Самое читаемое в номере

Катарсис Мануйлова

A A A

Кто понял жизнь, тот больше не спешит,
Смакует каждый миг и наблюдает…
Омар Хайям
Валентин Игоревич Мануйлов оказал мне честь быть в первых рядах тех, кто познакомился с новым, дополненным, изданием его книги «Мой алфавит».

alphabetКнига эта готова привести в замешательство любителей традиционных литературных направлений.
Жанр? Нет жанра.
Гибрид из мемуаров, философии, жизненных наблюдений, социальной и политической аналитики, художественных зарисовок.
Литературные рамки, барьеры? Нет рамок, барьеров.
Идет сплошной поток сознания, который бросает из стороны в сторону волнами воспоминаний, впечатлений, чувств. Автор пишет все, что чувствовал, помнил, пережил.
Это как раз тот случай, на который указывал Б. Окуд-жава:
Каждый пишет, как он слышит.
Каждый слышит, как он дышит.
Как он дышит, так и пишет,
Не стараясь угодить...
Где хронология повествования? Нет хронологии повествования. Вообще-то и повествования в традиционном понимании нет.
Есть импрессионистские впечатления, пропитанные еще не отгоревшими воспоминаниями, увлечениями, заблуждениями и озарениями, ностальгией по прошедшему детству, о близких, родных людях, а также о тех, кто являлся интеллектуальными гуру автора на разных этапах жизни, изложенные в алфавитном порядке.
Может быть, вам не все понравится в представлениях автора, а что-то вызовет критику, протест, удивление. Ну и что?
Ведь в этом как раз и ценность этой необычной мультижанровой книги. Она отражает многогранную, единственную и неповторимую личность автора, его уникальный жизненный опыт.
И автор не боится все это предъявить urbi et orbi. А это уже бесценно не только для родных и друзей автора, но и для многих мыслящих и тонко чувствующих читателей.
Вспомнились лермонтовские строки из «Героя нашего времени»: «История души человеческой…едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление».
Создается представление, что автору не столь важно какое впечатление останется у читателя, сколь велика потребность выразить себя, осмыслить пережитое, освободиться от накопленных за 60 прожитых лет душевных болей.
Он не боится быть откровенным, наивным, смешным, дидактичным, оптимистом. В общем, разным и многогранным, как многогранна его яркая личность.
Валентин Игоревич – человек публичный и хорошо из-вестный в нашем регионе и за его пределами как журналист, литератор, издатель, социолог, философ, а также как человек из той редкой, штучной породы, которая не дает угаснуть огню интеллектуальной жизни в пензенском крае, да и в стране.
И, как он справедливо отмечает в своей книге, публичному человеку лучше исповедоваться открыто. Меньше домыслов родится в чьих-то недобрых головах.
Одна из красных нитей «Алфавита» – исповедальный духовный диалог с матерью, ушедшей из жизни, с чем Валентин Игоревич до момента написания книги не примирился, не смог этого в полной мере принять.
В наших с ним беседах на разные темы этот процесс горевания если и не звучал прямо, то был явным контекстом.
Именно мама Дина Евгеньевна в значительной мере и сформировала его личность. Именно с ней, и при ее жизни, и после ее ухода, автор сверял свои жизненные шаги. Именно мама была и есть его наставник, советчик, судья, друг, высший авторитет.
Валентин Игоревич не смущается выражения боли утраты матери: «На самом деле продолжаю горевать по сей день. Просто перестал плакать».
Не родился еще тот психолог, психотерапевт, которому он мог бы доверить свою боль или тем более попросить о помощи. Эдакая по своему понятая мужская гордость не позволяла «проявлять слабость».
И он бессознательно находит выход в творчестве, в написании книги, которая для него не просто дежурный литературный проект. Это и подведение итогов той части жизни, что прожита, это целительный, очистительный катарсис, переживаемый душой и несущий завершение болезненных переживаний утраты близких, это объяснение в любви всем, кто был мало-мальски значим в его судьбе, это прощение врагов и освобождение от обид.
Это прорыв развивающейся души автора к новому уровню расширения сознания и понимания себя, других людей и жизни.
Ну а сознательно, и это тоже верно, им ощущается влияние произведений интереснейших авторов: Чеслава Милоша, Роберта Пёрсига, Джулиана Барнса. Но только лишь влияние, как побудительная идея.
А текст «Алфавита», смыслы, чувства, мысли в этой книге совершенно оригинальны и носят легко узнаваемый отпечаток личности автора и в чем-то успешно конкурируют с текстами названных авторов.
Валентин Игоревич после каждой главки указывает не только день и месяц, но и время ее написания. И в основном это глубокая ночь. Время, позволяющее изолироваться от повседневной суеты и заглянуть в свои воспоминания, в свою душу.
И воспоминания не приходят услужливо, по заказу, как только сел за стол. Они выбирают свой неведомый никому момент, когда вдруг откроются невидимые шлюзы памяти и то, что было ранее наглухо заблокировано, «забыто», вдруг выльется сметающим все на своем пути потоком. И все. Облегчение. Точка.
И совсем не хочется возвращаться к написанному. Что-то изменять, править. Что-то завершено, закрыта дверь. Прощание свершилось. Опыт усвоен. Жизнь продолжается.
Любовь к Отечеству, патриотизм. Для автора это не засаленные, замызганные истеричными пропагандистами жупелы, а нежные, интимные представления, выраженные в конкретике географических воспоминаний: «Просторы России. Бесконечно малые величины: Неверкино, Никольск, Тамала, Нижний Ломов, Мокшан, Дворики, Малая Сердоба, Поим, Белинский, Постышево, Чегдомын, Рамешки, Уварово, Новохоперск, Грибановский, Инжавино, Тамань… Едешь по дорогам и словно нанизываешь эти малые величины на ось своей памяти».
А как светлы и теплы детские воспоминания о пребывании в Новороссийске, в Неверкино? В наше время беспрестанных людских миграций Валентин Игоревич без лести предан одним и тем же местам.
В Пензе это, конечно, улица Московская, с которой столько воспоминаний связано, парк Белинского, и, естественно, неслучайны названия изданий газеты и журнала, любимых детищ автора. Он и отдыхать-то ездит всегда в одно и тоже место –  в Тамань, где ему и тепло, и легко, и от всего отключаешься, и не нужен ему «берег турецкий».
Автомобильное путешествие в Тамань описывает подробно, «ибо как раз эти места и есть те просторы, которые поражают воображение… В некотором смысле мог испытывать чувство интимности: ты и твоя дорога, и никого более».
Читаю книгу Валентина Игоревича, и странное чувство возникает.
Мы прожили разные жизни, и в них были разные обстоятельства, хотя я, моя жена и ее родители знали его замечательную маму Дину Евгеньевну и его отца Игоря Михайловича, но вдруг ловишь себя на чувстве, что тебе хорошо и приятно с этим текстом, его героями и автором.
Словно в разных жизненных обстоятельствах ты был где-то рядом, что все это происходило и при твоем участии. И многие мысли и чувства повествователя, конечно, не все, это и твои мысли и чувства.
А это уже результат литературного таланта автора и объема вложенной в произведение авторской души, которого хватило не только на близких людей, но и на меня, рядового читателя.
В психологии есть такое понятие – эмпатия. Это способность постигать внутренний мир другого человека и сопереживать его проблемам. Также это чувство может проявляться  умением воспринимать эмоциональное состояние, страхи и тревоги других людей.
Так вот Валентин Игоревич, его «Алфавит» наполнены эмпатией. Он настолько ярко и сильно сопереживает другим людям, что даже иногда немного прячет или сдерживает эту способность, как кажущуюся излишней. Чтобы избавить себя от ненужных ярких острых чувств сопереживания, как позитивного, так и негативного, он не смотрит телепередачи, кинофильмы.
Он пишет книгу, и он «человек книги», как и многие его предки по материнской линии. Ярко выражена у автора когнитивная эмпатия, когда он проводит сравнение и анализ мыслей другого человека, в том числе и оппонента или поступившего по отношению к нему или к другим непорядочно. То есть он не только воспринимает чувства иного, а интеллектуально осмысливает происходящее.
Валентин Игоревич демонстрирует в ряде житейских обстоятельств умение подсознательно предугадывать ощущения и поведение другого человека, особенно в конфликтных ситуациях, прогнозировать события социальной жизни.
Вполне по-человечески автор на страницах «Алфавита» демонстрирует способность как гордиться собой (и вполне обоснованно), так и критиковать себя.
Либерал по своим политическим убеждениям, традиционалист-консерватор в быту, новатор в профессиональных вещах (последнему свидетельство и необычный жанр «Алфавита»), он калейдоскопичен и текуч, как вода, в разных жизненных ситуациях проявляет гибкость, но может быть и несокрушимой, принципиальной скалой, может, что называется, бесстрашно «упереться рогом». Как всякий многогранно талантливый человек, он разный.
Описывая свои перипетии в футбольной игре, которая тоже модель жизни, Валентин Игоревич бессознательно фиксирует свой личностный образ в начале жизненного пути: «Вижу себя со стороны – одинокий, худенький мальчик в середине поля, которому никто не объяснил, что ему делать на этом большом поле».
По прошествии более полувека от того мальчика, не знавшего, что делать на жизненном поле, остались разве что былая эмоциональность и живой интерес к жизни.
К своему шестидесятилетнему юбилею мальчик стал зрелым сильным мужчиной, который понял жизнь по Омару Хайяму и написал очень важную для себя и людей книгу «Мой алфавит», с чем я его от всей души поздравляю.
Михаил Архангородский,
август 2017 г.

 

Прочитано 1204 раз

Поиск по сайту