Дневник, как и любой творческий акт, отражает личностные особенности и чувства автора.
Личность Г. В. Мясникова можно охарактеризовать как личность аутистическую, живущую автономной, закрытой для окружающих духовной жизнью.
Существовавший политический режим, которому Мясников служит на высокой должности, вызывает у него глубокое неприятие по многочисленным фактам неустроенности жизни, всевластия чиновников-бюрократов, лживости, неэффективности и лицемерия власти.
Он временами начинает ненавидеть бессмысленную рутинную неэффективность своей работы, что проецируется раздражением, выказываемым многим людям.
Имеется высокая ранимость в отношении своего душевного мира и равнодушие к душевному миру других людей, отстраненность от них, восприятие многих людей как застывших масок: «Сколько портишь людям нервов, крови, порой здоровья, а они зла не помнят, понимают, что все делается не ради прихоти, а ради дела, ради народа» (стр. 27).
Как и многим людям, которые сформировались в тоталитарном государстве, Мясникову свойственны садо-мазохистские черты характера.
С одной стороны, это административное хамство с разгонами, нагоняями в отношении нижестоящих. И внешне лояльное, терпимое, а иногда и подобострастное отношение к московским начальникам. Положительные и отрицательные характеристики людей скупы, некоторые просто упоминаются фамилией. Без каких-либо характеристик и впечатлений.
Политический режим продолжал благополучно существовать, не трогаясь душевными муками Мясникова, его тяжелым психологическим конфликтом: действовать по убеждениям и рисковать всем, что достигнуто в жизни, или остаться в безопасности, но чувствовать, что трусишь и предаешь самое дорогое.
Такой психологический конфликт разрушителен для психики многих людей. Иные спивались, деградировали или самоуничтожались психологически или физически.
Но Мясников, с его честолюбием, широтой душевно-интеллектуальной жизни, креативностью, бессознательно находит выход в культурно-исторических занятиях и пишет дневник.
Таить и постоянно чувствовать в себе «Сверх-Я» с его критикой общества, в котором он вынужден жить, крайне болезненно.
В целом это возможно, только если тебе доступны и другие, альтернативные образы «Сверх-Я». В истории и культуре находит он успокоение, радость, отдохновение. Его расколотое «Я» воссоединяется на время до счастливой целостности, когда он погружается в исторические и культурные пласты. Так он восстанавливал и самоуважение, и целост-ность личности, обретал смысл и цель своей жизни.
Это были чуть ли не единственные психологические подпорки, которые способны были поддерживать его, давая силу жить в мире, постоянно угрожающем морально-психологическим уничтожением.
Как это ни парадоксально, но и верная, по внешнему рисунку деятельности, служба критикуемому внутренне режиму также помогала восстанавливать внутреннюю целост-ность душевной жизни, не чувствовать себя чужаком.
Глубокое, как на подводной лодке, задраивание отсеков душевной жизни все же не спасало Георга Васильевича от психологической деформации мышления, которую нес режим своим подданным. Убежденность, что он, как партийный деятель, служит людям, спасала от чувства вины, не переносимого для такой сильной личности, давала ощущение безопасности.
Душевная борьба, а также то, что к власти в Пензе и стране приходят люди куда более поверхностные, чем он, конформисты, не способные к системному анализу проблем, решительным, выверенным действиям, с годами приводит Мясникова к апатии, нежеланию ходить на работу. Он все более погружается в научно-историческую работу, часто сожалея, что не стал историком.
Архетипические основы личности Мясникова просматриваются в воспоминаниях об отце, построившем церковь в родном селе, самом детском воспоминании о церкви как символе прежней, отмененной революцией русской народной культуры и духа: «Громадой на фоне садов возвышается церковь, темное, но родное прошлое. Здесь преклоняли колени и находили себе хлеб мои прадеды, прабабка и бабка, здесь в купели приобщился к христианству и я. Сколько ног истоптало ее ступени, а она гордо стоит, задумчиво храня память о прошлом, и робко, тоскливо глядит в беспросветное будущее».
Последняя есть имманентный вектор его деятельности по сохранению русского исторического наследия и русской нации. Ностальгия по образам ушедшего прошлого сублимируется в активном интересе к истории. Одновременно присутствует убежденность, что религия – это прошлое. Сегодня она подменяется развитием культуры. И он гордится, что строит клубы.
В этом проявляются элементы Эдипова комплекса с бессознательной конкуренцией с отцом и отвержением его ценностей. Бессознательная агрессия к отцу служит отождествлению с ним, и «Супер-Эго» развивается из агрессивности по отношению к отцу.
В этом необъяснимое для самого Мясникова влечение к истории, ценность которой отвергают его идеологические наставники.
Либидо сконцентрировано на образе матери, которая идентифицируется у атеиста Мясникова с иконным образом Богоматери, как символа утешения, защиты, всепрощения. Портрет матери берет он с собой в больницу в связи с предстоящей операцией по поводу аппендицита. Женские образы в дневнике, включая жену, представлены так же скупо, как и мужские, без всякого эротического налета.
Либидо Мясникова сублимировалось в культурно-исторической деятельности, в написании дневника, где единственно он и выражал свою могучую природную энергию.
Танатос, или разрушительный инстинкт, реализовывался в его механической, авторитарной партийной деятельности, которая с годами, в силу осознания её бессмысленности, ему просто надоела.
Сложно перемешанные эти выражения базовых инстинктов и составляют сложность и противоречивость личности Мясникова, до конца не понятой многими до сих пор.
Тяготится ощущением, что прожил не свою жизнь. «Нужно было родиться в иную эпоху; эпоху бурных страстей, митингов, решительных действий. Я же вышел в путь тогда, когда на смену всему этому пришли кабинетные страсти, митинги сменились бесконечными совещаниями и заседаниями, а главной фигурой стал не борец, а чиновник, бюрократ, умеющий вовремя вставить угодливое словцо, скромно опустить взгляд перед начальством и рычать на подчиненных, «аки лев». Мне не везет, потому что никак не могу и не хочу быть таким чиновником» (стр. 16).
Часто употребляет слова «кошмар», «ужас», «волосы встают дыбом», «страшно», «жуткий». Это свидетельствует о многолетнем состоянии хронического эмоционального стресса.
С годами появляется и клинический симптомы невротизации – длительные периоды стойкой бессонницы, апатического настроения, когда не хочется идти на работу. Снижается интерес к жизни. Присутствует страх смерти. Почти каждый свой день рождения он думает о бренности человеческого существования, смерти.
Остро переживает свое душевное одиночество. 8 ноября 1985 г. он пишет: «...Одиночество руководителя при нашей коллективной системе. Всё время на виду, а дома только семья. Никого нельзя подпустить близко, чтобы не дать повода для всякого рода кривотолков. Жуткий вакуум. Психологически выдержать его сложно. Но без выдержки нельзя быть руководителем» (стр. 625).
Идентифицирует себя с Дон-Кихотом: «Выдумываем себе мельницы и начинаем с ними бороться» (стр. 4)
Проскальзывают в дневнике Мясникова и мессианские нотки. «Реализована одна из целей жизни – служить своему народу, своим землякам, возвеличивание подвига моих предков. Сделать удалось многое. Пенза из захудалого и малоизвестного города стала центром российской культуры, образцом для подражания. И это – главное».
Роли других людей, реализовавших его идеи (свои иметь воспрещалось), не отмечает: это для него вторично.
Фото Владимира Елшанского
