Сергей Гуриев: голос из Парижа

У меня есть гипотеза о том, кто на самом деле писал этот законопроект. Насколько я понимаю, писали его не в министерстве.
Я действительно получил свою порцию критики за то, что написал в 2009 г. по поводу Академии наук. Мы написали статью вместе с Федюкиным, потом вместе с Ливановым и Севериновым. Там, конечно же, мы не предлагали ничего делать с Академией наук в том духе, как это сейчас описывается.
В малоизвестном тексте, который мы написали вместе с Игорем Федюкиным, мы сказали, что можно сделать, не трогая организационную структуру Академии наук. Там было 3 ключевых элемента.
Один из них – международная оценка РАН. Это проект, который сейчас называется «Карта российской науки», – международная оценка достижений российской науки по направлениям.
Второй элемент – это специальные стипендии для того, чтобы ученые международного уровня могли приезжать в Россию. Этот проект так или иначе реализовался в виде грантов для ведущих ученых, которые хотят приезжать в российские университеты.
Третий проект – это повышение мобильности ученых и резкое увеличение грантового финансирования. Этот проект до сих пор так и не материализовался.
С Ливановым и Севериновым мы тоже не писали о том, что нужно Академию закрыть или уничтожить, или отобрать у нее недвижимость. По поводу недвижимости мы писали о том, что управление недвижимостью действительно лучше отдать в руки профессионалов. Но доходы от этого управления нужно передать в руки самой Академии наук и использовать их прозрачным образом. Одно из использований, которое нам казалось важным тогда, – это повышение пенсий бывшим сотрудникам Академии.
А в остальном там были те же предложения – повышение мобильности, открытости, прозрачная оценка институтов Академии. Ничего такого сверхъестественного не было.
Почему сейчас разразился такой скандал? Я написал об этом колонку во французскую газету «Le Monde»: то, как проведена эта реформа, полностью противоречит принципам, которые декларировало министерство образования и науки не только при Ливанове, но и при Фурсенко. Министерство старалось быть более открытым, чем другие российские министерства, вовлекало ученых в дискуссию. Был общественный совет при министерстве,  был совет по науке. Эти органы до сих пор есть, но они эту реформу в глаза не видели.
В этом смысле реформа была сделана таким образом, чтобы все прошло максимально быстро и без возможности у Академии организовать сопротивление. Мне кажется, это страшная ошибка.
Любая реформа требует обсуждения, но наука – это особый случай, где важны детали. То, что всю реформу можно описать на одной странице, означает, что реформа не продумана. И, конечно, она вызвала огромное сопротивление в Академии наук.
Надо сказать, что и в РАН есть свои проблемы. Конечно же, Академию наук надо реформировать. И Академию не просто можно, а нужно упрекнуть за то, что эти реформы так долго откладывались.
Я думаю, что без помощи извне Академия наук реформу провести не может. Просто потому, что не хочет. На самом деле, мы столкнулись с очень тяжелым случаем, потому что в РАН есть выдающиеся ученые, и их интересами как заложниками прикрываются те люди, которые противодействуют реформам и для которых та самая недвижимость Академии наук – замечательный источник дохода.
Что будет дальше, я предсказать не могу, потому что реформировать Академию наук очень трудно. Вот Владимир Путин, говоря о Сноудене и Ассанже, сказал: «С правозащитниками заниматься как стричь свинью: визгу много, а шерсти мало».
На самом деле эти слова впервые сказал Хрущев об Академии наук. Академики – это люди, с которых много не поимеешь, кроме этой самой недвижимости, которая не такая уж и большая по меркам миллиардеров или министров.
Но шуму много, в том числе и потому, что Академия – это один из символов национальной гордости. Страна отчаянно ищет, за что зацепиться, чем гордиться в этом мире. Академия наук – один из тех символов, которым можно пытаться продолжать гордиться. Именно к этой гордости взывают академики, когда говорят: «Не трожьте Академию наук, у нас и так ничего не осталось».
Конечно, РАН нужно реформировать. Все отсылки о том, что Академия – это хороший институт, что мы эффективно управляем исследовательскими коллективами и недвижимостью, это все неправда. И об этом мы тоже писали в статье от 2009 г.
Я не жалею, что мы эту статью написали, но я жалею об одной маленькой детали. Когда вы начинаете читать эту статью в «Эксперте» 2009 г., там есть вступительный абзац, крайне оскорбительно написанный по отношению к академикам. Там написано что-то типа: «Ау, академики, почему вы молчите? Если вы не будете отвечать на нашу дискуссию, мы вас отреформируем так, что мало не покажется».  
Этот абзац, конечно, писали не мы, а редакция «Эксперта». Если читать бумажную версию, это видно. Но, так как бумажную версию «Эксперта» больше никто не читает, кажется, что этот абзац написали мы с Ливановым и Севериновым, что неправда. Вот за эти слова я хотел бы отдельно извиниться, эти слова мне не принадлежат.
Если говорить по существу, то мне кажется, что часть реформы – это лишение ученых автономии. Конечно, ученые крайне нервно реагируют на это. С другой стороны, какой-то компромисс должен быть. Не должно быть так, что министерство руководит учеными.
Но должны быть прозрачные структуры управления типа попечительских наблюдательных советов. В них должны входить люди с репутацией, в том  числе – с международной репутацией. Так можно будет понять, что наука служит обществу. Не может так быть так, что наука делает, что хочет и живет независимо от общества на деньги, которые государство вынимает из бюджета.
Главное здесь – как эта реформа была проведена. Я крайне обеспокоен, что эта реформа была проведена таким быстрым образом. У меня есть четкое представление о том, кто именно принимал эти решения. Но эти представления основаны на конфиденциальных разговорах, которые я не могу оглашать.