Эпоха великанов

A A A

Повсюду на Западе крупные фирмы становятся всё более могущественными. Это может подорвать веру общества в капитализм.


inopressВ одно прекрасное утро в этом году ваш корреспондент (Патрик Фаулис – ред.) отправился из Нью-Йорка в Чикагский университет на конференцию, посвящённую угрозе процветанию, которую несут монополии.
Путешествие началось со звонка на мой смартфон производства компании Apple (на её долю приходится 62% американского рынка).
Затем последовала поездка на такси в аэропорт, за которую я должен был расплатиться посредством кусочка пластика, выпущенного одной из трёх фирм: American Express, Master-Card или Visa (вместе они контролируют 95% рынка кредитных карт).
В аэропорту я с жадностью съел завтрак в кафе, относящемся к одной огромной сети быстрого питания, а электронную почту проверил с помощью Google, на который приходится 60% рынка поисковиков.
Сигнал с моего смартфона передавался посредством одной из трёх сетей, которые в сумме контролируют 78% рынка мобильной связи.
Летел я на самолёте одной из четырёх авиакомпаний, на которые в сумме приходится 69% пассажирских перевозок в Америке.
В Шикагоу я поселился в гостинице London House. На первый взгляд, это небольшой отель, а на самом деле это часть империи Hilton, которая контролирует 12% всех гостиничных номеров в Америке и на которую приходится 25% нового гостиничного фонда страны.
Бронировал номер я с помощью Expedia, на которую приходится 27% североамериканского рынка бронирования через интернет.
Фирмы, чьими услугами я пользовался во время этой поездки, получили в прошлом году прибыль в 151 млрд долл., а их медианная рентабельность инвестиций составила 29%.
Если составить из их акций, взятых в соответствующей пропорции, инвестиционный портфель – назовём его портфелем монопольных денег, – то за последнее десятилетие он подорожал на мировом фондовом рынке на 484%.
Кстати, 17% акций этих компаний управляются всего лишь тремя инвестиционными мега-управляющими: BlackRock, Vanguard и State Street.
Конкуренция – это панацея. Она способствует распределению богатства, понижая цены для потребителей, и предоставляет работникам более широкий выбор рабочих мест, ограничивая монопсонную власть фирм над ними. Она способствует росту производительности труда, заставляя компании повышать качество своих товаров и снижать их себестоимость.
Представим, что из-за роста конкурентной борьбы в Америке прибыли компаний падают до исторически нормального уровня. Тогда реальные зарплаты работников частного сектора выросли бы на 6%.
А если бы при этом ещё и выросла производительность, то зарплаты были бы ещё выше. Без конкуренции капитализм становится вялым и работает на благо узкого круга лиц.
Большие компании слишком сильны и душат конкуренцию. Острота конкуренции и в Европе, и в Америке падает, а следовательно, необходим тщательно продуманный ответ.

 Звонок будильника
Понимание того, что конкуренция находится в опасности, вызревало у меня и до той поездки из Нью-Йорка в Шикагоу. Оно подпитывалось распространённым в обществе ощущением, что что-то в экономике нечисто.
Пенсионные фонды ставят огромные деньги на то, что такие компании, как Facebook и Hilton, будут всегда приносить гигантские барыши.
Экономисты обеспокоены тем, что крупные фирмы оказывают искажающее влияние на политику процентных ставок. Главы центральных банков планеты обсуждали этот вопрос на встрече в Джэксон-Хоуле в августе.
В Европе регуляторы сердиты на Кремниевую долину. Американские антимонопольные ведомства начинают просыпаться после десятилетия дремоты, подобно тому, как финансовые регуляторы проснулись после потрясения 2008 г.
И в этих условиях рождается новое антимонополистическое движение, участники которого убеждены, что идеальная экономика представляет собою множество небольших фирм с ограниченными возможностями влияния на рынок. Они хотят покончить с концентрацией капитала во имя свободы.
Но нельзя всё сводить к простой идее, что крупный бизнес сокрушает всё на своём пути. На самом деле всё сложнее.
Крупные фирмы нередко более эффективны, что приносит выгоду потребителю. Вспомните хотя бы о горах запечённых бобов арахиса, которые продаются в Walm-art.
Они также часто более склонны к внедрению инноваций. Netflix тратит огромные средства для того, чтобы развлекать 130 миллионов зрителей с баночками пива в руках.
Популисты часто утверждают, что Запад опустошён конкуренцией со стороны Китая, а крупные западные фирмы почивают на лаврах.
Что, неужели оба утверждения одновременно могут быть правдой?
Если монополии способствуют росту цен, то почему инфляция такая низкая?
Вернусь к своей поездке в Шикагоу. Ваш корреспондент с лёгкостью смог поменять смартфон с Apple на Samsung. Завтрак был дёшев.
За период после 2005 г. три из четырёх крупных авиакомпаний Америки спасались от кредиторов под защитой 11-й главы Кодекса о банкротстве, а три крупнейшие телекоммуникационные компании ежегодно инвестируют в производство 45 млрд долл.
Прибыли Expedia падают, а то, что крупные инвесторы вступают в сговор, крайне трудно доказать. И наконец, London House оказался изящным и недорогим отелем.
«Конкуренция – это для неудачников», – пишет Петер Тиль, американский венчурный капиталист, в своей книге «От нуля к единице». Монополия – вот цель, говорит он.
Но общество выигрывает, если успешные предприниматели постоянно сменяют друг друга на позиции лидера.
Выравнивающий эффект конкуренции означает постоянную борьбу с их эгоистическими интересами, которая ведётся уже сотни лет.
Адам Смит, шотландский экономист, нападал на цехи, которые душили Британию в XVIII веке.
В Америке, где в XIX столетии процветали промышленные империи, появились сторонники антитрестовского законодательства, которые свернули монополиям шею. Картели были неотъемлемой чертой тоталитаризма XX века.
В 1946 г. американские оккупационные власти распустили японские дзайбацу (огромные промышленные и банковские конгломераты), а немецкие христианские демократы сделали конкуренцию своим приоритетом в экономическом манифесте 1949 г.
Маргарет Тэтчер использовала конкуренцию, чтобы оживить британскую экономику в 1980-е годы.
В 1990-е годы Европейский Союз использовал общий рынок для того, чтобы взломать ранее закрытые отраслевые национальные рынки.
Но после 2000 г. Запад стал более благодушным. Всемогущие компании предпочли борьбе за рынки развитого мира риск проникновения в такие быстро растущие коррумпированные страны, как Россия и Филиппины.
Крупные компании играют большую роль на Западе. Как плохую, так и хорошую.
Плохая связана с подавлением конкуренции.
С 1998 г. в мире зарегистрировано поглощений на сумму примерно в 44 трлн долл. Целью многих из них было получение контроля над ценами, что обернулось потерями для потребителей.
Среди управляющих стало модным выкапывать «рвы» или строить барьеры для входа на рынок других фирм. Это отразилось и в философии Уоррена Баффета, который создал самую дорогостоящую в мире машину для инвестиций, сделав ставку на господствующие в Америке зрелые олигополии.
Умные фирмы изыскивают всё новые способы ограничения конкуренции. Например, одна пятая американских наёмных работников связана с работодателями контрактами, в которых есть пункты о запрете их одновременной работы на конкурента.
Патенты стали «вечнозелёными». Статьи об арбитраже и сложные контракты используются для того, чтобы стреножить конкурентов.
Некоторые биржевые маклеры владеют крупными долями многих фирм. Они не сговариваются, но задают тон наверху, противодействуя развязыванию ценовых войн.
Положительная роль крупных фирм связана с выращиванием ими инновационной элиты – этого двигателя эффективности.
Компании, владеющие цифровыми технологиями и получающие выгоды от сетевого эффекта, оттесняют более слабых конкурентов, говорит Джон ван Ренен из Массачусетского технологического института. В высокотехнологичном секторе это очевидно.
Однако в старых отраслях, особенно активно регулируемых государством, объяснить причины успехов крупных фирм мудростью в цифровой сфере сложнее.
Если прибыли фирмы долгие годы держатся на высоком уровне, и при этом мы не видим, чтобы в отрасли появлялись новые игроки, то чем это можно объяснить: кумовством или гениальностью их менеджмента?
Скорее всего, ответом будет то, что конкуренция здесь не работает. И в Америке, и в Европе крепнет убеждение, что причина кроется именно в этом.
The Economist,
17 ноября 2018 года.

Прочитано 1079 раз

Поиск по сайту