Я был начальником УВД с 1983 по 1998 годы. В то время уровень криминализации в Пензенской области был одним из самых низких по стране. Наша область входила в пятерку самых спокойных в СССР. Уровень раскрываемости преступлений у нас был в районе 90%. Меня коллеги из других регионов на встречах в Москве часто спрашивали: «Почему у вас так спокойно?»
Я думаю, это была не только заслуга милиции или прокуратуры. Так сложилось исторически – в Пензенской области жил законопослушный народ. У нас менталитет такой.
На территории области проживают в основном 3 народности – русские, татары и мордва.
Татары – народ предприимчивый, но у них крепкая вера. Она их тормозит: удерживает от неблаговидных поступков. А русские и мордва – они более спокойные.
Основная масса населения жила в деревне. Какая среди них преступность? Кражи да драки. Городского населения было не так много, в основном тоже из деревенских. Кормили себя сами. Голодных бунтов не было.
Но и в советское время случались ЧП.
Зэки и генерал
В 1987 г. произошел бунт в колонии № 1. Это в районе велозавода.
Осужденных в колонии было около двух тысяч. Они вычислили нашего информатора в своих рядах и решили с ним расправиться.
Наши сотрудники спрятали информатора на территории колонии. Тогда осужденные взбунтовались, все высыпали на крыши бараков, уже начали погромы.
Я приехал в колонию. Вижу – вокруг колонии внутренние войска стоят. С резиновыми дубинками и собаками. На подавление бунта войска выходили без оружия, потому что в ходе беспорядков осужденные могли оружие отобрать.
Начальник колонии пытается вести с осужденными переговоры через заграждения.
Заключенные нам кричат: «Что вы с нами через проволоку разговариваете? Боитесь?»
Я говорю сотрудникам колонии: давайте зайдем внутрь. Мне отвечают: нельзя.
Дело в том, что я был в форме генерала милиции. На территорию колонии вообще в милицейской форме запрещено было заходить. Она раздражает осужденных. На человека в форме они легко могут напасть.
Но не поеду же я домой переодеваться! Я говорю: «Ну, я же не просто милиционер. Я же генерал. Они это, наверное, понимают». Мне: все равно нельзя.
Но я настоял. Взял с собой начальника колонии, командира полка. Мы открыли калитку. Зашли.
Осужденные расступились, нас пропустили, а потом окружили.
Мы их спрашиваем: «Что вы хотите?» Они отвечают: «Отдайте нам стукача». Мы говорим: «Не можем, вы же с ним расправитесь. Это будет еще одно преступление». – «Тогда уберите его из колонии». Мы: «Нет вопросов».
Я говорю начальнику колонии: «Пригоните автозак, чтобы осужденные видели, как вы этого человека погрузили и вывезли отсюда».
Так и сделали.
А осужденные продолжают шуметь: «Нас еще тут плохо кормят!»
Я при них начальнику колонии говорю: «Чего не хватает? Какие еще нужны продукты?» Обговорили и этот вопрос.
Снова их спрашиваю: «Еще что?» – «Хотим, чтобы начальник отряда, где служил стукач, в колонии больше не работал». Я отвечаю: «Нет вопросов. Это в моей власти. С завтрашнего дня он у вас не работает».
И так обсудили все до мелочей.
В конце они говорят: «Уберите войска». Мы им отвечаем: «Мы согласны убрать войска. Но сначала вы очистите территорию и разойдитесь по своим общежитиям».
Все вроде обсудили. Я толпе говорю: «Нам пора уходить». Они расступились, сделали коридор и выпустили нас.
Конечно, рискованный это был разговор. Ведь среди осужденных много психически нездоровых людей. Они могли и заточкой пырнуть. Но меня, несмотря на форму, никто тогда не оскорбил.
Может, осужденные тоже от всего происходящего опешили.
Первая операция
Сейчас захватом заложников никого не удивишь. Во времена СССР о них вслух не говорили, хотя в стране они случались. Я лично, как начальник УВД, 6 раз возглавлял оперативные группы по освобождению заложников в Пензе.
Первый такой случай произошел в 1987 г.
В колонии № 7, что в районе завода «Тяжпромарматура», трое опасных преступников, осужденных на длительные сроки, в помещении санчасти захватили женщину-врача.
Надо сказать, что при захвате заложников всегда создавался штаб по их освобождению. Туда входили представители прокуратуры, КГБ, административные и партийные работники. Но вся ответственность, как правило, ложилась на начальника УВД.
Мы приехали в колонию с прокурором области Николаем Ивановичем Макаровым. Организовали с преступниками переговоры через дверь. Они требовали машину, водителя и автомат. После выезда за пределы колонии обещали отпустить заложницу.
Уничтожить бандитов мы могли из снайперской винтовки. Но, во-первых, они прятались, во-вторых, их было трое. Одного убьешь, а два других расправятся с врачом.
И мы разработали такую операцию.
Прежде всего решили обезопасить заложницу: предложили осужденным обменять ее на наших сотрудников. Начальник 7-й колонии Козлов, начальник оперативной части УИН Григорий Осиновский и полковник из прокуратуры, который курировал системы исправительных учреждений, добровольно вызвались занять место заложницы.
Преступники согласились на наше предложение, отпустили женщину, и наши сотрудники зашли в помещение санчасти.
Мы сообщили бандитам, что подготовили по их требованию машину, водителя и автомат. Один из преступников вышел убедиться в этом. Мы его не тронули.
Во дворе стоял УАЗик, «буханка», на переднее сиденье мы положили автомат. Водитель, майор КГБ, сидел за рулем. Преступник все осмотрел и вернулся обратно.
Далее мы запланировали следующее.
Когда заключенные станут с заложниками выходить из комнаты, где они находились, им нужно будет пройти сначала через длинный коридор – он метров 10. В коридоре располагались двери кабинетов, которые мы закрыли на ключ. За ними разместили спецназовцев.
После коридора – холл. В холле было окошечко, где больным осужденным выдавали лекарства. За этим окошечком мы также посадили нашего человека.
Предполагалось, что преступники поведут к выходу наших полковников, приставив им к горлу металлические заточки. Первым из заложников пойдет Осиновский. Он, не доходя до конца коридора метра два-три, должен будет громко нецензурно выразиться.
Эта брань будет сигналом. После нее все заложники одновременно должны отмахнуться от заточек, чтобы убрать их от шеи, и упасть на пол. Мы рассчитывали, что, если даже наши сотрудники получат порезы в других частях тела, раны будут не опасны для жизни.
А спецназовцы после сигнала должны одновременно распахнуть двери и обезвредить преступников.
Если осужденным все же удастся прорваться в холл, из окошечка для выдачи лекарств их расстреляет наш сотрудник.
Операция, честно говоря, была опасная для ее участников. Полковники предварительно тренировались, как они будут отбрасывать заточки, как будут падать.
В итоге все получилось.
Осиновский, не доходя до холла, выругался. Остальные заложники отбросили заточки и упали на пол. Один из преступников тоже упал. А два других успели выскочить в холл. И здесь их наш сотрудник расстрелял. Одному попал прямо в лоб, а другого ранил в пах. Позже он тоже скончался.
Того преступника, что упал в коридоре, спецназовцы скрутили. Он оказался организатором.
Сложная была операция. Но никто из сотрудников УВД наград за нее не получил.
Взрыв гранаты
Серьезные преступления в нашей области начались во время перестройки. Тогда революция произошла не только в умах гражданских лиц, но и в колониях. По всей стране в исправительных учреждениях участились бунты, захваты заложников.
Одна из громких историй случилась и в Пензе.
Это было 17 июня 1994 г. Я вел коллегию в УВД. На ней присутствовали прокурор области Виктор Федорович Костяев, начальник управления ФСБ Валентин Николаевич Логунов, представители областной власти.
Вдруг входит дежурный по УВД и докладывает: «Товарищ генерал, в колонии № 5 осужденные захватили заложников. Требуют встречи с начальником УВД».
Я сразу прекратил коллегию, доложил о случившемся министру внутренних дел Ерину. И мы с Костяевым и Логуновым поехали на место происшествия, в Терновку.
Преступников было двое. Они захватили 6 сотрудников медицинской части: врачей, медсестер. Вооружены осужденные были гранатами – и такое случилось впервые в нашей практике.
На переговоры с преступниками я пошел сначала один. Разговаривали через окно. Я спросил: «Какие ваши требования?» Они мне: «Дайте нам самолет или вертолет, автобус, чтобы мы могли добраться до самолета или вертолета. И, когда мы в них сядем, мы освободим заложников».
Преступники собирались вылететь то ли в Чечню, то ли в Дагестан.
Я им объясняю: «Я не распоряжаюсь самолетами и вертолетами. У меня их нет. Я могу только запросить их в Москве или Нижнем Новгороде. Мне на это нужно 2-3 часа».
Преступники мне: «Хорошо. Но имейте в виду – мы должны сами увидеть этот вертолет или самолет».
У нас была основная задача – тянуть время, чтобы более тщательно подготовить операцию по освобождению заложников.
Мы с прокурором Костяевым потом еще несколько раз ходили на переговоры с осужденными. А как разговаривали: вот открытое окно, решетка, а за ней стоит преступник и перед нашим лицом гранату держит. А в ней чека выдернута. Говорит: не выполните условия – я отпущу гранату.
Для освобождения заложников мы разработали 3 варианта проведения операции: на месте (в кабинете медчасти, где находились осужденные и заложники), при посадке в автобус и при посадке в вертолет. Подготовили 3 группы спецназа. Вызвали из Нижнего Новгорода вертолет.
Обо всех предпринимаемых действиях я постоянно докладывал в Москву, министру Ерину. Он потребовал, чтобы мы провели операцию по освобождению заложников только на месте, никакого транспорта преступникам не давать. Это фактически был приказ.
Я собрал своих сотрудников и сказал: готовьте спецназ к штурму. Всю операцию будем проводить в помещении, где находятся преступники и заложники.
Пока мы готовили группу к штурму, прилетел вертолет и стал кружить над колонией. Преступники увидели его и стали нам угрожать: если вы через 5 минут не подадите автобус, мы будем резать горло заложникам и по одному выбрасывать трупы. Они были озверевшие. Им терять было нечего. У них и так срок заключения был более 20 лет.
Нужно было срочно действовать.
План нашей операции был следующий.
Во время переговоров через окно мы видели, что один из преступников говорил с нами, а другой, тоже с гранатой, выходил из комнаты в коридор, опасаясь, что спецназ во время переговоров может туда ворваться. Мы решили этим воспользоваться.
Рассчитывали, что, когда преступник в очередной раз выйдет в коридор, мы его уничтожим из бесшумного оружия. У него граната упадет, взорвется.
После взрыва группа захвата ворвется в комнату с заложниками. Если второй осужденный бросит гранату, она взорвется не сразу – через 4 секунды. За это время спецназовцы должны загородить заложников щитами и вытолкнуть из комнаты. После этого они уничтожают преступника.
Мы понимали, что в этой ситуации без жертв не обойтись. Но у меня был такой приказ – провести операцию только своими силами. Я дал команду начать штурм.
Группа спецназа пробралась через крышу на 1 этаж. Командовал группой майор Александр Сергеев.
Преступники услышали шорох, и один вышел в коридор посмотреть.
Ему Сергеев стреляет в лоб. У преступника из рук падает граната, а он сам – с пулей во лбу! – разворачивается и вваливается назад в комнату. А граната не взрывается – преступник чеку выдернул, а скобу замотал резинкой, чтобы граната не взорвалась.
Преступник, что находился в комнате, видя, что его соучастник ввалился в комнату, успел схватить заложницу и прижал ее к себе. Гранату с выдернутой чекой держал у лица заложницы.
Наши ребята ворвались в комнату, мгновенно из щитов сделали коридор и практически выбросили заложников.
Сергеев в это время подбегает к преступнику, бьет его автоматом по голове, вырывает женщину и толкает ее к выходу. А преступник после удара разжал руку. Граната взорвалась.
Сергеев был в бронежилете и в каске. Но каски тогда были без забрала. И надо же так случиться, что ему осколок гранаты попал в глаз и повредил мозг. Другие его ранения – рук и ног – не были смертельными.
Когда майора Сергеева вынесли, я подошел к нему. Он спросил: «Все живы?» Я ответил: «Все». Он закрыл глаза и больше не приходил в сознание. Через три дня он скончался.
В результате той операции преступники погибли на месте. Все заложники были спасены. Некоторые сотрудники УВД получили ранения, неопасные для жизни. Было бы забрало у каски – остался бы в живых и Александр Сергеев.
Проводя операцию, мы думали, что у преступников только 2 гранаты. Оказалось, их было шесть.
В ходе расследования выяснили, что гранаты преступникам пронес сотрудник колонии – начальник отряда. Он прибыл на работу в Пензу из Мордовии. Правда, он утверждал, что не знал, что передавал гранаты – просто пронес коробку. Его осудили, он получил срок.
Ряд сотрудников, отвечающих за режим и оперативную работу в колониях, мною был уволен, и материалы дела мы передали в суд.
Этот случай был первым в СССР, когда заложников взяли с гранатами.
Я потом не раз выступал в академии МВД, на коллегиях, семинарах – отчитывался о нашем опыте проведения операции. Такие случаи внимательно изучались, на их основе делались выводы и принимались срочные меры.
Майору Александру Сергееву посмертно было присвоено звание Герой России.
Скованные одной цепью…
Во время перестройки зародились первые кооперативы, пошел дележ собственности, у людей появились большие деньги. Вот тогда преступность и подскочила.
Многие жители Пензы, наверное, помнят убийство инкассатора банка «Тарханы». Оно было совершено в апреле 1997 г.
Преступники из пистолета-пулемета в упор расстреляли инкассатора банка. Похитили 200 тыс. долл и 20 тыс. дойчмарок и скрылись на автомобиле «Опель-кадет».
Возглавил расследование этого дела Валерий Александрович Куликов, заместитель начальника УВД. В группу по раскрытию преступления входили сотрудники многих служб, в том числе и Юрий Николаевич Рузляев, который тогда был начальником отделения уголовного розыска Первомайского ОВД.
Сложное это было преступление. Но за 2 месяца оно было раскрыто. Мы вышли на преступников.
Налетчики, убив инкассатора, поехали на пустырь рядом с гостиницей Пенза, поставили там машину и подожгли.
И в этой сгоревшей машине мы при осмотре нашли талончик от квитанции. По ней определили, что машина была куплена в Белоруссии. Наши сотрудники поехали в Белоруссию, выяснили, кто купил машину. Так мы и вышли на преступников. Их оказалось трое.
Задержали их, начали допрашивать: «Где деньги?» Деньги, по их признанию, разделили между собой 2 участника.
Один рассказал, где спрятал свою долю: увез в деревню, к своей бабушке.
Куликов и Рузляев поехали изымать деньги. А бабушка уперлась и ни в какую: денег не видела, внук ничего не привозил.
И тут надо отдать должное Рузляеву, его смекалке и оперативным навыкам. Он обратил внимание, что у бабушки в избе старинная икона висела. Она набожная была. Рузляев эту икону со стены снимает и говорит старушке: «Клянись перед Богом, что ты не брала деньги».
А она настолько была верующей, что не смогла перед иконой сказать неправду. Замялась: «Ах, вы, ироды, заставили меня перед Богом…» Пошла и показала, где спрятаны деньги. Они были закопаны в саду, в трехлитровой банке.
А второй налетчик признался в убийстве, а, где деньги спрятал, не говорит. Бились с ним, наверное, месяца три.
В милиции принято, что допросы ведут следователи и оперативные работники. Но я, будучи начальником УВД, практиковал это иногда сам: спускался в следственную комнату, приглашал задержанного и разговаривал с ним.
Я хоть и не психолог, но мне было интересно знать, почему он не возвращает деньги. Должна же была быть причина.
Я с ним долго беседовал. Один раз, потом второй. Я убеждал его: эти деньги на крови твоего друга. (Налетчик был хорошо знаком с убитым.) Тебя осудят, и даже когда ты освободишься, как ты будешь эти деньги тратить?
И наступил момент, когда преступник сказал: «Знаешь, генерал, я готов отдать деньги. Но только лично Вам».
Я растерялся. Говорю: «Я же не следователь. Это же надо делать по закону». Он: «Если Вы сами со мной поедете за деньгами, я Вам лично их отдам. Больше никому – ни следователям, ни оперативным работникам – отдавать не буду».
«Только есть условия, – продолжает он. – Первое: не трогайте того человека, у которого эти деньги хранятся. Второе: едем втроем – я, Вы и водитель. Если замечу, что нас сопровождают, мы вернемся, и я деньги не отдам».
Я был поставлен в очень щекотливое положение. Думаю: рисковать и ехать с убийцей? Посоветовался со следователем, с оперативниками, прокуратурой. Они все: «Александр Иванович, лучше не надо. Кто знает, что он выкинет». А преступник был парень здоровый, мастер спорта по борьбе.
Но я подумал-подумал и махнул рукой: «Давай, поехали».
Конечно, я пошел на риск. Но я считал тогда, что украдены были деньги народные.
Правда, Василий Михайлович Смирнов и Валерий Александрович Куликов сели в другую машину, чтобы нас незаметно сопровождать. Все-таки это опасно было – ехать с убийцей.
Куда ехать, я тоже не знал. Он говорит: сядем в машину, тогда я скажу, куда.
Нам накинули наручники: ему на правую руку, мне на левую. Я в сером костюме был. Накинул пиджак на руки, чтоб не видно было наручники.
Сели в жигуленок. Водитель был с угрозыска.
Поехали в Арбеково. Преступник по дороге несколько раз оглядывался, но машин наших не заметил. Ехали сначала по пр. Победы, потом свернули на пр. Строителей, к железной дороге. Там дома стоят 5-этажные. Он заставил петлять по дворам: проверял, нет ли слежки.
А сопровождение, конечно, потеряло нас в этих закоулках.
Остановились у одного из подъездов. Выходим вдвоем. Водитель остался в машине.
У меня, конечно, опасения были: заведет в какую-нибудь «малину». Ну, думаю, сразу же не убьет. Сопротивляться буду. Деваться все равно некуда. Раз уж назвался груздем, надо лезть в корзину.
Поднялись на 3 этаж. Он звонит в дверь: «Теть Мань, открой». Она открывает: «Ой!» Тут мальчонка лет четырех-пяти выбежал. Они к нему обниматься.
Он: «Теть Мань, мне некогда. Я не один». А под пиджаком же не видно, что мы в наручниках.
Вошли мы с ним в ванную. А в квартире совмещенный был санузел. Он ложится на пол. И я ложусь на пол. По-другому в наручниках никак.
Он лезет под ванную. Начал левой рукой там шарить. Думаю, сейчас оттуда нож или пистолет вынет… Но нет – вынул сверток. Говорит мне: «Вот деньги. Бери».
Я отвечаю: «Я не могу их взять. Ты уж держи их сам. Отдашь следователям. А то я свои отпечатки оставлю, подумают, что это я тебе деньги подкинул». Он мог и скомпрометировать меня таким образом, чтобы оправдаться.
Вышли мы из дома с деньгами, сели в машину, стали выезжать и увидели машину сопровождения. Подъехали к ним. Я сдал нашим сотрудникам задержанного вместе с деньгами.
Выяснилось потом, что мальчонка этот – сын его сожительницы, которая была в заключении. А эта тетя Маня воспитывала мальчика. Поэтому он и просил, чтобы ее не трогали. По закону, женщина эта должна была отвечать за хранение денег, хотя она о них и не знала ничего.
Я попросил тогда и своих сотрудников, и прокуратуру, чтобы они женщину не трогали.
Но, когда Юрий Николаевич Рузляев стал уже начальником УВД, мы разговорились с ним и вспомнили этот случай. Он сказал, что все-таки ездили потом к этой тете Мане, проводили у нее обыск, допрашивали. Просто мне об этом не сказали.
Получилось, что я не выполнил свое обещание.
Но у этой истории было продолжение.
Прошло, наверное, после этого случая лет десять.
Я уже был на пенсии. Стою как-то на остановке на ул. Кирова, жду маршрутку. Был в гражданской одежде. Вдруг останавливается жигуленок. Открывается дверь: «Товарищ генерал, Вам куда?»
А частенько бывало так, что работник милиции едет, видит меня и останавливается, чтобы подвезти по дороге. Я так и подумал: наверное, это сотрудник милиции остановился. Отвечаю: «Я домой, на Красную». – «Садитесь – подвезу».
Я смело сажусь. Водитель говорит: «Вы меня не узнали?» Я: «Извини, нет. Ты работал в милиции?» – «Нет, не работал. Помните убийство инкассатора? Я тот, кого Вы уговорили отдать деньги».
Я, честно говоря, струхнул немного. Напрягся. Он, видно, заметил и сказал: «Все нормально. Я месяца три как освободился. Устроился на работу. Я завязал».
Он довез меня до дома. Мы пожали друг другу руки и разошлись.
К чему я это? Многие силовые структуры в преступнике видят только преступника, не видят в нем человека. А тот парень, когда я с ним беседовал, почувствовал, видимо, что я с ним как с человеком разговариваю. Такое отношение к задержанным часто оказывается полезным.
