– Марат, нет желания в связи с юбилейной датой подвести итоги?
– Ничего не хочется итожить, всё впереди.
– Тогда начнём с самого начала: где родились, где учились?
– Родился 7 сентября 1966 г. в Заречном, тогда он назывался Пенза-19. Закончил школу № 216 и поступил в Пензенский инженерно-строительный институт в 1983 г.
– Когда к Вам пришло решение стать архитектором?
– Мне повезло, что рядом оказались взрослые люди, которые увидели во мне какие-то задатки. Большое спасибо моему школьному учителю рисования Виктору Егоровичу Кузнецову, который вёл, кроме уроков рисования и черчения, ещё изостудию. В эту изостудию ходили ученики и из других школ, потому что учитель был очень хороший. Поэтому для меня поступление не было сложным жизненным этапом.
Если бы не было у меня такого преподавателя, неизвестно, вырулил бы я на архитектурную стезю. Было время, когда я в пять кружков был записан: и секция самбо, и фотостудия, и танцы. Это, наверное, всем свойственно в определённом возрасте. А Виктор Егорович, что называется, бил по рукам и говорил: «Нельзя объять необъятное! Надо определить цель». Спасибо ему большое и огромный привет.
– Что расскажете об учёбе в институте?
– Мы поступили в институт, когда деканом факультета был Валерий Роландович Усов. Он же вёл у нас основы архитектурного проектирования.
Опять же большая удача, что первым учителем в профессии был такой человек, как Усов. Он преподаватель от бога, интеллектуал высокого уровня. Именно он сделал процесс обучения интересным.
Я до сих пор помню, как с удовольствием ходил в институт. Первые два курса были самыми захватывающими. Ему тоже большое спасибо за всё.
– Вы заканчивали, когда ещё существовало распределение?
– Это был 1990 г., период, когда в стране многое начало сдвигаться с устоявшихся норм. У нас был первый выпуск, когда экзамен по научному коммунизму заменили на реферат.
Потому что у нас был бунт: мы бузили, приводили в пример болгарских студентов в Софии, которые отказались сдавать научный коммунизм. В 1990 г. ещё была сильна руководящая идеологическая роль партии в нашей жизни, но эта роль уже ставилась под вопрос.
По распределению я должен был остаться в институте, но потом ставку эту ликвидировали. Нужно было переждать годик, чтобы поехать в аспирантуру в Московский архитектурный институт. И Усов посоветовал своему приятелю Бреусову взять своего бывшего студента во вновь организованную мастерскую. (В 1989 г. разрешили открывать персональные творческие мастерские.) И я уже не поехал в аспирантуру, а остался в мастерской Бреусова и проработал у него 15 лет, и очень тому рад.
Случайность, но очень часто вся наша жизнь отмечена какими-то реперными точками, основанными на стечении обстоятельств.
– Вы закончили институт через 7 лет после того, как поступили, из-за службы в армии? Говорят, все отслужившие мужчины с особым чувством вспоминают армию до конца жизни.
– Я не отличаюсь от этих мужчин и вспоминаю армию до сих пор в хорошем смысле. Если бы служба длилась год, а не два, было бы ещё лучше.
По большому счёту это было не потерянное время, а новый жизненный опыт: масса новых характеров, проверка на коммуникабельность и другие качества. Самый главный плюс, который я вынес из армии, – начал играть на гитаре. И сегодня главным подарком от семьи стала большая красивая гитара.
– Марат, начало вашей профессиональной деятельности выпало на переходный период: с одной стороны, жёсткие нормы ломались, с другой, денег не было. Как вам работалось в таких условиях?
– Я завидую молодым людям, которые начали свой профессиональный путь в конце 1990 – начале 2000-х гг. Потому что десятилетие перед этим было переломным для всей страны. Некоторые вообще лишились профессии, например, историки партии. Это было безвременье, когда и заказы у архитекторов были случайными, и денег особых не приносили. Многие мои сокурсники так и не стали работать по профессии.
Профессия архитектора требует накопления практических знаний и навыков в течение продолжительного времени. А если у тебя практическая работа невысокого уровня сложности, например, коттеджи, то ты не получаешь необходимых знаний и умений.
Хорошо, что, работая у Бреусова, я даже в то время имел возможность работать над сложными объектами. Потому что он очень деятельный человек, и в условиях жёсткой конкуренции и отсутствия вала заказов мог их находить. Например, в 1998 г. Бреусов, Шлихтер и я начали работу над зданием Сбербанка на ул. Суворова.
Завидую тем, кто начал работать с 2000-х гг., потому что это пик строительства. Путь, который мне пришлось пройти за 20 лет, современный молодой архитектор может пройти за 10 лет, если попадает в нормальную организацию.
Потому что самостоятельно проектировать здание выпускник института по определению не может. В любом случае должен быть период работы под руководством более опытных архитекторов в творческих коллективах.
– Как Вы считаете, удаётся ли архитектору сохранять творческую свободу, или его работа – это вечный компромисс с заказчиком?
– Взаимоотношение художника и общества – тема вечная. Но архитектурная профессия настолько многофункциональна, включает в себя столько видов искусств...
Вообще, творческая часть в архитектурном процессе (если, конечно, это не концептуальная деятельность, а связанная с реализацией объекта) занимает по времени процентов 15. А остальные 85% – это общение с заказчиками и инженерами смежных специальностей, разработка чертежей.
И на каждом этапе это компромисс, надо быть и психологом, и дипломатом. Но эти 15% стоят в самом начале и определяют судьбу всего объекта: иной раз мы формируем идею, потому что заказчик её сформулировать не может. Если тебе заказчик доверяет, это большущая удача.
Вообще, реализуется примерно 50% того, что мы делаем в виде эскизов, поэтому все реализованные постройки очень дороги. Мы не можем относиться к своим постройкам как к картине: эта удачная, а эта неудачная, и её нужно положить в шкаф. Каждое реализованное здание ценно по-своему.
Но все реализованные объекты имеют такую историю, связанную со строительством, с договорными отношениями, которая может отравить любые воспоминания, любую гордость.
– А как же гордость города – ККЗ «Пенза»?
– Это очень большая удача – участие в работе над таким объектом. Мы с Игорем Ермоленко прошли все стадии, от архитектурного конкурса, эскиза до реализации, участия в авторском надзоре. Разве что ленточку перерезать нас не пригласили.
Мы считаем, что в целом здание получилось, как мы и задумывали: от внешнего образа до интерьера, и естественно начали его показывать на различных архитектурных конкурсах и фестивалях. И очень приятно, что на российском уровне постройка получила хорошие отзывы.
Мы получили первую премию и главный приз на конкурсе-фестивале «Евразия-2015». Получили первую премию конкурса «Арт-проект» в Нижнем Новгороде в номинации «Общественные здания», причём «спорить» приходилось с сочинскими объектами. На «Зодчестве» – это российский «Оскар» в архитектуре – вошли в число лауреатов.
Надо сказать, что за всё время творческой деятельности меня окружают люди, без которых я свою работу уже не представляю. Большое спасибо моим двум главным соавторам. Это моя правая и левая рука: архитектор Игорь Ермоленко и моя жена и по совместительству архитектор Светлана Мочалина.
– Не могу не задать Вам вопрос о застройке Пензы.
– Мы этим летом были в Нижнем Новгороде. Вот там исторический центр по-настоящему исторический. Мне понравилось, что там в принципе нет ничего диссонирующего с исторической застройкой, хотя в центре ведется новое строительство. Это не значит, что современные здания повторяют какие-то исторические мотивы: они просто «не высовываются».
А выбиваться из контекста можно этажностью, цветом, формой – чего в нашем городе предостаточно. Похожие ощущения у меня были в Самаре
Пенза пока посередине остановилась. Ведь речь идёт не только о сохранении исторического облика города, но и о создании гуманизированной, соразмерной человеку среды.
