Мы с Ариной дружим несколько лет и болеем за творчество и успехи друг друга. Когда она сообщила, что собирается открыть «MONO», я была счастлива и поражена: первая персональная выставка – это смелый шаг. В репортаже об открытии обрисовать личность Арины было сложно – не тот формат. Чтобы помочь нашим читателям лучше понять, что за девушка стоит за «MONO», мы поговорили с ней об искусстве, стиле и сложностях начинающего художника.
– Арина, давай начнем с основ. Как ты определяешь для себя слово «художник»?
– Это только звучит непринужденно – «быть художником», а на самом деле нужно постоянно работать, много уделять времени ремеслу. Ты должен рисовать каждый день. Навык теряется вот так, – Арина щелкает пальцами. – Очень быстро. По сути, быть художником – это ежедневная рутинная работа.
Есть интервью с Айдан Салаховой, где она говорит, что студентам надо привыкнуть к мысли, что быть художником – это ежедневный труд. Да, когда есть вдохновение, работать легче, но даже когда его нет, ты все равно должен что-то делать. Я с этим согласна на сто процентов.
Художник – это человек, который просыпается, завтракает и садится за стол работать. И эта работа его кормит. У него есть четкий сформированный стиль, выставки, круг людей, которые понимают и следят за его искусством. Я, например, себя художницей не называю. Не считаю, что достигла того уровня, чтобы мои работы могли называться картинами, а я – профессиональной художницей.
– Как думаешь, необходимо ли учиться рисовать в академической манере перед тем, как писать работы в собственном стиле?
– Да, однозначно. Об этом говорят все состоявшиеся художники, даже те, которые давно не пишут в традиционных рамках. Конечно, мы живем в мире, где академическое образование уже необязательно и многие художники не имеют профессиональной базы, но я к ним отношусь слегка скептически.
В целом в современном мире больше важна медийность: есть художники без академического образования, но с медийным ресурсом, и они в разы успешнее, чем те, кто окончил училище или вуз и учился рисовать в академической манере многие годы.
Но я считаю: если у тебя есть база, это помогает чувствовать себя свободнее в творчестве, ведь ты на большее способна технически.
– В Пензенском художественном училище – твоей первой альма-матер – студенты могут получить сильную базу?
– Конечно. В училище с изучением базы жестче – ее тебе прямо вдалбливают. В академии Штиглица, где я учусь сейчас, с этим побогемней, посвободней.
В ПХУ ты можешь выгорать каждые полгода, со мной такое случалось: давление очень сильное. Даже если ты рисуешь каждый день, сидишь до трёх ночи, ты все равно не успеешь сделать все, что нужно, а даже если успеешь, то не сделаешь так качественно, как мог бы.
Много сложных моментов, которые тебя клюют в голову, и ты не можешь расслабиться. С другой стороны, когда тебе не дают расслабиться, это держит в тонусе, и спустя время ты точно увидишь прогресс.
– Ты говорила, что в академии Штиглица у тебя появилась возможность больше работать над своими идеями. Как ты определяешь свой стиль на данный момент? Какая эстетика тебе близка сейчас?
– Я определяю свои работы как графичные, живописью почти не занимаюсь. Мне интересны вещи, которые сделаны множеством материалов: при использовании бумаги, картона, кальки, чего угодно. То, что я показала на выставке в Доме Бадигина, – это процесс поиска своего стиля, приемов, которые бы сделали мои работы узнаваемыми.
Сложно самой о себе судить. Со стороны виднее. Что бы ты сказала о моем стиле?
– Если бы я проводила параллель с модой, я бы сказала, что это дизайнерский гранж. Когда ты надеваешь драные вещи, но аккуратно драные.
– Класс, аккуратно драное искусство! – смеется Арина. – Ну да, я хочу, чтобы мои работы выглядели не такими вылизанными. Хотя, если я рисую портрет, мне важно, чтобы он был похож на человека, я не ухожу в полнейший отрыв ради эстетики. Я пока только нащупываю свой стиль.
– Как у тебя с психическим здоровьем? Уверена, ты знаешь, почему я спрашиваю.
– Да уж, вопрос на миллион, – смеется Арина. – Я тебе недавно рассказывала, что, глядя на рисунки, меня часто спрашивают, особенно взрослые люди: «Что с тобой не так? Что-то с головой?».
На мой взгляд, у меня, относительно других людей, с головой все супер. Каких-то жестких менталок нет. Хотя, может, я о них просто не знаю – я не хожу к психотерапевту. Но, по ощущениям, у меня все нормально.
Люди говорят, у меня что-то не так с психикой, раз у меня такие работы, а я не понимаю: какие «такие»? Для меня они не траурные, не психоделические. Например, для меня черный цвет – просто красивый цвет, который почему бы и не использовать, а не признак депрессии. Так что все у меня отлично, спасибо.
– Какая у тебя мечта или цель относительно творческого развития? Есть ли точка в будущем, где ты могла бы сказать: окей, первый этап на пути к успеху мы закрыли.
– Думаю, это случится, когда у меня появится постоянная, активная аудитория в медиа. Это очень важно. Конечно, у тебя может быть и 500 подписчиков – и твои работы будут покупать. Но, когда ты видишь отдачу – необязательно, чтобы это была покупка, это может быть лайк, комментарий, посещение выставки, – это очень мотивирует и подпитывает.
Думаю, я буду намного больше довольна жизнью, когда у меня появится окружение, люди, которым нравится мое творчество.
– Какой размер аудитории тебя бы устроил? 100 тыс. подписчиков? 500?
– Ой, меня бы и 5 тысяч устроили. Постоянно делать контент – это большой труд. Я все буксую и, хотя рисую постоянно, половину из этого никогда не выложу.
– Расскажи, с чем еще тебе сложно, как молодой художнице.
– Меня беспокоит слабая отдача. Я иногда думаю: какой классный рисунок. Потом выкладываю его в Инстаграм, а он собирает 20 лайков. И я думаю: ну и зачем? и для кого? Слабая отдача порождает комплексы, сомнения. Это каждый раз меня дергает.
Еще меня, как не самого экстравертного человека, волнует отсутствие знакомых и художественного окружения. Поддержка коллег-художников тоже полезна.
И третье – мне хотелось бы интересных коллабораций. Но все опять упирается в аудиторию: пока у тебя ее нет, никто не будет с тобой сотрудничать.
– Сейчас, когда твоя выставка уже работает, ты стала чувствовать себя увереннее? Получилось закрыть гештальт?
– Увереннее – да, немножко. Для меня эта выставка очень важная, она первая персональная, та, на которую может прийти любой человек и раскритиковать мои работы.
А про гештальт – вроде бы да, закрыла. У меня была навязчивая идея: пока я в Пензе, сделать выставку. Теперь в Питере мне уже будет не так страшно делать выставку. Мне это больше не кажется нереально сложной затеей.
Я хотела организовать выставку, чтобы перестать бояться людей и общества. Ты была первым человеком, с кем я этой идеей поделилась, кстати.
Я решила, что, если хочу заниматься искусством всерьез, мне надо привыкнуть выставлять себя напоказ. Я привыкла сидеть дома и в Инстаграм выкладывать картинки, а выставка – совсем другой опыт, выход из зоны комфорта.
– Думаю, для первого раза все получилось отлично.
– Думаю, да. Хотя поначалу я очень переживала: особенно когда выяснилось, что Дом Бадигина – это филиал Пензенской картинной галереи. Я об этом узнала только после того, как договорилась о выставке с куратором Аллой Вазеровой. Страшно запаниковала: «Боже, зачем мне это? Придут Кирилл Застрожный, журналисты – это же несопоставимые со мной вещи!»
Но потом успокоилась. Со мной часто так бывает: какое-то странное и непредсказуемое совпадение людей и событий.
– В качестве заключения назови, пожалуйста, своих трех любимых художников.
– Матисс. Мне очень нравится, как он работает с цветом, формой. Опять же, ты смотришь на работу и всегда понимаешь: это Матисс.
Второй – Антон Рева. Это мультимедиа художник. Он экспериментирует с фотографией, скульптурой. Делает обложки многим музыкантам, причем всемирно известным, и это очень круто, потому что он наш соотечественник.
И третий – Эдвард Хоппер, американский живописец.
Интервью взяла Дарья Мануйлова
