Не стало Александра Васильевича Тюстина. В последние годы он из-за болезни ушёл из публичного пространства, и, на мой взгляд, его быстро стали забывать.
Сейчас, узнав о его кончине, пытаюсь как-то сформулировать то главное, что от него осталось: не послужной список, не обширная библиография его работ, не заслуженное общественное признание и награды, а образ, аура, в какой он видится мне. Пожалуй, главное слово – Память.
Она присутствовала в каждой его статье и выступлении. Александр Васильевич всегда начинал с благодарного перечисления вклада тех, кто шёл перед ним или рядом. По этому прекрасному началу можно безошибочно определить его статьи. 
Александр Тюстин и Лариса Рассказова в краеведческом музее, 2006 год.
Из личного архива Ларисы Рассказовой.
Он и выступал так, рассказывая о предыдущих краеведах, с именем и отчеством, с указанием вклада в изучение края. Он же создал цикл встреч в краеведческом музее с рассказом о выдающихся и о забытых краеведах «Хранители памяти». Делалась выставка, выпускалась скромная брошюрка с обязательной библиографией. Благодаря ему история края становилась всё более густо населённой.
Особое ощущение памяти и в его самоотверженном занятии пензенскими некрополями. Обойти все старые и заброшенные кладбища, зафиксировать надписи на памятниках. Писать сельским краеведам, учителям, чтобы они дошли и списали, когда уже ему самому ездить и ходить было не под силу.
Он многое успел сохранить, ныне погибшее, издал очень ценный справочник. Даже сейчас мало кому понятен интерес к кладбищам. А уж во времена построения светлого будущего это вообще воспринималось как чудачество и странность.
Благодарная память о родной Ломовке – упоминания о ней есть во многих его работах по самым разнообразным темам. Одна из его статей называлась «Роль Ломовки в судьбах русского дворянства». Сейчас воспринимается как-то трогательно.
А, казалось бы, что же вспоминать, за что благодарить: голодное сиротское (без отца, которого не видел живым) детство в послевоенной деревне, тяжёлая физическая работа.
Но в его рассказах и статьях это совсем другая деревня: с барской усадь-бой, пусть и скромной, с древними дворянскими родами, имевшими к ней отношение, пусть и почти эфемерное.
Своей памятью Александр Васильевич гордился. Она, действительно, была уникальна и восхищала всех. Без подготовки и слов «дайте сосредото-читься; вспомню и перезвоню; найду, где у меня это записано» – он сходу начинал отвечать. Как будто только что оторвался от работы именно над этим материалом.
Наши разговоры с ним он иногда прерывал вопросом: «А он такому-то племянником был?», или «А у неё дедушка – тот-то?» И потом удовлетвори-тельно констатировал: «Слава Богу! Память у меня работает!»
А в позапрошлом году всё краеведческое сообщество заставила волно-ваться весть о его пропаже, так как у него иногда стали появляться провалы памяти. Как иронична и жестока бывает жизнь…
Полагаю, в официальных некрологах будут перечислены и сосчитаны все его заслуги перед пензенским краеведением. Они настолько очевидны и значительны, и, надо сказать, в своё время замечены и учтены, что тут уж не собьёшься. Напишу, каким помню его я.
На мой взгляд, он был не только уникальным краеведом, но и уникаль-ным человеком.
Я познакомилась с Александром Васильевичем после его «возвращения в краеведение» во второй половине 90-х годов прошлого века. Наверное, это произошло благодаря нашей общей музейной деятельности.
В мою жизнь он вошёл навсегда. Прежде всего, постоянным ощущением надёжной помощи. Не помню ни одного отказа в моих просьбах и вопросах. Ни одной высокомерной интонации, ни ссылки на важные поручения из правительства и спешную работу.
А ведь он в девяностые и в начале нулевых годов реально был справоч-ным бюро, звучащей энциклопедией, консультантом для всех и по всем вопросам краеведения, исторического и современного. Опытным краеведам он говорил: «Посмотри у Вигеля… А мемуары Витте смотрела?», а другим подробно рассказывал, как называется книжка, где взять, что там смотреть.
Александр Васильевич был визитной карточкой Пензы. Он это понимал, цену себе знал и заслуги свои реально оценивал. Ему покровительствовал академик РАО, «всероссийский краевед», председатель Союза краеведов России С. О. Шмидт. Но на поведении Тюстина это никак не сказывалось.
Сколько людей к нему ходило, скольким он помогал – счёту не поддаёт-ся. Его замечательной и уникальной чертой был универсализм. Он многое о многих знал из разных отраслей, областей и направлений.
Собственно, с советского периода до настоящего времени, по большому счёту, у нас два столпа краеведения – Александр Васильевич Тюстин и Олег Михайлович Савин.
Был ещё и Вячеслав Степанович Годин, директор архива, но в пору его активной деятельности печататься и выпускать книжки были довольно сложно, поэтому широкой общественности он известен мало. Краеведы со стажем хранят о нём благодарную память.
Савин и Тюстин были очень разными, с разными подходами, способами и методиками работы по добыванию знаний. Подозреваю, что у них были свои особенности в отношениях и какая-то ревность, но и безусловное уважение к работе друг друга.
Александр Васильевич был милым, обходительным, приятным в общении человеком. От него исходила какая-то «старорежимная» доброжелательность и внимание к собеседнику. Родился ли он такой, жизнь ли в военное и послевоенное тяжёлое время сделала его таким, или сам он себя таким сделал, увлечённый дворянством?
Общей темой наших разговоров и была история дворянства. Помню их шуточные начала: «Я Вас не отрываю от обеда? Вы, наверное, стерляжью уху кушать собираетесь?» Я ему отвечаю, что обедаю на рабочем месте, бутербродами, и тут же получаю: «С икоркой?», и парирую: «Нет, с сёмужкой!» Это всё в лихие девяностые, когда зарплату месяцами не получали.
В девяностых годах он рассказывал о своих знакомствах с «московскими пензяками», людьми прошлой высокой общежительной культуры.
Невозможно понять, откуда у деревенского мальчика-безотцовщины такая тяга к дворянскому образу жизни, вплоть до усвоения манер. Он знал многих легендарных личностей и «через одно рукопожатие» (Тынянов) доносил до нас аромат и атмосферу старинной жизни.
С улыбкой и иронией вспоминал о своих просчётах в поведении с пензенскими «дворянскими старухами». Но ведь они принимали его, несмотря на отсутствие манер. Они доверчиво отдавали ему свои семейные реликвии. Видимо, чувствовали то, о чём и я пытаюсь сказать: инстинкт памяти. Были уверены, что сохранит, что понимает ценность.
Кажется, в профессиональной деятельности музейщика-собирателя у него не было ни одного прокола: ему никто не отказал. Он привозил особо ценные предметы для каждого музея: мемории, т. е. личные вещи земляков.
Действительно, алмазы коллекции. Эти вещи, фотографии, документы играли у него в руках, у него на экскурсии по выставке, в его рассказах.
Так увлечённо и с искренней любовью, видя за ними живого выдающегося человека, радуясь своим знакомством с ним, Александр Васильевич говорил о находках и поступлениях.
Теперь я думаю, что эти вещи осиротели. Именно не тогда, когда хозяин их с любовью передавал, а Александр Васильевич благоговейно и благодарно принимал. Коллекция осиротела сейчас. Без него, без его воспоминаний, свидетельств, всегдашнего интереса (как в первый раз) вещи онемели и пожухли.
Ведь он их помнил в руках хозяина, он видел в них часть личности. Это одна из музейных истин: вещь надо уметь «разговорить», чтобы она сама рас-сказала о хозяине. Он умел.
Помню одну из последних замечательных выставок, кажется, к какому-то юбилею Александра Васильевича, с материалами о роде Вырубовых.
Николай Васильевич Вырубов (1915-2009), потомок пензенских помещиков, командор ордена Почётного легиона, незадолго до смерти передал в музей из Парижа часть семейного архива и реликвий. Отношения с ним установил и поддерживал Александр Васильевич.
Он рассказывал, что, когда Николай Васильевич узнал, что в гербе Колышлейского района, где находились имения его предков, использованы детали дворянского герба Вырубовых, ветеран Второй мировой войны заплакал.
Александр Васильевич был членом областной геральдической комиссии, поэтому дворянские гербы частично возродились в современной геральдике области. Это тоже проявление инстинкта памяти.
Александр Васильевич принадлежал к предыдущему поколению краеведов. Я бы охарактеризовала его как краеведа-романтика. Это сказывается и в его публикациях. Некоторые из них относятся к жанру популярной познава-тельной журналистики. Они не всегда чётко выстроены, в них бывает материал, не относящийся строго к теме. Полагаю, что аналитика не его сильная черта.
Выскажу, возможно, спорную мысль, что многими книгами Александра Васильевича нельзя пользоваться как источниками. Многие его статьи и даже книги не имеют научно-справочного аппарата. Они написаны не для науки и не для специалистов.
Задача его книг другая: увлечь, очаровать историей своей родины, пусть даже отступая от строгости доказательств. Заинтересовать краеведением он умел. Он очень любил красивые, даже чрезмерные формулировки, отсюда все его «Рапсодии», «Палитры», «Мозаики», «Калейдоскопы», «Раскрытый веер рода Бахметевых»...
Помню, как мы работали над книгой «Пенза – моя вдохновительница». Часть глав писал или редактировал он, часть – я. Жду от него обещанных текстов. Нет. Звоню, спрашиваю в чём дело: он же говорил, что у него всё есть. Милый Александр Васильевич отвечает: «Тут надо как-то особенно подать – красиво. Вот я и думаю».
Романтизм его состоял ещё и в почти детском желании всех сделать пензяками. Найти у какой-то выдающейся личности пензенские корни – это было счастье. При этом бывали и ошибки, а чаще всего родство это оказыва-лось очень далёкое и малосодержательное, о котором герой не догадывался и спокойно жизнь прожил, но Александру Васильевичу это доставляло большую радость. Можно сказать, он научил гордиться нашей провинциальной маленькой родиной.
Конечно, есть большое количество направлений и тем, где он был реальным первопроходцем. Прежде всего, история купечества, банковское дело. Как мы все радовались, когда в 2004 г. у Александра Васильевича вышла в Москве первая, толстая, «настоящая» книга по пензенскому краеведению «Во благо Отечества», причём в серии «Золотая книга России» и, кажется, впервые на спонсорские деньги.
Думаю о том, что большую часть своей исследовательской жизни он провёл в автономном плавании. Мало кто интересовался его трудами о губернаторах, предводителях дворянства, георгиевских кавалерах, потомках дворянских и купеческих родов. Счастье для нас, что Александр Васильевич успел застать в живых свидетелей пензенской истории и сохранить память о них.
Александр Васильевич был одним из звеньев, связывающих девятнадца-тый и двадцатый века. С ним ушёл из жизни и стал историей очередной пласт пензенской культуры. Теперь историей становится он сам.
Вечная ему память в наших благодарных сердцах!
Лариса Рассказова
