске Красной Армии через территорию Польши и Румынии для участия в боевых действиях против Германии.
В знаменитой издевательской инструкции советской делегации на военных переговорах, продиктованной 7 августа И. Сталиным её главе и своему ближайшему сподвижнику, члену Политбюро и наркому обороны в 1925-1940 годах Клименту Ворошилову, это условие было объявлено непременным.
Но для Польши и Румынии, к которым у Советского Союза имелись земельные притязания, ввод Красной Армии был подобен смертному приговору. И хотя в самый последний момент, 23 августа, Парижу удалось выбить у Варшавы осторожное, с оговорками, согласие на ввод советских войск, было уже поздно: Москва уже приступила к подписанию пакта с А. Гитлером.
Столь необходимая антигитлеровская коалиция создана в 1939 г. не была.
МОСКОВСКИЙ СГОВОР
Тем временем А. Гитлер пытался обеспечить поддержку СССР при разделе Польши и получить от Москвы гарантии отказа от открытия второго фронта на востоке во время войны с Францией и Англией.
В марте-апреле 1939 г. министр иностранных дел Германии Йоахим фон Риббентроп несколько раз публично заявил о необходимости улучшения советско-немецких отношений. Тогда же министр общественного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс распорядился приглушить «излишне антисоветский тон» немецкой печати.
В Берлине с удовлетворением восприняли внешнеполитический раздел доклада И. Сталина на XVIII съезде 10 марта 1939 г., направленный против Англии, и замену в мае 1939 г. на посту наркома иностранных дел известного своей яростной антифашистской позицией Максима Литвинова Вячеславом Молотовым, ближайшим сподвижником диктатора, членом Политбюро и премьер-министром в 1930-1941 годах.
С середины июня 1939 г. Германия начинает зондировать возможности советско-немецкого сговора.
15 августа немецкий посол Вернер фон дер Шуленбург передал В. Молотову памятную записку своего правительства.
В ней говорилось, что у Германии нет воинственных намерений в отношении СССР, что между двумя странами не существует ни одного неразрешимого вопроса, что Берлин готов подписать договор о ненападении сроком на 25 лет, совместно гарантировать безопасность стран Прибалтики, посредничать в улучшении советско-японских отношений.
В записке содержался намёк на заинтересованность Германии в совместном с СССР решении судьбы Польши.
18 августа В. Молотов передал В. фон дер Шуленбургу проект пакта.
В ночь на 20 августа в Берлине было подписано советско-немецкое торгово-кредитное соглашение.
Германия предоставляла СССР кредит в 200 млн марок на закупку станков, турбин, электрооборудования и вооружений. СССР в обмен обязался поставлять сельскохозяйственную и сырьевую продукцию.
20 августа И. Сталин отправил А. Гитлеру телеграмму о готовности подписать пакт.
В ночь с 23 на 24 августа в Москве В. Молотовым и Й. фон Риббентропом в присутствии И. Сталина были подписаны пакт о ненападении и секретный протокол к нему.
После подписания пакта Молотова – Риббентропа в Кремле 23 августа 1939 года.
В первом ряду слева направо стоят: Йоахим фон Риббентроп, Иосиф Сталин и Вячеслав Молотов
Согласно протоколу, в зону советских интересов попадали Финляндия, Эстония и Латвия. В Польше линия разграничения интересов Германии и СССР устанавливалась по рекам Нарев, Висла и Сан. Советская сторона подчёркивала свой особый интерес к Бессарабии.
Но главным в этом сговоре был вовсе не раздел двумя империалистическими хищниками Восточной Европы, а предоставление Советским Союзом Германии свободы рук в Западной Европе.
Теперь, обрушиваясь на Францию и Англию, Германия была свободна от преследовавшего её ужаса войны на два фронта.
Неудивительно, что утром 24 августа, получив донесение от Й. фон Риббентропа об успехе его миссии в Москве, А. Гитлер дал выход своим чувствам. В исступлении он колотил кулаками по стене и кричал: «Теперь весь мир у меня в кармане!»
ЛОГИКА СТАЛИНА
В нашем распоряжении есть документ, который позволяет практически из первых уст узнать логику, которой руководствовался И. Сталин, идя на столь резкий поворот в советской внешней политике.
Это запись в дневнике будущего болгарского диктатора Георгия Димитрова, занимавшего тогда пост генерального секретаря Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала, сделанная 7 сентября 1939 г.
В этот день он был принят И. Сталиным в его кремлёвском кабинете. При этом присутствовали два ближайших сподвижника советского диктатора:
В. Молотов и член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б), 1-й секретарь Ленинградского обкома Андрей Жданов. Г. Димитров тогда довольно подробно изложил всё, что сказал И. Сталин. Вот фрагменты этой записи:
«Война идёт между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. д.). За передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии было расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает, подрывает капиталистическую систему…
Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент подталкивать другую сторону…
Польское государство раньше (в истории) было нац. государство. Поэтому революционеры защищали его против раздела и порабощения. Теперь – фашистское государство угнетает украинцев, белорусов и т. д.
Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространили социалистич. систему на новые территории и население».
ПОСЛЕДСТВИЯ МОСКОВСКОГО СГОВОРА
И. Сталин вновь доказал, что является неэффективным и некомпетентным менеджером. Развязав руки Германии, он вверг нашу страну в самую глубокую национальную катастрофу за всю её историю.
Все его расчёты на то, чтобы Германия, с одной стороны, и Франция с Англией, с другой, «лучше разодрались», полностью провалились.
Получив от СССР свободу рук в Западной Европе, Берлин воспользовался ей крайне успешно.
С 1 сентября 1939 г. по 22 июня 1941 г. Германия увеличила подвластное ей население за счёт захваченных стран и стран-сателлитов в 3,6 раза (с 80 до 290 млн человек), её промышленный потенциал вырос в 4 раза, численность её армии выросла с 3750 тыс. до 7234 тыс. военнослужащих.
За 2 года Германия не только резко нарастила собственное военное производство, но и поставила на службу своей военной машине промышленный потенциал таких развитых стран, как Франция, Бельгия и Голландия.
В результате объём военного производства с 1939 г. по 1941 г. вырос на подконтрольных Третьему рейху землях (включая его европейских сателлитов и союзников) на 75%.
Германия поставила под свой полный контроль Балканский полуостров, тем самым разрешив проблему зависимости от поставок из-за рубежа продовольствия, сельскохозяйственного сырья и горючего.
Объём добываемой на территории Третьего рейха (и его сателлитов и союзников) железной руды с 1939 г.
по 1941 г. вырос в 7,7 раза, нефти – в 20 раз, поголовье крупного рогатого скота – в 3,7 раза, производство зерновых –
в 4 раза.
Вермахт приобрёл огромный опыт боевых действий в разных регионах.
Но самое главное последствие – это потеря Советским Союзом такого важного потенциального союзника, как Франция, которая была разгромлена немцами в 1940 г. Вместе с Францией была уничтожена и перспектива второго фронта в Западной Европе в случае войны СССР с Германией.
В результате нашей стране пришлось в 1941 г. столкнуться с невероятно окрепшим противником. Если в 1939 г. Германия была не готова к войне с нашей страной и представляла для СССР лишь потенциальную опасность, то в 1941 г. немецкая угроза была уже действительной и смертельной.
СПОРЫ ВОКРУГ ПАКТА
Современные поклонники внешнеполитического гения И. Сталина отчаянно пытаются найти в пакте Молотова – Риббентропа хоть какие-то положительные с точки зрения национальных интересов России моменты.
Говорят, например, что СССР получил ещё два года мирной передышки для подготовки к войне.
Да, конечно, СССР смог за эти два года что-то сделать для укрепления своих армии и военной промышленности, получить важное оборудование и передовые образцы вооружений из Германии.
Проблема лишь в том, что Германия за тот же период смогла окрепнуть в гораздо большей степени, чем СССР, что полностью обесценивает этот довод.
Говорят ещё о том, что огромное стратегическое значение для нашей страны имел сдвиг западной границы на несколько сотен километров. Это тоже никудышный довод.
Никаким сдерживающим барьером против немцев новые колонии не стали и не могли стать. Как известно, все эти земли (кроме Эстонии и Брестской крепости) в 1941 г. вермахт прошёл как нож сквозь масло за первые 9 дней войны.
Ещё говорят, что, не подпиши Кремль пакта Молотова – Риббентропа, немцы в 1939 г. всё равно захватили бы всю Польшу и страны Прибалтики и стояли бы уже тогда в Вильнюсе и под Минском.
Во-первых, полезно напомнить, что после (и в результате) подписания пакта немцы оказались в 1941-1942 годах не только в Вильнюсе и Минске, но и в Сталинграде.
Во-вторых, если принять этот довод современных поклонников внешнеполитического гения И. Сталина, становится непонятным, зачем А. Гитлеру вообще был нужен этот пакт.
В-третьих, готовность А. Гитлера завоёвывать в 1939 г. всю Польшу и ставить под свой контроль Прибалтику и Финляндию без соглашения со И. Сталиным сильно преувеличена. Дело здесь и в весьма ограниченных возможностях вермахта образца 1939 г., и во вполне обоснованном страхе Берлина перед вой-ной на два фронта.
Ещё авторы предисловия к изданному Министерством иностранных дел СССР в 1990 г. двухтомному сборнику документов «Год кризиса, 1938-1939» на основе анализа немецких архивных источников пришли к следующему выводу: «Согласно документам, в Берлине исходили из возможности победы над Польшей и в том случае, если Англия и Франция выступят на её стороне.
Вместе с тем считалось, что Германии не следует нападать на Польшу, если ей будет оказывать помощь ещё и СССР, ибо при таком раскладе германские войска могут потерпеть поражение».
О крайней осторожности А. Гитлера свидетельствует знаменитый эпизод 25 августа с остановкой нападения на Польшу.
Как известно, канцлер отдал приказ о нападении 23 августа, как только Й. фон Риббентроп вылетел в Москву. Война должна была начаться 26 августа. Однако 25 августа, всего за восемь с половиной часов до вторжения, А. Гитлер отменяет приказ и останавливает армию.
Что же произошло? Дело в том, что 25 августа было подписано польско-английское соглашение о взаимопомощи. В Берлине немедленно возникло опасение, что Англия всерьёз намерена воевать за Польшу, что и привело к отмене нападения.
Потребовалось 6 дней, чтобы в Берлине осознали, что англичане имеют в виду лишь «странную войну». 31 августа А. Гитлер приказал напасть на Польшу 1 сентября 1939 г.
Ещё говорят, что советско-немецкий пакт избавил нашу страну от угрозы вой-ны на два фронта: против Германии и против Японии.
Это очень сильное преувеличение.
А. Гитлер в 1939 г. при всём желании не мог прийти на помощь Японии, воевавшей с русскими на маньчжуро-монгольской границе. Тогда вермахт был слишком слаб, чтобы начинать войну с СССР.
Что же касается решения Токио не нападать на СССР в 1941-1942 годах, то оно объясняется не обидой на немцев за московский сговор, а куда более прагматичными соображениями.
Японских империалистов гораздо больше ледяных пустынь Сибири интересовала экспансия в Восточной и Юго-Восточной Азии и в Океании. В этих условиях правительства Фумимаро Коноэ (1940-1941) и Хидэки Тодзо (1941-1944) приняли вполне разумное решение не распылять ресурсы и не отягощать положение своей страны ещё одной сомнительной авантюрой – открытием фронта против СССР.
Наконец, коронный довод поклонников Московского сговора сводится к тому, что пакту, сколь бы плох он ни был, просто не было альтернативы.
Это, конечно, не так. Просто поклонники пакта искусственно сужают имевшийся у тогдашнего советского руководства выбор до двух вариантов: либо подписание соглашения с Францией и Англией на советских условиях, либо пакт с Германией.
В действительности же между этими двумя крайностями существовал широкий диапазон вполне реалистических возможностей.
Самая очевидная из них – это подписание соглашения с Францией и Англией на английских условиях. Это означало бы создание уже в 1939 г. антигитлеровской коалиции. Да, она была бы рыхлой и раздираемой противоречиями и взаимными подозрениями. Да, она, возможно, не уничтожила бы Германию как очаг вой-ны в Европе.
Но даже такая коалиция могла бы удержать Германию от новых нападений и усиления одной только угрозой войны на два фронта и тотального эмбарго на поставки продовольствия, сырья и горючего.
Знаменитое требование Москвы о пропуске частей Красной Армии через Польшу и Румынию не являлось необходимым условием успешного сдерживания Германии.
Со стороны СССР достаточно было бы жёсткого осуждения любых новых воинственных выходок Берлина и открытой готовности помочь Польше и Румынии вооружением, продовольствием, сырьём, а также пропустить через свою землю французские и английские военные и гуманитарные поставки.
Не будем сбрасывать со счетов, что в случае выбора такого варианта сохранялась широкая перспектива укрепления доверия между участниками возможной антигитлеровской коалиции: роспуск Коммунистического Интернационала; прекращение поддержки Москвой коммунистических партий в странах-союзницах или, по меньшей мере, переориентация их на полную поддержку своих правительств; открытый отказ СССР от земельных претензий к Румынии, Польше, Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве; прекращение пропагандистской и подрывной деятельности против этих стран; подчёркнуто уважительное отношение Кремля к их суверенитету.
Стоит напомнить, что многие из этих мер будут предприняты Москвой всего через несколько лет.
Но чтобы всё так и произошло, СССР требовалось иное правительство – эффективное и компетентное, действующее в национальных интересах России, а не гоняющееся за имперскими и идеологическими химерами. А с этим у русских коммунистов всегда были проблемы.
Много лет спустя легендарный маршал Георгий Жуков в беседе с великим русским писателем Константином Симоновым так подведёт итог своим размышлениям по поводу Московского сговора: «Как сложились у Сталина его предвоенные, так дорого нам стоившие заблуждения? Думаю, что вначале у него была уверенность, что именно он обведёт Гитлера вокруг пальца в результате заключения пакта. Хотя потом всё вышло как раз наоборот».
НА ПУТЯХ СОВЕТСКО-НЕМЕЦКОЙ ДРУЖБЫ
17 сентября 1939 г. Красная Армия, вероломно нарушив условия советско-польского договора о ненападении 1932 года, нанесла смертельный удар в спину героически сражавшейся с гитлеровцами Польше.
22 сентября советские и немецкие войска прошли торжественным маршем по центральной улице Бреста.
Совместный парад частей вермахта и РККА в Бресте, 22 сентября 1939 г.
28 сентября, в день падения героически сражавшейся Варшавы, в Москве
Й. фон Риббентропом и В. Молотовым были подписаны Договор о дружбе и границах и 4 секретных протокола к нему. Согласно им Германия уступала Литву в зону советского влияния в обмен на Люблинское и часть Варшавского воеводства.
Как вспоминал о том своём визите Й. фон Риббентроп, «когда я стал зондировать возможность более тесного союза, Сталин отвечал: «Я никогда не допущу ослабления Германии!»
А немецкий дипломат Густав Хильгер вспоминал, что позже Й. фон Риббентроп не раз повторял, рассказывая о том своём незабываемом трёхдневном пребывании в Москве: «Я чувствовал себя в Кремле так хорошо, словно находился среди старых товарищей по национал-социалистической партии».
31 октября 1939 г. В. Молотов выступил со своей знаменитой речью в Верховном Совете СССР, где объявил войну за уничтожение гитлеризма «преступной» и «не имеющей никакого оправдания».
Советский премьер-министр в частности сказал: «В последнее время правящие круги Англии и Франции пытаются изобразить себя в качестве борцов за демократические права народов против гитлеризма, причём английское правительство объявило, что будто бы для него целью войны против Германии является, не больше и не меньше, как «уничтожение гитлеризма». Получается так, что английские, а вместе с ними и французские сторонники войны объявили против Германии что-то вроде «идеологической войны», напоминающей старые религиозные войны.
Но любой человек поймёт, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма», прикрываемая фальшивым флагом борьбы за «демократию».
В ведомстве Й. Геббельса пришли в такой восторг от речи В. Молотова, что немедленно перевели её на французский и английский языки и стали разбрасывать в виде листовок с самолётов над позициями противника.
Тем временем Коммунистический Интернационал в соответствии с указаниями И. Сталина резко менял свой курс.
29 сентября 1939 г. Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала направил зарубежным коммунистическим партиям следующую директиву: «Не фашистская Германия, пошедшая на соглашение с СССР, является опорой капитализма, а реакционная антисоветская Англия с её огромной колониальной империей. Сейчас в порядке дня борьба не с фашизмом, а с капитализмом. Поэтому и тактика антифашистского фронта сейчас не применима».
Отказ от концепции «народных фронтов» привёл коммунистов к разрыву с социал-демократами. Теперь в документах Коммунистического Интернационала социал-демократов именовали не иначе как «империалистическими и полицейскими агентами», «злейшими, бешеными врагами рабочего класса», «носителями национальной измены и агентами иноземных разведок».
Неудивительно, что во Франции, ведшей войну с Германией, Коммунистическая партия, выступавшая с пацифистскими лозунгами, была 26 сентября
1939 г. запрещена как партия национальной измены. Депутаты-коммунисты были брошены в тюрьму, а их вождь Морис Торез бежал в Россию
Тем временем, 14 декабря 1939 г., СССР, вероломно вторгшийся в Финляндию, заключившую с ним в 1932 г. договор о ненападении, был исключён из Лиги наций как государство-агрессор.
А 25 декабря 1939 г. И. Сталин отправляет свою знаменитую телеграмму Й. фон Риббентропу: «Дружба народов Германии и Советского Союза, скреплённая кровью, имеет все основания быть длительной и прочной».
Русские коммунисты внесли огромный вклад и в укрепление экономического могущества нацистской Германии. Это неоднократно подтверждали сами немцы.
Как писала, например, после подписания 11 февраля 1940 г. очередного советско-немецкого экономического соглашения эссенская Nazionalzeitung, «для Германии это больше, чем выигранное сражение, это, безусловно, решающая победа…
Благодаря открывающимся в этом договоре с Советским Союзом неисчерпаемым сырьевым источникам для Германии последствия английской торговой блокады должны быть сведены на нет. Германо-советский договор уничтожил блокаду как сильнейшее оружие англичан против Германии».
В рамках торговых соглашений с Германией СССР за первые 2 года Второй мировой войны поставил в Третий рейх огромное количество столь необходимых немцам зерна, хлопка, льна, леса, платины, никеля, меди, марганца, хрома, фосфатов, других стратегических материалов.
СССР активно занимался и реэкспортом в Германию товаров из третьих стран, отказавшихся торговать с Германией, не обращая никакого внимания на протесты Лондона.
Как удовлетворённо записывал в своём дневнике 27 июля 1940 г. Й. Геббельс, «русские поставляют нам даже больше, чем мы хотим иметь. Сталин не жалеет труда, чтобы нравиться нам. У него, верно, достаточно причин для этого».
Разгром немцами Франции оказался тяжелейшим ударом для И. Сталина. Рушились все его наивные расчёты на то, чтобы Германия, с одной стороны, и Франция и Англия, с другой, «лучше разодрались».
О крайне раздёрганном состоянии диктатора в дни после падения Парижа вспоминал легендарный Никита Хрущёв, в то время один из ближайших сподвижников И. Сталина, член Политбюро и 1-й секретарь ЦК КП(б) Украины: «Сталин тогда очень горячился, очень нервничал. Я его редко видел таким. Он вообще на заседаниях редко сидел на своём стуле, а всегда ходил. Тут он буквально бегал по комнате и ругался, как извозчик. Он ругал французов, ругал англичан, как они могли допустить, чтобы их Гитлер разгромил».
Тем не менее в Кремле было принято решение и в новых условиях продолжать курс на самое тесное сотрудничество с Германией.
Как заявил, выступая 1 августа 1940 г. в Верховном Совете СССР В. Молотов, «за последнее время в иностранной и особенно в английской и англофильствующей прессе нередко спекулировали на возможности разногласий между Советским Союзом и Германией, с попыткой запугать нас перспективой усиления могущества Германии.
Как с нашей, так и с германской стороны эти попытки не раз разоблачались и отбрасывались как негодные. Мы можем лишь подтвердить, что, по нашему мнению, в основе сложившихся добрососедских и дружественных советско-германских отношений лежат не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии».
Апофеозом довоенной советско-немецкой дружбы стал визит В. Молотова в Берлин 12-14 ноября 1940 г., где А. Гитлер предложил ему заключить советско-немецко-итало-японский пакт о политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи с возможностью ведения совместных военных действий против других стран.
В своём ответе в Берлин 25 ноября 1940 г. Москва повторила условия, объявленные В. Молотовым во время визита: вывод немецких войск из Финляндии; передача Болгарии в советскую зону влияния с размещением там советских военных баз; признание земель к югу от линии Баку – Батуми в сторону Персидского залива зоной земельных устремлений СССР; отказ Японии от нефтяных и угольных концессий в Северном Сахалине.
Как видим, русские коммунисты с готовностью откликнулись на предложение трёх других империалистических хищников.
Однако ответа из Германии не последовало. Очевидно, что эти условия были неприемлемы для Берлина.
Обе стороны в конце 1940 г. берут курс на войну друг с другом. Только теперь СССР придётся иметь дело уже с гораздо более окрепшей (во многом благодаря неэффективной и некомпетентной внешней политике Москвы) Германией.
Лучше всего итоги собственного внешнеполитического курса 1939-1941 годов подвёл сам И. Сталин. Произошло это, по воспоминаниям Анастаса Микояна, члена Политбюро и наркома внешней торговли, 29 июня 1941 г., на следующий день после падения Минска.
Выйдя из здания Генерального штаба в Москве, диктатор заявил сопровождавшим его ближайшим сподвижникам
А. Микояну, В. Молотову, наркому внутренних дел Лаврентию Берии и секретарю ЦК ВКП(б) Георгию Маленкову: «Ленин нам оставил великое наследие, а мы, его наследники, всё это просрали…»
ДАЛАДЬЕ, ЧЕМБЕРЛЕН, СТАЛИН
Все претензии в адрес Эдуарда Даладье и Невилла Чемберлена, довоенных французских радикалов и английских консерваторов, совершенно справедливы.
Верны обвинения в стремлении Франции и Англии умиротворить нацистскую Германию, в стремлении Парижа и Лондона направить немецкую агрессию на восток, против СССР, в попустительстве перевооружению Германии, в нежелании французов и англичан воевать, в Мюнхенском сговоре, в «странной войне» 1939-1940 годов.
Париж и Лондон несомненно несут свою часть ответственности за то, что антинемецкая коалиция сложилась не за 7 лет до начала войны, как это было перед Первой мировой, а через 2 года после начала Второй мировой войны, когда Франция была уже полностью разгромлена.
Проблема в том, что в современных Франции и Англии никому и в голову не приходит называть Э. Даладье и Н. Чемберлена «эффективными менеджерами», ставить их бюсты и носиться с их портретами. Их деяния проанализированы, а исторические уроки усвоены обществом.
В современной же России всё совсем не так. У нас тех, кто, вопреки фактам, считает И. Сталина, приведшего нашу страну к крупнейшей в её истории катастрофе, «эффективным менеджером», хоть пруд пруди.
Это значит, что не французское и не английское, а именно русское общество раз за разом демонстрирует свою неспособность извлекать уроки из исторической практики.
МИФ О НЕИЗБЕЖНОСТИ ВОЙНЫ
Главный из мифов о Второй мировой войне, ныне живущих в русском общественном сознании, это миф о неизбежности, неотвратимости той катастрофы, которой стало для нашей страны немецкое нашествие 1941-1944 годов.
Большинству современных русских война с Германией 1941-1945 годов представляется как неуклонно надвигавшаяся на нашу страну смертельная угроза, к которой наши предки могли лишь лучше или хуже подготовиться.
В действительности никакой неотвратимости в той войне не было.
Ещё вождь английской консервативной оппозиции и премьер-министр в 1940-1945 и 1951-1955 годах Уинстон Черчилль говорил в своей знаменитой фултонской речи 5 марта 1946 г., что «никогда ещё в истории не было войны, которую было бы легче предотвратить своевременными действиями, чем та, которая только что разорила огромные области Земного шара. Её, я убеждён, можно было бы предотвратить без единого выстрела».
Безусловно, одним из важнейших условий предотвращения Второй мировой войны должна была быть грамотная, ответственная политика Кремля. Но как раз с этим были большие проблемы.
Приход к власти в Германии национал-социалистов в 1933 г. был важнейшим условием развязывания в Европе мировой войны. Других сил в нашей части света, которые имели бы и желание, и возможность развязать такую войну, просто не было.
Безусловно, нацизм – это порождение острейших противоречий межвоенного немецкого общества.
Однако у сталинского руководства существовал уникальный мощный и послушный рычаг воздействия на внутриполитическую обстановку в Германии эпохи «великой депрессии» – Коммунистическая партия Германии, которая была тогда третьей по влиянию политической силой в стране (после нацистов и социал-демократов) и набирала на парламентских выборах в ноябре 1932 г. 16% голосов.
Как отмечал в своём докладе на VII конгрессе Коммунистического Интернационала в Москве 2 августа 1935 г. Г. Димитров, «была ли неизбежна победа фашизма в Германии? Нет, её мог предотвратить германский рабочий класс. Но для этого он должен был добиться установления единого антифашистского пролетарского фронта».
Но как раз сталинское руководство сделало всё, чтобы в начале 1930-х годов такой народный фронт социал-демократов и коммунистов в Германии не возник.
Главным врагом немецких коммунистов в Кремле определили вовсе не фашистов, а социал-демократов, на которых был навешен ярлык «социал-фашистов».
Именно на социал-демократов И. Сталин натравил немецких коммунистов, тем самым расчистив А. Гитлеру путь к власти. (Подробнее см. мою статью «Приход к власти в Германии национал-социалистов (1929-1933 гг.) и позиция Москвы» в «УМ» № 597 от 28 августа 2015 года).
В результате своей политикой сталинский режим поспособствовал утверждению и победе той силы, что суждено было стать самой страшной внешней угрозой для нашей страны за всю её историю.
Но одного провала И. Сталину было недостаточно. Его авантюристическая политика конца 1930-х годов освободила Берлин от страха перед войной на два фронта, развязала А. Гитлеру руки в Западной Европе, привела к падению Франции и невероятному усилению Германии.
Как обычно, расплачиваться десятками миллионов жизней своих сооте-
чественников за провалы сталинской внешней политики пришлось русскому народу и другим народам Советского Союза.
Поэтому сегодня, когда мы говорим о великом подвиге наших предков в борьбе с немецким нашествием, мы всегда должны помнить, что он был героической ликвидацией русским народом и другими народами СССР последствий довоенного неэффективного и некомпетентного менеджмента русских коммунистов во главе с их легендарным вождём Иосифом Сталиным.
ВОЙНА – ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ СТАЛИНЦА
Сейчас вменяемая часть сталинцев (так я называю тех, кто читает научные работы и способен и готов воспринимать разумные доводы) давно уже не оспаривает цифры и факты о сталинизме, основанные на данных архивных источников.
Сейчас их линией защиты стала война. Победа Германии в войне действительно означала бы не просто потерю нашей страной независимости, и даже не просто порабощение русского народа, а физическое истребление огромной его части.
По логике сталинцев, это и является решающим доводом в пользу необходимости и полезности для нашей страны сталинизма.
Именно война оправдывает варварскую довоенную индустриализацию с её колоссальным перерасходом человеческих и материальных ресурсов, огромным браком, низким качеством, омертвлением основного капитала, огромными ошибками в планировании и размещении производства, неэффективностью и диким креном в сторону военной промышленности.
Именно война оправдывает коллективизацию, поскольку колхозы стали безотказным механизмом выкачивания из деревни за бесценок ресурсов, необходимых как для получения столь необходимой для импорта оборудования твёрдой валюты, так и для прокормления во время войны огромной армии.
Именно война оправдывает голод 1932-1933 годов как досадный перехлёст в столь необходимой политике хлебозаготовок.
Именно война оправдывает резкое падение уровня жизни в СССР в конце 1920-х – 1930-е годы.
Именно война оправдывает массовый террор как необходимую для нормальной работы сталинской экономической системы «подсистему страха».
Именно война оправдывает и существование огромной системы исправительно-трудовых лагерей с их крайне дешёвым и послушным рабским трудом.
Но в том то и дело, что война с Германией, особенно в том катастрофическом виде, какой она приняла, не была неизбежностью, что эту войну вполне могло предотвратить более эффективное и компетентное правительство в Кремле.
Но тогда рушится и весь миф о необходимости и полезности сталинизма для нашей страны. При грамотной внешней политике в 1930-е годы не было бы необходимости ни в такой варварской индустриализации, ни в полном огосударствлении народного хозяйства, ни в коллективизации и раскулачивании, ни в массовом терроре, ни в голоде, ни в катастрофическом падении уровня жизни, ни в системе лагерей.
ЕСЛИ НЕ СТАЛИНИЗМ, ТО ЧТО ЖЕ?
Для ответа на этот вопрос достаточно оглянуться на те страны, что находились в 1920-1930-е годы примерно на том же уровне развития, что и Россия: на Польшу, Турцию, Италию, Испанию, Японию, Бразилию, Мексику.
Мы нигде, кроме нашей страны, не увидим полного огосударствления экономики и господства плановых принципов. Во всех этих странах народное хозяйство основывалось на рыночных принципах, хотя «командные высоты» действительно принадлежали государству, которое активно вмешивалось в экономику.
Мы нигде, конечно, не увидим экспортоориентированной индустриализации. Тогда она была невозможна, поскольку развитые страны ещё держали свои рынки закрытыми для промышленной продукции из развивающихся государств. Поэтому правительства почти всех стран, находившихся на одном уровне с Россией, тогда проводили политику импортозамещающей индустриализации.
Мы почти везде увидим диктатуры, но, как правило, не тоталитарные.
Идеологический окрас подобных диктатур был разным, но везде так или иначе сочетались идеи национализма и социализма.
Вот мы и набросали приблизительный портрет реалистической альтернативы сталинизму в 1930-е годы.
Исходя из конкретных исторических условий России 1920-1930-х годов, самой реалистичной альтернативой сталинизму было бы продолжение новой экономической политики и диктатуры умеренных («правых») коммунистов, которая крепко связана в нашем сознании с именами Алексея Рыкова и Николая Бухарина.
Это та самая «бухаринская альтернатива», от которой наша страна так неосмотрительно отказалась в 1928-1929 годах, отдавшись сталинским авантюрам.
Почему это произошло? Это тема для отдельного большого и серьёзного разговора.
Михаил Зелёв,
кандидат исторических наук
