Десакрализация импортозамещения

Импортозамещение исполнилось в последние месяцы какого-то сакрального смысла: с ним чиновники и эксперты связывают надежды на возрождение российской экономики. Однако говорить о том, оправдались ли они, можно будет говорить не раньше, чем через пару лет. Пока же у меня есть большие сомнения относительно светлых перспектив такой политики.
Начну с того, что импортозамещение импортозамещению рознь. За последние несколько десятилетий в мире усвоили два простых урока.
Во-первых, то, что продаётся только в стране и не может конкурировать на глобальном рынке – это отстой. В 1960-1970 гг. под лозунгом «освободимся от зависимости от западного оборудования и промышленной продукции» были начаты реформы во многих странах «социалистической ориентации»: от Танзании и Ганы до Кубы и некоторых государств Латинской Америки. По этому пути пошли даже Индия и Бразилия.
Ни один промышленный товар из этих стран не стал глобальным брендом.
Выдающийся экономист и социолог, а позже президент Бразилии Ф. Э. Кардозо вынужден был признать провал такой политики ещё во второй половине 1980-х.
Во-вторых, привлечение в страну передовых технологий (а лучше – целых производств) даёт возможность развить заводы на собственной территории, увеличить занятость, повысить сбор налогов и – пусть и не с такими амбициями, как в первом случае – но получить национальный продукт.
Этим путем пошли все азиатские страны, и рядом со сборочными производствами Sony и Mitsui в Корее выросли Samsung и LG, а недалеко от заводов Volkswagen и GM в Китае появились предприятия Lifan, Great Wall и Xinkai. Именно эти марки стали символами импортозамещения, лицом промышленности новых индустриальных стран.
Россия испытала уже и первый, и второй вариант. Первый окончился, по сути, советским провалом. Техника, производимая в стране, оказалась намного более дорогой (особенно в эксплуатации) и менее производительной, чем импортная.
Число комбайнов, производимых в нынешних границах России, между 1986 г. и 2012 г. снизилось со 118 тыс. до 6,5 тыс. штук, тракторов – с 265 тыс. до 13,2 тыс., пассажирских самолётов – с 356 до 18.
Второй вариант развития был инициирован относительно недавно, с начала 2000-х: в России появились заводы западных компаний по производству холодильников, стиральных машин, телевизоров, бытовой техники, и – самое впечатляющее – автомобилей.
В итоге число выпускаемых легковушек выросло с 689 тыс. до 2,1 млн. как раз за те годы, в которые приказало долго жить отечественное тракторо- и комбайностроение. Рост в производстве бытовой техники также был весьма впечатляющим.
Однако – и в этом отличие российской практики от мировой – в стране не появилось ни одной новой отечественной компании в производстве тех типов продукции, которую удалось начать изготовливать в стране по второму – оптимальному – типу импортозамещения. Нет у нас ни Samsung’ов, ни Lifan’ов, и, похоже, не предвидится.
Собственно, это и есть наш диагноз. Мы не можем победить иностранную продукцию даже на собственном рынке. Мы можем только её запретить и в таких условиях сделать шаг назад, расконсервировав заводы двадцатилетней давности и начав производить то, что давно забыто в остальном мире.
Это и есть суть «импортозамещения по-путински».
Что может дать такой процесс? Думаю, немногое. Начнём с высокотехнологичного сектора. На пике спроса, в 2012 г., в Россию было импортировано 14,1 млн. персональных компьютеров. Еще в конце 1990-х, когда спрос составлял чуть менее 1 млн. штук в год, в стране действовало более 30 компаний, занимавшихся их сборкой – такие как R-Style, Формоза, Nord Computers, Rover, с общим объёмом выпуска до 210 тыс. штук.
Однако с тех пор цены на компютеры на мировом рынке резко упали, их качество и быстродействие выросло в разы. Российские сборщики ушли с рынка.
Сейчас Россия импортирует не 75% техники, как в 2000 г., а более 97%. Мобильные телефоны (продано в 2014 г. более 41 млн. штук) и оборудование для передачи сигнала в этой жизненно важной отрасли у нас не производятся вообще: даже знаменитый YotaPhone собирается на Тайване.
Практически то же самое касается оргтехники – от принтеров и факсов до переплётного и ламинирующего оборудования, лекарств, медицинской техники и многого другого. Доля импорта на нашем рынке устойчиво растёт по большинству этих позиций.
Даже в оборонке и космической отрасли мы мало что можем сделать без иностранных поставщиков. В составе спутников связи, изготавливаемых красноярским НПО им. Решетнёва, приборы и модули российского производства составляют до 30%, но из-за них случается 95% поломок и отказов. При этом старейший из работающих на орбите спутников американской системы GPS функционирует с 1993 г., а старейший спутник системы ГЛОНАСС – с 2006 г.
Если мы хотим перестать принимать телевизионный сигнал на 80% территории страны (хотя это, наверное, улучшило бы ментальное здоровье нации), импортозамещение будет самым верным к тому рецептом. Во всех этих сферах импортозамещение практически невозможно, и, замечу, о нём сейчас даже и не особо-то и говорят.
Второй «эшелон» – это более традиционное промышленное оборудование, и именно тут пока можно заметить основной массив «победных реляций».
Техника и оборудование, покупавшееся ранее за рубежом, заказывается теперь на «Уралвагонзаводе» и других подобных предприятиях. Однако и тут есть вопросы. В среднем за 2002-2011 гг. в Россию ввозилось технологического оборудование на $35-40 млрд. в год. Оно составляет сейчас до 50% парка в относительно модернизированных отраслях: в сфере связи, промышленности стройматериалов, полиграфической отрасли, пищевой промышленности, логистике и торговле.
Насколько совместимыми окажутся импортные и российские образцы? Сколько сил потребуется для «доводки» последних? Насколько они будут производительными?
Ответы на эти вопросы станут ясны через год-полтора после поставки оборудования, а пока реальная эффективность «импортозамещения» практически непросчитываема.
Да, увеличение заказов обеспечит предприятия работой, ВВП страны не будет падать так быстро, как в иной ситуации, но кто сказал, что выход из кризиса исчисляется только в темпах роста?
Из любого серьёзного кризиса развитые страны выходили с новой структурой производства, а российская версия импортозамещения как раз консервирует прежнюю, которая в прошлом уже доказала свою неэффективность.
Значит ли это, что импортозамещение вообще не нужно? Я бы так не сказал. Оно может быть эффективным, прежде всего в относительно низкотехнологичных отраслях – в сельском хозяйстве, пищевой и лёгкой промышленности: в тех секторах экономики, с которых начиналось ускоренное развитие всех развивающихся стран. Здесь, однако, также есть проблемы.
Самое очевидное «поле» для импортозамещения – аграрный сектор. Сейчас наша зависимость от импорта составляет около 30%, а, например, по говядине достигает 61%, по молоку, сырам и маслу – в среднем 38-45%, по свинине – 37%.
Изменить ситуацию довольно просто, но для этого нужны чёткие управленческие решения. Прежде всего следует ввести нечто типа программ поддержки европейских и американских фермеров.
Государству не нужно субсидировать лизинг и кредиты – надо скупать готовую российскую продукцию этих секторов по ценам в 1,5-2 раза выше рыночной, а затем продавать ее перерабатывающим компаниям по субсидируемой цене.
Это потребует нескольких миллиардов долларов в год, но под гарантированный сбыт аграрии найдут средства для расширения производства. Сложность, однако, состоит в том, что такая политика должна иметь горизонт в 5-10 лет.
Если же наши «контрсанкции» введены на год, никто не будет заниматься организацией новых производств, и в итоге (как сейчас и случается) произойдёт просто замена стран-экспортёров.
Для развития российской пищевой промышленности, кроме расширения закупочной базы, необходимо создание крупных логистических центров, в которых могли бы совершаться оптовые закупки аграрной продукции. Политика экспорта в этом случае оказалась бы более продуманной: если товар не реализуется на внутреннем рынке, открываются квоты на экспорт. Сейчас же многие сельскохозяйственные производители ориентированы на экспорт, особенно учитывая курс рубля. В любом случае никакими «общими» мерами проблему не решить: нужен очень дифференцированный и тонкий подход.
При этом даже в аграрной отрасли можно использовать те же схемы, что и в промышленности: прежде всего приглашая иностранных инвесторов. С введением «контрсанкций» в ряде регионов случился резкий взлёт цен на продукты, и самым большим он был в Калининградской области.
Но если сейчас в регионе обрабатывается всего 12% земель, тогда как в Восточной Пруссии в 1938 г. этот показатель достигал 72%, то почему не продать большие наделы полякам и литовцам? Вместо того, чтобы возить овощи и мясо из своих стран, они построили бы теплицы и фермы, завезли качественный посевной материал и скот, применили бы давно им известные технологии и наладили бы выпуск продукции на российской территории.
Напомню: в 1938 г. в Восточной Пруссии насчитывалось 1,38 млн. голов крупного рогатого скота, в то время как в конце 2014 г. в Калининградской области… – 87,4 тыс. штук. В предвоенные годы на самой крупной в Германии – Мюнхенской – свиной ярмарке доля животных из Кёнигсберга составляла около трети [все данные – по кн. Bloech, Hans. OstpreuЯens Landwirtschaft, Koenigsberg, Landsmannschaft OstpreuЯen, б.г]. Восстановить это нам слабо? Или мы мыслим только в более «стратегических» масштабах?
Пока же мы радуемся тому, что в декабре 2014 г., по данным Росстата, в России производство говядины, свинины и баранины выросло… на 20,1% в годовом выражении. Ура! Импортозамещение заработало!!!
Но я сомневаюсь, что даже свиньи могли начать плодиться намного быстрее, чем прежде, и достигать «из чувства русского патриотизма» возраста забоя менее чем за полгода. Значит, просто началось ускоренное истребление мясного стада, и несколько месяцев «роста» закончатся его резким сокращением, после чего победные реляции стихнут.
Импортозамещение – сложный процесс, выходящий далеко за пределы компетентности современной российской правящей элиты. Оно имеет экономический смысл только в случае, если формирует качественно новые отрасли и повышает эффективность производства, а не реанимирует предприятия, которые давно дышат на ладан.
Сегодня самой большой ошибкой было бы стремиться поддерживать высокие темпы роста в экономике, нуждающейся в структурной перестройке. Добиться номинального роста ВВП за счёт строительства нового БАМа, ЦКАД, скоростной железной дороги в Казань (а лучше – сразу до Норильска), а заодно и десяти стадионов к ЧМ-2018 можно.
Но эти проекты никогда не окупятся, а их поддержание в рабочем состоянии потребует в будущем многомиллиардных дотаций.
Импортозамещение, как и другие экстренные меры, должны помогать преодолевать кризис, а не оттягивать его, и потому они обязаны прежде всего быть эффективными.
А будут ли они хорошим пропагандистским инструментом – это совсем иной и далеко не столь принципиальный вопрос.
Владислав Иноземцев,
профессор экономики Высшей школы экономики, директор Центра постиндустриальных исследований