Справка «УМ»:
Владимир Борисов, подполковник в отставке.
Родился 18 июня 1955 г. в г. Пензе. Окончил школу № 30.
В 1972-1976 гг. учился в Вольском высшем военном училище тыла.
В 1976-1979 гг. служил в Северной группе советских войск (Польша).
В 1979-1987 гг. проходил службу в Дальневосточном военном округе (Приморский край, пос. Смоляниново).
С июня 1987 г. по июль 1988 г. находился в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
Награжден медалью «За боевые заслуги».
В наградном листе на заместителя командира парашютно-десантного батальона по тылу 56 ДШБ Борисова Владимира Юрьевича написано: «Проходит службу в Республике Афганистан с июня 1987 г. За это время принимал участие в 4-х боевых операциях, сопровождении 18 колонн, 2-х засадных операциях, где зарекомендовал себя мужественным, инициативным, волевым военнослужащим, способным в любую минуту прийти на помощь товарищам.
Так, 15 мая 1988 года, участвуя в проводке колонны по маршруту ГАРДЕЗ-КАБУЛ в районе н. п. МУХАМЕТДАГА-ВУЛУСВАЛИ провинции ЛОГАР, при попытке мятежников захватить одну из поврежденных машин правильно организовал оборону и, управляя огнем боевых машин, отразил нападение мятежников, уничтожив при этом 3-и огневые точки мятежников. Тем самым способствовал прохождению колонны без потерь в личном составе и технике». Представление к награде подписал командир 56 ДШБ гвардии полковник Евневич.
Затем Владимир Борисов проходил службу в Туркестанском военном округе (1988-1989 гг.), в Западной группе советских войск (ГДР, 1989-1991 гг.). С 1992 г. – военный пенсионер.
С 1991 г. снова живет и работает в Пензе.
– Владимир Юрьевич, расскажите, как Вы оказались в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
– Я проходил службу на Дальнем Востоке: заместителем командира по тылу в отдельном ремонтно-восстановительном батальоне мотострелковой дивизии. Весной 1987 г. из Хабаровска, штаба округа, пришла разнарядка на отправку в Афганистан.
По должности зама по тылу было 3 кандидата, включая меня. Два офицера ехать отказались. Один уволился из армии, другой поплатился за свой отказ партбилетом. Я не стал отказываться. Решил, что раз я пошел служить в армию, то должен выполнять все приказы, а не только те, что мне нравятся.
– С каким настроением Вы приняли новое назначение?
– Меня оно абсолютно не обрадовало. Я был расстроен. К тому времени уже возвращались с Афгана офицеры, отслужившие там свой срок. И они ничего веселого не рассказывали. Но чувство долга пересилило нежелание ехать.
– Как Вас встретил Афганистан?
– Сначала мы прибыли в Ташкент. Я прошел медкомиссию в штабе округа, что годен для несения службы в жарких районах. А в Ташкенте – уже госпиталя, наши раненые. Все это тоже настроение не поднимало.
Потом был перелет на ИЛ-76 из Ташкента в Кабул. Там находился пересыльный пункт – огромные ангары, где мы жили до получения назначения.
Меня настолько впечатлила новая обстановка, что я даже про свой день рождения чуть не забыл – мне должно было исполниться 32 года. И так совпало, что в день моего рождения для нас выступал Александр Розенбаум.
– Какой была новая обстановка?
– После тихой мирной жизни в Советском Союзе, где даже милиция тогда без пистолетов ходила, в Афгане – все с автоматами. Едем на пересылку на «пазике», а у автобуса – прострелянные стекла, у водителя – автомат на капоте.
Я получил назначение в 56 десантно-штурмовую бригаду, которая стояла в Гардезе. Это городок южнее Кабула.
Летел к месту назначения на гражданском самолете Ан-24, днем. Тогда впечатлило, что на всех надели парашюты, стали рассказывать, что нужно делать, если собьют.
– Можно сказать, что Вы испытывали страх?
– Первые три месяца чувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Казалось, что тебя везде ждет смерть, что все стреляют только в тебя.
Было приятно, что Громов, командующий 40-й армией, нас, новичков, перед отбытием к месту назначения приглашал к себе, старался как-то успокоить. Он понимал наши ощущения в первые месяцы службы.
А через 3-4 месяца привыкаешь. Появляется какой-то азарт. Где горячее, туда и хочется попасть.
И офицеры, и солдаты – все стремятся участвовать в боевых действиях. Наверное, потому, что хотелось уйти от рутинной гарнизонной жизни. Ее еще Куприн в «Поединке» описал.
С того времени мало что изменилось – каждый день одно и то же: смотр, развод, потом занятия по боевой и политической подготовке, обед, потом снова занятия, разборка-сборка оружия...
Надоедало. Поэтому на боевые операции и стремились. Там другие пейзажи, населенные пункты, другие впечатления.
– Но ведь зам по тылу занимается обеспечением. Разве он принимает участие в боевых операциях?
– Я должен сказать, что замы по тылу вообще очень серьезно рискуют.
Мне приходилось заниматься в основном обеспечением продовольствием своего батальона. Боеприпасами тоже, но в меньшей степени. И самыми опасными были поездки в Кабул за продовольствием.
Когда идет на перехват боевая группа, духам у них нечем особо поживиться: только паек на 5 дней. Ну и оружие. Но у такой колонны всегда мощное сопровождение: танки, поддержка с воздуха.
А тыловая колонна везет горючее, продовольствие. Это же самый лакомый кусок. Есть чем поживиться. И духи нас всегда поджидали.
Кроме того, более десяти раз я принимал участие в боевых операциях своей бригады.
– Вам приходилось попадать в засады?
– Приходилось. Бывало, что нашу колонну обстреливали духи. Но, чтобы они колонну уничтожили, такого при мне не было.
Когда я служил, мы уже научились воевать и такие ситуации стали стандартными. При нападении духов сразу же вызывалась поддержка с воздуха. Боевые вертолеты прилетали минут через пятнадцать. И пока мы шли колонной, над нами периодически пролетали дежурные вертолеты. Духам было трудно нас остановить.
– А что представляли собой боевые операции?
– В основном это была реализация разведданных. Нам поступали данные, что по таким-то координатам наблюдается скопление техники или людей. Например, идет караван из Пакистана. Задачей нашего батальона было прибыть в место предполагаемой засады, разоружить или уничтожить противника.
Кроме того, я принимал участие в операции «Магистраль» по прорыву военной и экономической блокады округа Хост. В ней была задействована практически вся наша 40 армия.
– Потери в вашем батальоне были большие?
– Не помню, чтобы были серьезные потери. Скорее, это можно назвать трагическими случайностями.
Был случай в бригаде: летел борт, на нем возвращались выписанные из госпиталя, отпускники. Как правило, вертолеты летали по двое, всегда ночью и без прожекторов. Один вертолет врезался в горы. Пока сообщили об этом по связи, пока определили место крушения, у людей шансов не осталось. В горах ночью очень холодно. Даже если кто и остался жив после крушения, они замерзли. Тогда погибло человек пятнадцать.
Начальник нашей разведки погиб: шла колонна, он отошел от дороги метров на пять – его миной разорвало.
Еще был случай. Мы выехали с оборудованием в другой полк. Стоим, ждем, пока нас оформят и запустят на территорию гарнизона. А один солдат захотел в туалет. Постеснялся сделать это возле машины. А мы свои территории по периметру минируем. Вот он перешагивал, перешагивал растяжки и одну задел.
Через 5 минут он был уже на операционном столе. Но спасти его все равно не удалось. А входное отверстие было всего-то со спичечную головку. Но возле сердца.
Вообще, самое неприятное было – это мины.
За 10 лет не только мы научились воевать. Духи тоже на нас научились охотиться. Они, например, использовали мины, которые с первого надавливания не срабатывали. Рассчитаны были на то, что подрыв происходил на пятый раз.
Бывает, идет колонна, впереди – каток. Уже один танк проехал, второй, третий, а потом – взрыв. Со мной такое было. По счастью, только осколками осыпало.
Были у духов итальянские мины на вооружении. Пластиковые. Там из металла – только игла, которая протыкала капсюль. Остальное – пластик и взрывчатка. С металлоискателем ее не найдешь. Да и вообще металлоискатель в Афгане был практически бесполезен: 10 лет там стреляли, все дороги гильзами усыпаны.
Очень помогали собаки. Большие колонны сопровождали саперы с собаками. Они шли впереди, и собаки, наверное, чуяли место, где работал человек. Так и находили мины.
– Вокруг Афганской войны существует множество мифов. Один из них гласит, что многие наши людские потери в Афганистане были вызваны неумелым руководством со стороны высших армейских чинов. Ваше мнение по поводу этого.
– Мне трудно оценивать всю афганскую кампанию. Я был там только последний год. И, как я уже сказал, к этому времени мы научились воевать.
Но «старожилы» Афганистана – те, кто служил там с самого начала кампании – говорили, что когда советские войска только вошли, местные были настроены вполне добродушно. Наши ездили между населенными пунктами на «уазиках» с брезентовым верхом. Было абсолютно безопасно.
Но, наверное, потом чем-то мы испортили себе репутацию: не туда, может быть, стреляли, чей-то огород, условно говоря, потоптали. Люди ведь у нас разные. Не всегда понимают, как себя вести.
Местные стали отвечать.
– Как Вы восприняли решение правительства СССР о выводе советских войск из Афганистана?
– Неоднозначно. С одной стороны, Советский Союз действительно навоевался. А с другой стороны, я уже привык. Я расстроился, что недослужу.
Командировка у всех офицеров была на 2 года. Я чуть больше года прослужил. Дальние гарнизоны, такие как наш, стали выводить первыми. Если бы я служил в Кабуле, как раз еще год бы прослужил.
Наши войска уходили налегке. Забирали только технику. Да и то не всю.
Мы очень много в Афганистане построили. Оставили все, вплоть до постельного белья. Жалко было.
Последнее, что запомнилось: мы уходим, а местные въезжают в наш гарнизон, выламывают окна, грузят наше имущество на машины. Все это они везли потом на базар. У них уже тогда был капитализм.
– Как встретила вас, афганцев, Родина?
– Очень тепло. Вдоль дороги стояли наши узбекские товарищи, махали платочками. Складывалось впечатление, что они тоже рады, что мы вернулись. Хотя они, может быть, уже 115-ю колонну встречали. Но тебе-то кажется, что это все ради тебя.
– Для Вас участие в войне – это травма?
– Мне трудно давать оценку. По-любому, конечно, война – это гадость. Но мое ощущение, да и любого, кто прослужил больше года в Афгане, – туда хочется вернуться.
У нас были офицеры, которые не один срок прослужили. Я первые три месяца про них думал: сумасшедшие. Думал, я отслужу 2 года – и больше сюда ни ногой.
Когда мы выходили, пересекаешь границу – готов землю родную целовать. Так рад, что вернулся, что ничего с тобой не случилось.
А потом вдруг начинаешь скучать. Хочется эту пыль афганскую еще раз навестить. Пешком бы туда ушел.
– Почему?
– Там была какая-то особая атмосфера. Все же кого попало в Афган не отправляли. Там в массе своей служили честные и порядочные люди. Ни у кого не было желания друг друга подсидеть. Не было подлости. Не было желания откосить. Даже среди солдат это считалось зазорным.
– Можно сказать, что участие в Афганской войне подняло Вашу самооценку?
– Думаю, да. Конечно, если бы ситуация не заставила, я бы сам напрашиваться в Афганистан не стал. Но так уж случилось, и мне посчастливилось теперь об этом вспоминать.
– Многие считают, что Афганская война была напрасной. Что она унесла многие жизни, подорвала экономику СССР и ускорила его развал. Как считаете Вы?
– Сложно сказать. Но, как офицер, я считал и считаю, что держать надо свою страну. Надо защищать свою территорию. И чтобы армия была дееспособной, она должна принимать участие в боевых операциях. Только на учениях воевать не научишься.
