Самое читаемое в номере

×

Предупреждение

JUser: :_load: Не удалось загрузить пользователя с ID: 3395

Врубающийся Ельцин

A A A

В связи с 85-й годовщиной со дня рождения Бориса Ельцина, которое вся прогрессивная общественность России отметила 1 февраля, очевидно, рюмочкой чая, «Улица Московская» попросила Евгения Савостьянова, одного из лидеров Демократического движения на рубеже 80-90-х годов и соратника Ельцина в 90-е годы, дать для публикации в нашем издании любой фрагмент из воспоминаний, над которыми он работает. Главное, чтобы было про Ельцина.
Евгений Савостьянов любезно откликнулся на просьбу «УМ». И сегодня, уважаемые читатели, вы являетесь первыми читателями этого фрагмента, ибо публикуется он впервые.


Второго мая 1989 г., в 11 часов утра, я пришёл в Дом Политпросвета, куда ещё и полгода назад ни в трезвых снах, ни в пьяных фантазиях мои мысли непутёвые завести меня не могли.
В зале сидело с полсотни человек, избранных к тому моменту депутатами.
Основная часть территориальных выборов прошла 26 марта и в Москве закончилась разгромом кандидатов от КПСС. Стоило про человека сказать: «Он от КПСС», как его поражение становилось гарантированным. Так, всего дважды проведя более-менее честные выборы и дав народу высказаться (в 1917 и в 1989 годах), коммунисты оба раза получили ногой под зад.
Весенним мартовским днём мой старший сын Кирилл меня удивил изрядно. 8-летний кроха написал на куске картона: «Голосуйте за А. Емельянова и Б. Ельцина» и целый день простоял на холодке у входа в продмаг на улице Ефремова, отвергая попытки дедушки и бабушки увести его домой и внося свою лепту в дело низвержения коммунизма.
Отмечу, что речь идёт о депутатах, избранных и по московским избирательным округам, и по всесоюзным куриям. Присутствовали также их помощники и неожиданно мало журналистов. «Понятно, – подумал я. – Дана команда – замалчивать».

 

elcin 16 a

На трибуне выступал человек. Небольшого роста, грузный увалень с усиками. С острыми умными глазами. Неуловимо похожий на ёжика. Говорил одновременно кратко и детально, умно и образно. Говорил живым острым языком с малой дидактической занудинкой, выдававшей опытного лектора. По сути, его речь была и обзором положения в стране («Тупик в результате господства административно-командной системы») и постановкой задач перед будущим Съездом («Не дать бюрократии завладеть Съездом и превратить его в механизм подтверждения ранее принятых аппаратных решений»).
– Это кто такой умный? – спросил я Сашу Собянина.
– Гавриил Харитонович Попов, – ответил Александр.
О Попове я уже был наслышан во время наших академических ристалищ. Говорили, что именно он был автором комбинации, когда после первого тура часть оставшихся нашими усилиями вакантных мест была отдана Академией наук в пользу научных обществ.
В результате Попов, не имевший шансов пройти на Съезд через надменную Академию, смог воспользоваться ситуацией и стать депутатом от научно-технических обществ. Мнение о нём было: очень умён и, едва ли не более, хитёр. И то, и другое позднее подтвердилось, и хитрость, перевесив мудрость, привела к краху потенциально блистательной его карьеры.
После установочного выступления Попова народ, как изголодавшийся на кость, бросился громить устоявшиеся порядки, коммунистическую систему, нищету и бесправие, национальные проблемы и войну в Афганистане (для СССР она ещё только закончилась 15 февраля).
В последние её годы, вооружавшиеся всё более современным оружием, муджахеды/душманы наносили 40-й армии нарастающие потери, так что последние гробы и далеко не последние молоденькие инвалиды будоражили города и деревеньки.
И подлодка «Комсомолец» утонула. И вообще, куда ни кинь – всюду клин.
Говорили хлёстко, вразмах, без обиняков. Мата, правда, не было.
И тут в зал вошёл новый главный московский коммунист – присланный из Ленинграда на смену отступнику Ельцину Лев Николаевич Зайков. Были они, кстати, типажно похожи. Оба – рослые, дородные. Ельцин, правда, поначалу поспортивнее, порезче был, но был он и на 8 лет моложе... Но, как показал тот день, ментально-то они были в то время не совсем далеки.
Войдя и не увидев привычного подобострастия, Зайков тем не менее не развернулся, а сел слушать выступающих. Хватило его не более чем минут на 10.
С открытым ртом, остекленевшими глазами, слегка растопыренными руками, он, словно окаменев от ужаса, двинулся, сопровождаемый демонстративно возмущающейся челядью. «Смута, крамола, недопустимо», – было написано на его лице. Вышел из зала и был таков.
А народ в зале не останавливался. И нёс, и нёс.
И тут в зал вошёл Ельцин. Понятно, что охрана действующего и предыдущего первых секретарей московского горкома КПСС, сиречь реальных столичных руководителей, их приход специально развела по времени. Зато это дало мне прекрасный шанс наблюдать воочию сцену прелюбопытнейшую. Поскольку я сидел сзади, и Ельцин остановился рядом, эту свою первую встречу с будущим первым Президентом России запомнил хорошо.
Несколько минут Ельцин стоял сзади, практически никем не замеченный и слушал выступавших одного за другим депутатов.
Хватило его не более чем минут на 5.
С открытым ртом, остекленевшими глазами, слегка растопыренными руками он, словно окаменев от ужаса, двинулся, сопровождаемый подбадривающими его помощниками. «Смута, крамола, недопустимо», – было написано на его лице. С этим он… сел за стол президиума и лишь спустя некоторое время успокоился и стал слушать уже внимательно и разборчиво.
Забегая вперёд, скажу: по моим наблюдениям у него была очень высокая способность к саморазвитию. Настолько высокая, что он часто заставал врасплох неожиданными и вполне разумными, а порой и парадоксальными соображениями, даже тогда, когда от него не ждали вменяемых суждений.
Не имея абсолютно никакой подготовки в гуманитарной сфере, он не имел возможности размышлять о глубинных причинах того кризиса, который, будучи руководителем-практиком, наблюдал ежедневно. Задачи разрушения социалистической системы и советского железного занавеса, которые волей рока на него обрушились, были ему поначалу абсолютно чужды и непонятны. Но до 1994 г. он «врубался» на удивление быстро и менялся стремительно.
Так что мы оба (и Г. Попов, и я) сильно ошибались, когда, выйдя с очередного совещания у Ельцина, где он нёс какую-то ахинею на тему совершенствования социализма, я спросил: «Он что, правда, такой дурак?», а Попов характерно зажмурился и быстро-быстро закивал головой.
В то же время начальственное своё высокомерие и пренебрежительное отношение к людям он в тот период умело скрывал.
Если уж завершить разговор на эту тему, должен сказать, что моё личное отношение к Борису Николаевичу было неоднозначным.
Впервые услышал о нём в Кемеровской области, где местное начальство сетовало: «Только начали привыкать к новому секретарю ЦК по строительству, как его «на Москву» бросили».
Это, стало быть, декабрь 1985 г., когда Горбачёву удалось спихнуть одного из своих конкурентов и недоброжелателей, главного московского коммуниста Виктора Гришина.
Я тогда как-то не проассоциировал эту фамилию с первым секретарём Свердловского обкома КПСС, о котором слышал и много нелестного и немного хорошего за пару-тройку лет до того, когда приходилось работать на Северо-Уральском бокситовом руднике, где пошли мощные горные удары.
Тогда мне рассказали присказку о построенном по инициативе Ельцина в Свердловске новом универсаме, впечатлявшем размахом, чистотой и пустыми прилавками: «На прилавке кильки в томате, за прилавком – бл…и в халате, водка есть за три рубля, ну а больше – ни х..я».
Потом пошли слухи о жёсткости Ельцина к московской партноменклатуре, довёдшей до самоубийства пару районных партруководителей. В России это, конечно, не в диковинку.
Покойный мой брат Саша был свидетелем того, как в люто-студёную зиму 1976-1977 гг., после разговора с «милейшим» Алексеем Косыгиным, сполз в кресле с инфарктом начальник одной из московских теплоэлектростанций.
Воспринимал это отстранённо – их партийные разборки меня мало волновали.
Но вот когда весной в неожиданно тёплые денёчки потекли ручьи от стремительно таявшего снега и пришло указание Ельцина вывести сотрудников непроизводственных организаций колоть лёд и разбрасывать снег (которым и так оставалось дня три-четыре), мы дружно сказали: «Ну и дуболом».
Потом, после его выступления осенью 1987 г. на пленуме ЦК КПСС, стал стремительно формироваться миф о Ельцине как о «защитнике сирых и убогих», несгибаемом борце за правду. Том самом долгожданном герое, который встряхнёт страну и перейдёт от горбачёвских словес к делу, разгонит зажравшихся и восстановит справедливость, о сути которой, впрочем, никто понятия не имел.
По Москве пошли самодельные «стенограммы» его выступления, весьма далёкие от состоявшейся речи. Говорят, автором этой чрезвычайно эффективной подделки был Михаил Полторанин, в то время один из ведущих политических советников-наставников Б. Ельцина (вместе с Г. Бурбулисом, Г. Поповым, Ю. Афанасьевым).
Потом мне довелось наблюдать его эволюцию в лидера антикоммунистического движения, потом – в самовластного хозяина России.
Дважды он меня снимал с должности (назначал – однажды), но в критический для него момент на меня и возложил громадную ответственность.

Прочитано 1069 раз

Поиск по сайту