В 1951 г. группа дипломатов в Женеве закрепила обязательство своих стран интегрировать огромное число беженцев из региона, охваченного этническими распрями, фанатичными идеологиями и, как казалось, бесконечной войной. И этим регионом была Европа.
Вторая мировая война заставила миллионы людей скитаться по разорённому континенту. Польша, Чехословакия и Советский Союз депортировали 14 млн немцев после поражения Германии. Перекройка границ привела к тому, что миллионы украинцев, сербов и представителей других народов были вышвырнуты из своих домов. Шесть лет спустя 400000 человек находились в лагерях для «перемещённых лиц» без какой-либо перспективы обзавестись собственным домом.
На проходившей под эгидой ООН конференции была подписана конвенция, требовавшая от государств рассматривать все ходатайства о предоставлении статуса беженца, с которыми обращаются люди, находящиеся на их территории, и предоставлять его в тех случаях, когда у беженца обнаружатся «убедительные основания опасаться преследований» в стране его происхождения.
Поначалу право на политическое убежище имелось только у европейцев. Но это ограничение было снято благодаря подписанию нового протокола в 1967 г., обеспечившего конвенции всемирный статус. Сейчас Конвенция о статусе беженцев ратифицирована 147 странами: на протяжении более чем 64 лет она определяет, каков должен быть международный ответ на гуманитарные кризисы.
Принятие конвенции ознаменовало прохождение точки невозврата послевоенной эпохи. Государства сами торжественно поклялись искоренить зло, столь отчётливо продемонстрированное войной.
Сотни тысяч беженцев, растёкшихся по Европе этим летом, заставляют вновь вспомнить о том торжественном обещании и порождают новые вопросы. Вот уже несколько месяцев беженцы из Сирии, Афганистана и Эритреи осваивают те маршруты, которыми пользовались их европейские предшественники в 1940-е годы.
Они продираются через колючую проволоку на северной границе Сербии, где когда-то этнические венгры бежали от партизан Тито. Они тайком проезжают на грузовиках через Австрию, как когда-то евреи из Польши, направлявшиеся в Палестину. Но теперь поток движется в противоположном направлении – в Германию.
В начале сентября в западноевропейских странах, и прежде всего в Германии, появился новый, позитивный настрой в отношении к беженцам. Но Центральная и Восточная Европа не склонны разделять подобный восторг.
Венгерский премьер-министр Виктор Орбаан превратился в пугало для либеральных европейцев, возводя стены и протягивая колючую проволоку на пути беженцев и относясь к ним, как к скотине. При этом его не смущают ассоциации с нацистскими концентрационными лагерями или с восточными немцами, перелезавшими через венгерскую колючую проволоку 26 лет назад.
Проведённый в этом месяце в Чехии опрос показал, что 71% населения вообще против приёма беженцев. Словакия дала понять, что если уж придётся принимать беженцев, то только не мусульман. Это является отражением враждебности по отношению к мусульманам и опасений, что Европа неспособна переварить их.
На этих чувствах успешно играют правые политики по всему континенту. Популисты заявляют, что мигранты рвутся к европейской системе социального обеспечения, а не бегут от преследований. Герт Вильдерс из Нидерландов называет их «искателями счастья», а Орбаан говорит, что «подавляющее большинство» их – экономические мигранты.
И потом, продолжают они, те, кто бежит из Сирии, попадают в Грецию через Турцию, где нет никакой угрозы для их жизней. Так что, выходит, что они ненастоящие беженцы?
Нет, всё не так. Во-первых, хоть Турция и подписала конвенцию, она не предоставляет сирийцам статус беженца. Это единственная страна, которая при ратификации протокола 1967 г. к этой конвенции сохранила первоначальные географические ограничения. Так что конвенция обязывает Турцию рассматривать прошения о политическом убежище, полученные только от европейцев.
К тому же, государства, подписавшие конвенцию, обязаны позволить тем, кто просит убежища, оставаться в стране, пока рассматриваются их ходатайства, пусть даже они прибыли через страны, где им ничто не угрожает. Советским евреям, просившим убежища в Америке в 1970-е годы, не отказывали в нём из-за того, что они прибыли через Австрию.
Есть, конечно, исключения. Дублинские правила Европейского Союза гласят, что человек, попросивший убежища не в той стране ЕС, в которую въехал первоначально, должен быть туда возвращён. Международное право позволяет высылать претендентов на убежище в «безопасные» страны, которые способны предоставить для них такие же условия.
Но это не значит, что их можно вернуть на Ближний Восток, где сейчас остаётся большинство сирийских беженцев. Ни Ливан, ни Иордания не подписали эту конвенцию, и хотя обе страны приняли гораздо больше беженцев, чем Европа, ситуация там далеко не дружелюбная.
За последний год Ливан ввёл новые хитрые правила. От 1,5 млн сирийцев требуют подписать обязательство, что они либо не будут работать, либо найдут ливанских попечителей, что обычно означает, что их будут бесплатно эксплуатировать.
Иордания, где 629 000 беженцев живут в основном среди местных общин, усиливает ограничения, направленные, похоже, на то, чтобы либо запереть их в лагерях, либо вынудить уехать.
Без защиты со стороны конвенции большинство сирийцев в Иордании, Ливане и Турции не могут работать легально и живут в страшной нищете.
Всемирная продовольственная программа сократила в 2 раза свою помощь наиболее нуждающимся сирийским беженцам. Теперь она может тратить на одного беженца всего 13,5 долл. в месяц.
В Турции беженцы из числа сирийских курдов могут стать жертвами возобновлённой правительством войны против собственных курдов. Нынешний гигантский скачок в числе беженцев, устремляющихся в Европу, связан не столько с ухудшением положения на полях битв гражданской войны в Сирии, сколько со всё более отчаянной ситуацией в соседних странах.
Но, несмотря на всё это, некоторые упрямые европейцы продолжают утверждать, что прибывающие к ним люди «ненастоящие» беженцы.
Меньше одного процента
После того, как не подтвердились опасения, что лишь немногие мигранты получат статус беженца, очевидно, появятся опасения, что его получат слишком многие из них, особенно теперь, когда Германия так стелется перед ними.
За пределами Сирии находятся 4 млн сирийских беженцев. Даже если они все прибудут в ЕС, это не вызовет серьёзных демографических изменений в этом клубе с населением в более чем 500 млн человек, особенно если их удастся рассредоточить.
Согласно Дублинскому соглашению, на долю Греции и Италии приходится непропорционально большое число ищущих убежища. Это нечестно, но Германия уже перестала руководствоваться этим соглашением применительно к сирийцам, а все остальные страны ЕС разрабатывают систему квот, чтобы добиться более справедливого распределения беженцев.
Хотя на континенте, где на протяжении полутора десятилетий внимание политиков было приковано к провалу попыток интегрировать мусульманские сообщества (что привело к росту популярности Национального фронта Марины Лё Пен во Франции и Партии свободы Вильдерса), перспектива увеличения числа таких сообществ у многих вызывает беспокойство.
Сколь легко сможет Европа интегрировать ещё большее число мусульман, зависит от того, как организован этот процесс. Идя на поводу у тех, кто беспокоится по поводу затрат на содержание беженцев и преступности, правительства часто ограничивают выдачу беженцам разрешений на работу и поселяют их в изолированных центрах по приёму.
Это самый дорогой и наименее эффективный подход из всех возможных. Помещение ищущих политического убежища в управляемые правительством центры не только ведёт к их отчуждению от общества, но и стоит гораздо дороже, чем их поселение в обычном жилом массиве (около 100 евро на человека в день, согласно одному британскому исследованию).
Если разрешить ищущим убежища работать – если, конечно, в условиях хронической безработицы они смогут найти работу, – то это позволит снизить расходы на их содержание и заставит их быстрее осваивать местный язык. Хотя говорят, что, позволив им работать, можно вызвать непредвиденные экономические последствия.
Немецкие исследования влияния иммиграции на рынок труда пришли к выводу, что она способствует росту доходов наиболее квалифицированных работников и бьёт по тем, у кого и так низкие зарплаты.
Успех зависит и от того, кто занимается интеграцией. Европейские государства-нации имеют дело с потоками беженцев по меньшей мере со времён исхода протестантов во времена Тридцатилетней войны, то есть столько, сколько сами существуют. Но иммигрантские нации Америки и Австралии гораздо лучше справляются с этой работой, так что любое решение сирийского кризиса невозможно без их участия.
Одна из моделей – это кризис с вьетнамскими «людьми в лодках», начавшийся в конце 1970-х годов и развивавшийся подобно нынешнему сирийскому рассеянию. Изначально неконтролируемая эмиграция привела к сопротивлению со стороны соседних стран, а ряд трагических случаев с гибелью людей в море способствовал мобилизации общественного мнения на Западе.
Тогда международное сообщество создало лагеря для приёма и распределения ищущих политического убежища. Некоторые были возвращены на родину, а по поводу других с Вьетнамом были заключены соглашения о возможности их легального выезда. Около 1,3 млн беженцев из Индокитая оказались в Америке; другие попали в Австралию, Канаду и Францию, третьи – в прочие страны Европы.
Люди в лодках были ещё менее квалифицированы, чем те, кто бежал из Южного Вьетнама в 1975 г., и ещё меньше идеологически отождествляли себя с Западом. В Австралии они стали первой крупной группой иммигрантов из Азии. А это была страна с преимущественно белыми потомками колонистов, очень чувствительными к вопросу о сохранении своей этнической идентичности.
Но теперь люди в лодках стали примером успеха почти везде, где они осели. Американцы вьетнамского происхождения имеют более низкий уровень образования и хуже говорят по-английски, чем средний иммигрант, но имеют более высокий уровень доходов и лучше интегрированы в общество.
Если сравнение вьетнамских людей в лодках и сирийских иммигрантов кажется натянутым, то это из-за того, что в западных странах широко распространено мнение, что мусульмане несут с собой большую угрозу, чем другие иммигранты. Это страх не только перед культурными различиями, но и перед антизападными политическими настроениями в мусульманской среде. Террористические атаки исламистов в Европе в этом году усилили подобные опасения.
Но каждая волна иммиграции сопровождалась подобными страхами. В 1709 г. война за испанское наследство привела к тому, что тысячи людей бежали из Нижней Саксонии вниз по Рейну, через Северное море в Лондон. Уверенные, что получат возможность свободно отправиться в Америку, эти так называемые «бедные пфальцы» оказались в лагерях беженцев.
Дэниел Дефо и другие виги настаивали, что это протестанты, бегущие от преследований католиков, и им следует позволить остаться в Англии. Но по этой аргументации нанесла удар более тщательная инспекция, обнаружившая, что половина этих пфальцев – сами католики.
Фракция же тори тем временем настаивала, что это экономические иммигранты – малоквалифицированные и нежелательные – которые станут тяжким бременем для короны. В конце концов нашлись люди, которые отправили их в Америку, где они основали Джёрмэнтаун в Нью-Йорке.
Неразрывно связанные
Сама Америка, обычно приветливая, также знала периоды сомнений. Миллионы прибывших из Южной и Восточной Европы в конце XIX в. вызвали опасения, что «англоязычная раса» не справится с этим нашествием. После 1945 г. Америка годами отказывалась принимать любых беженцев из Восточной Европы: сенатор от Западной Виргинии Чапмэн Реверком предостерегал от «трагической ошибки перенесения в нашу среду этих носителей коммунистического мышления». И эти опасения, также как страхи по поводу террористов-исламистов сегодня, были небезосновательны.
В XIX веке некоторые иммигранты из Восточной Европы в страны Запада были вовлечены в террористические организации анархистов; в ХХ в. некоторые шпионили в пользу Советского Союза. Но всё это, в конечном счёте, не такие уж большие проблемы.
Хотя в одном отношении сегодняшние беженцы и иммигранты действительно отличаются от своих предшественников. Многие имеют лучшее образование, материальные ресурсы, связи с родственниками и друзьями, уже живущими в Европе, с которыми можно поговорить по телефону или связаться через Facebook. У некоторых есть чёткие планы, куда двигаться, у других – ясные жизненные стратегии. Другими словами, они деятельны.
6 сентября на железнодорожной станции в маленькой австрийской деревушке Никельсдорф Валид аль-Убайд ждал поезда в немецкий город Киль. Он изучал его у себя на смартфоне: «Так много сирийцев сейчас едут в Мюнхен и Берлин. Лучше ехать туда, где нас не так много». Рядом на платформе Хуссейн Сериф планировал найти работу в Германии, полагаясь на образование, полученное во Французской школе бизнеса INSEAD (он как раз получил степень, когда из-за угрозы быть призванным в армию покинул Дамаск).
Миллионы соотечественников Серифа всё ещё ждут в Турции, Ливане и Иордании, постепенно теряя надежду. Они знают о правах, предоставляемых им конвенцией; они знают через социальные сети об успехах и неудачах своих друзей и родственников. Многие из них, возможно, вскоре двинутся на запад.
У Европы есть возможность их приветить; в данный момент во многих местах так и склонны поступать. Необходимо, чтобы этот порыв тепла и доброты был преобразован в чёткую программу действий, которая обеспечила бы новичкам безопасность, вовлечение в общественно полезный труд и признание со стороны принимающего общества.
The Economist,
12 сентября 2015 года
