Что стоит за противостоянием на Ближнем Востоке? США и Россия в новом мире

Что бы мы ни сделали сегодня в Сирии, кого бы мы там ни спасли, ни вытащили, ни остановили, ни привели к миру, какой бы бастион терроризма ни пал бы там благодаря нашим усилиям, когда на Ближнем Востоке пройдёт полный цикл изменений, Россия ничего от этого не получит.
На Ближнем Востоке нас ничего не ждет. Это не наш регион.
Может быть, в лучшем случае, благодаря нашим нынешним усилиям, мы еще на какое-то время сохраним Совет Безопасности ООН в нынешнем виде. Но и то только в том случае, если сумеем договориться с США.
Сегодня нам надо договариваться с американцами, потому что нам – в этом и парадоксальность – эта сирийская война, если не будет восстановлен российско-американский диалог, может стоить развала нынешней архитектуры ООН.
У этой организации есть свои пределы допустимых нагрузок, просто их никто не знает, поскольку это естественно возникший организм, а не социоробот. И если страны-учредители не смогут договориться, то значит перспективы в этой организации нет. Или, что хуже, у нас нет перспективы в этой организации. Запад уже пытается заявить, что Россия – в изоляции в ООН, с чем сегодня не согласен Китай.
Но нам трудно удерживать ту форму, в которую отлилась наша победа в войне с Германией. Мы не имеем того геополитического веса, который у нас был в 1945 году, а тем более в 1949 году: ядерное оружие плюс «Красный Китай».
Ракетно-ядерный паритет уже не является решающим фактором нашего равновесия с США, хотя, безусловно, он обеспечивает неприкосновенность наших границ, но именно границ, а не интересов, которые у всех стран сейчас далеко выходят за свою территорию.
Мы сегодня живём в другом мире, который только политически сохраняет еще внешние формы послевоенного устройства. Мы живём в ситуации, когда более значимой является возможность участвовать в общей научно-технологической игре, которую обозначают термином глобализация.
Наша беда в том, что мы в любой момент и по любому поводу, о чем часто говорит президент В. Путин, можем оказаться вне этой игры. Нас действительно могут «пустить» в одиночное плавание. Но только это будет последнее одиночное плавание, как у Летучего Голландца: будем, как изгои, носиться по волнам, пугая другие корабли.
Западные страны угрожают свернуть все научно-технологические связи с нами. Мир может пренебречь нашими 2% мирового ВНП, которые сразу упадут в разы. В начале XX в. Россия насчитывала 10% населения мира. На момент войны с Германией мы были сильной страной. Но даже тогда мы всё-таки не могли справиться со всеми угрозами сами.
Мы обычно представляем свою победу в Великой Отечественной войне исключительно как собственную, оплаченную десятками миллионов собственных жизней, и наша страна действительно дорого заплатила за свободу: сейчас общие потери страны оцениваются более чем в 40 миллионов человек.
Но то, что мы справились с фашистской Германией сами, – это иллюзия. Мы победили вместе с союзниками, и это очень важно. Россия, что бы ни говорили отдельные политики, не может обойтись без союзников. И чем дальше, тем больше.
Но, если мы сегодня окончательно утратим контакт с внешним миром, если на Западе возникнет мнение, что Россия – это страна, с которой нельзя договориться, нам будет очень трудно.
Тем более что у нас нет реальных причин не взаимодействовать с Западом. При этом стоит осознать, что было бы наивно надеяться выйти из ситуации простой сменой курса с Запада на Восток.
В чем проблема наших нескладывающихся отношений с Западом? Сегодня понятно: между нами есть открытый конфликт. Наши действия на Украине – это не столько конфликт с самой Украиной, сколько с Западом.
После воссоединения Крыма с Россией и начала конфликта на юго-востоке Украины ухудшение наших отношений с Европой и США понятно. С точки зрения Европы мы нарушили основные принципы Хельсинки. Мы можем ответить, что Запад нарушил многие свои обязательства, и это так, но, как бы то ни было, получилось, что мы – и Россия, и Запад – после завершения «холодной войны» не сумели избежать новой конфронтации.
Мы далеко откатились от уровня разрядки, зафиксированного в создании ОБСЕ. Это, к сожалению, естественно, поскольку ОБСЕ в значительной степени опиралась на баланс сил в Европе, который сегодня утрачен. У нас изначально были причины беспокоиться уже в 1989 г. Дело даже не в расширении НАТО на восток. С учетом ядерного оружия, а наш паритет с Западом держится, прежде всего, на нем, нам не стоит слишком политизировать некоторые аспекты внешнеполитической проблематики.
Есть более серьезные поводы. Проблема наших отношений с Западом гораздо глубже, но на этот раз это снова не цивилизационные различия. За нынешними расхождениями, к сожалению, вновь скрывается идеологическая подоплека. Пока мы в муках изживали полученные с Запада социализм и коммунизм, в США возникла новая идеология – экологизм.
За пределами нашего «экологического заповедника» (представьте, как выглядела бы Россия, если бы, как прогнозировал Менделеев, на ее территории жили бы 600-900 млн человек) мир изменился. Став глобальным, он превратился в экологически очень уязвимый, и все качества нашей жизни, которые как раз и доставляют нам радость: просторы, природные богатства – это вызов Западу.
С нами спорят не противники типа Маккейна, не забывшие страхи вьетнамской войны, – они лишь воинственный фасад. Беда в том, что с нами спорит более молодая Америка, на этот президентский срок потерявшая власть, но все же очень и очень влиятельная.
А после поражения Хилари, за спиной которой стоял серый кардинал Обама, она ненавидит нас с особой силой как идеологического противника за нашу ресурсную расточительность, «за нефтяную диктатуру», как они характеризуют наш политический режим, за то, что она не может положиться на нас из-за разницы в ценностях.
Она так же, как и нас, ненавидит Дональда Трампа, одного из последних могикан эпохи традиционного капитализма, случайно и, видимо, лишь на краткий момент прорвавшегося к власти.
В США идеологически правят бал не классические национальные интересы, это Трамп еще пытается или, можно говорить, попытался вернуться к этим категориям, что нас и привлекало к нему.
Не случайно президент Путин недавно напомнил, как
У. Черчиль, узнав об испытании ядерного оружия в СССР, резонно признал, что теперь с СССР придется сосуществовать. Это был реализм. Трамп – последний реалист.
Но политически сейчас в американских СМИ и в обществе доминирует идеология экологизма, она не признает реалий, а заточена на проблему мессианского спасения мира от прогнозируемой экологической катастрофы и видит в России объект, не вписывающийся в схему экологически правильного устройства мира, как, впрочем, и в Башаре Асаде.
Возможно, что в этом нет ничего личного, что, правда, еще хуже, поскольку указывает на глубину противоречий. Для этой мощной группы влияния важно свое видение проблем США и мира, который для них является многонаселенным, экологически уязвимым, плоским, открытым, за исключением таких анклавов, как Россия, Северная Корея, Иран. В этом мире, чтобы избежать грядущей катастрофы, абсолютно все нужно перестроить совершенно иным образом. И на этом пути Россия с ее суверенитетом и особым мнением воспринимается как помеха. Как враг, который не сдается.
Мы в России ощущаем эту всепоглощающую идеологическую ненависть, на которую не действуют рациональные аргументы, даже военная сила. Возможно, что они не верят в то, что в Росси есть люди, способные нажать на ядерную кнопку.
Что нам делать? Тем более что мы оказались в сложном положении. Решая свои внутренние задачи, мы затронули наш постсоветский гордиев узел – Украину.
Сейчас не стоит отрицать, что Крым – очень сложная проблема. Мы знали это, когда не ввязались в Крым в 1990-х годах, а тогда его принадлежность все-таки можно было оспорить без нынешних проблем. Но многое мешало, больше всего – иллюзии возможного партнерства с США.
Сегодня Крым наш, но это очень большая проблема. Она состоит в том, что и Украина в силу внутриполитической ситуации не может отказаться от Крыма. Таким образом, как ни оттягивали, мы нажили себе крупную территориальную проблему, может быть, похлеще, чем Джаму и Кашмир. Этот территориальный спор между Индией и Пакистаном стоил этим странам трёх войн и превратил их в обладателей ядерного оружия.
Мы создали себе не менее серьезную проблему. Любого украинского политика, который попытается сделать это, можно назвать самоубийцей.
Как выйти из тупика? Парадокс состоит в том, что мы нуждаемся в доброй воле третьей стороны. Кто-то должен нам помочь выйти из этого сложного положения. Трампу эта задача, скорее всего, не по плечу.
Америка далеко. Она, к сожалению, может попытаться разрешить этот конфликт силовым путем, вооружив Украину. Попытаться устроить нам такой «Вьетнам наоборот».
Сейчас только Европа, привыкшая к комфорту мирного сосуществования, может остановить «кашмиризацию» нашего конфликта с Украиной, поскольку это угрожает ее безопасности. Причем оба аспекта эскалации этого кризиса: и большая война, и попытки создать на Украине ядерное оружие.
В Европе экологизм еще не стал доминирующей силой, здесь еще можно рассчитывать на рациональные подходы, хотя кто знает, сколько осталось времени до трансформации Европы. Возможно, что Эммануэль Макрон – первый сокол новой идеологии.
Нам надо отчётливо понимать, что вновь главная движущая сила противостояния с Западом – это различия в идеологиях. Может быть, они снова не меньше, чем до 1989 г., только агрессивная идеология теперь с другой стороны. Конец истории противостояния идеологий, к сожалению, не наступил. Но сейчас сила, за исключением оружия последнего дня, не на нашей стороне.
Парадокс в том, что мы отстаём с точки зрения осмысления проблем того, как нам развиваться, что нам делать, каким образом и что нам предстоит преодолевать, с какими мы можем столкнуться проблемами…
Сирия – это еще даже не цветочки…