Итак, знакомьтесь: Александр Сосновский, заведующий рентгено-диагностическим отделением Пензенской областной детской клинической больницы им. Н. Ф. Филатова, врач-рентгенолог с 32-летним стажем работы. Окончил Саратовский медицинский институт по специальности «педиатрия».
В августе 1984 г. интерн Александр Сосновский пришел в главную детскую больницу нашей области и остаётся верен ей по сей день.
– Александр Ефимович, как случилось, что педиатр стал рентгенологом?
– Дело в том, что мой папа был инженером, а мама – доктором. Меня привлекали и медицина, и техника. Я с детства собирал конструкторы – советские, помните: железненькие детальки с множеством дырочек и гаечками. Причем собирал их самостоятельно, инструкцией не пользовался никогда. Видимо, так я себя и нашел: медицина, но связанная с «железками».
На 2 курсе института я стал членом студенческого научного кружка по рентгенологии. Мне это было очень интересно: при помощи машины узнать, что внутри.
С первых месяцев своей работы я стал заниматься диагностикой. С легкой руки Юрия Александровича Лаптева (в тот период заведующий облздравотделом Пензенской области – прим. «УМ») был распределён в интернатуру по рентгенологии, и в моей «педиатрии» появились «железки».
Я ни разу не пожалел, что изначально стал педиатром: с детьми интересно и работать, и общаться (они про себя могут рассказать лучше взрослых).
– Как врач Вы могли бы ограничиться рентгенодиагностикой. Однако стали еще и первым детским врачом ультразвуковой диагностики в нашей области. Почему?
– Наверное, не совсем корректно говорить, что я был первым. До меня в областной детской больнице первым поработал другой врач-рентгенолог, но вскоре ушёл.
Точнее, я был первым рентгенологом в области, который стал заниматься смежной профессией – УЗИ-диагностикой, причём в «детстве», где вопросы лучевой нагрузки всегда стояли остро.
Считаю, мне повезло, что в самом начале моего пути в медицине появился ультразвуковой метод исследования. Я двигался параллельно в двух профессиях. Это было очень интересно. Настоящее творчество.
В 80-е годы, когда в наших больницах появились первые аппараты УЗИ, мало кто знал, как ими пользоваться. Информации о возможностях метода было мало. Врачи пациентам УЗИ практически не назначали.
То ли дело – рентген. Это классический, привычный метод исследования. Он будет всегда. Но у него есть своя диагностически-информационная зона.
У рентгеновского и ультразвукового методов исследования разная физика, разная технология построения изображения.
И когда на рентгенограммах я видел что-то необычное, стал применять УЗИ. Например, как рентгенолог, я видел на снимке некий феномен и мог предположить, что он может быть обусловлен наличием жидкости в плевральной полости. Проведя УЗИ диагностику, ты это будешь знать совершенно точно.
Со временем я и мои коллеги поняли, что ультразвук – это метод, который может то, чего не могут другие. Он дёшев, безвреден.
В силу своей физики рентген – это исследование костей, желудочно-кишечного тракта, мочеполовой системы, легких.
А УЗИ – это мягкие ткани, мозг детей первых месяцев жизни, щитовидная, вилочковая, другие поверхностно расположенные железы, сердце и сосуды, брюшная полость и забрюшинное пространство, акушерство и гинекология. Это то, с чего начинало УЗИ. А сейчас этим методом уже исследуют и суставы, и легкие.
Когда в нашем отделении появился кабинет МСКТ (многосрезовый спиральный компьютерный томограф), возможности диагностики еще больше расширились, и я, естественно, стал осваивать этот метод.
Это очень интересно – разобраться, что лучше исследовать рентгеновским методом, что УЗИ, что КТ (МСКТ). И когда это удается свести в одну логику, получить более полную картину состояния пациента, получаешь профессиональное удовлетворение. К пониманию этого идешь годами, а свой профессиональный опыт мы копим всю жизнь.
– А как Вы копили свой профессиональный опыт?
– Когда я начал работать в областной детской больнице, мы с коллегами условно поделили стационар на педиатрию и хирургию.
Я работал с хирургическими отделениями и реанимацией. А хирурги и реаниматологи – это особые люди. Им не важно, занят ли ты чем-то, обедал ли, закончилось у тебя рабочее время или нет.
Они задают тебе четкие конкретные вопросы, а ты обязан им дать четкие ответы и чаще всего немедленно. Работа с ними – это сплошной адреналин. Тебя иногда просто рвут на части.
Но зато ты учишься быстродействию, учишься принимать решения. Работаешь везде: в голове, в животе, в легких. И узнаешь: то, что ты видишь на картинке, соответствует действительности? Потому что то, что ты видишь, хирурги потом режут.
– То есть на основе результатов Вашей диагностики хирурги принимали решение, нужна ребенку операция или нет?
– Да. Был давний случай, когда на профосмотре в одной из поликлиник города хирург Евгений Викторович Филиппов обнаружил, что у девочки левая почка ниже правой. Обычно у детей наоборот.
Хирург отправил девочку в нашу больницу на обследование. А жалоб у нее и родителей нет.
Когда сделали рентген, обнаружили нарушение уродинамики: нарушение оттока мочи из левой почки. То есть почке явно что-то мешало жить. Но что? В чем причина? Как лечить? Жалоб, напоминаю, не было.
А когда я сделал УЗИ, выяснилось, что в воротах почки большая киста. А значит, надо оперировать.
Я уже не помню, сколько раз я эту девочку посмотрел тогда, но точно больше десяти. Потому что Тамара Васильевна Худина, лечащий врач, опасалась принять неверное решение. Но на операции диагноз подтвердился.
– Как детский врач, с детьми какого возраста Вы больше всего любите работать?
– У меня нет любимого возраста как такового. Когда я около 20 лет назад начал работать с грудными детьми, можно сказать, что у меня в сознании произошла революция – я стал понимать, где кроются причины многих заболеваний детей в более старшем возрасте.
Я убежден, что в месяц ребенку необходимо сделать УЗИ от макушки до пяточек. И не надо ждать жалоб. Профилактика, как нас учили, это важнейший канон в медицине.
Как правило, раньше других заявляют о себе неврологические проблемы, а другие проявляются позже, и их необходимо искать. Недавно обследовал 8-месячного ребенка по поводу громадной опухоли почки. Но ведь она врожденная и росла всю его жизнь.
Я – человек, насмотревшийся людского горя. Поэтому убеждён – надо выявлять проблемы как можно раньше. Для меня это стало религией: посмотрели малыша, разобрались с ним, что можно, поправили и пустили его в жизнь здорового.
Мне доставляет удовольствие видеть своих пациентов, с которыми я работал в младенческом возрасте, когда они приходят, повзрослевшие, здороваются, читают стихи, жмут руку. Или заходишь в магазин, и звучит фраза: «Ой, наш любимый доктор».
Поверьте, я не тщеславный. Мне еще в детском саду объяснили, что Я – это последняя буква в алфавите. Но видеть плоды своей работы – это доставляет удовольствие.
Иногда родители говорят: «Спасибо Вам, доктор. Видно, что Вы душу вкладываете». Но бывает и другая реакция, вплоть до непечатной лексики. Видимо, это нормально: не может один человек нравиться всем.
– В одном из своих интервью Вы сказали, что медицина – это искусство. Что Вы имели в виду? Разве творчество и субъективизм не опасны в медицине? Разве стандарты лечения введены не для того, чтобы оградить пациентов от субъективизма врачей?
– Стандарты и творчество в работе врача – это трудный, скользкий вопрос. Но как всерьез говорить о профессии и не касаться скользких тем?
Стандарты – это хорошо. Особенно на этапе становления врача. Но, с другой стороны, они могут отрезать искусство врачевания (это другой канон профессии).
Нас учили, что медицина – это больше искусство, чем наука. Что лечить нужно не болезнь, а больного. Одно и то же заболевание у разных людей, в разных организмах по-разному протекает.
И напротив, одни и те же симптомы могут быть проявлением разных заболеваний. А ответственность за постановку диагноза и правильное лечение несет врач.
Я помню, как в 80-е годы доктора нашей больницы: врач кардиолог, врач функциональной диагностики и врач-рентгенолог – собирались вместе и обсуждали конкретного ребенка. Они по крупицам складывали информацию о его состоянии и ставили таким образом диагноз.
В те годы в нашей области не было кардиоцентра, и эти детки с сердечно-сосудистыми заболеваниями ехали в институт имени Бакулева. И там диагноз подтверждали, грубых расхождений не было.
Это и есть проявление того, что медицина – это искусство. Профессионалы собирались вместе и конкретизировали проблему.
Или, к примеру, то же УЗИ.
Мне иногда приходится слышать от молодых коллег высказывание: уж размеры-то органа я измерю. Приходилось объяснять, что наша профессия – это не только цифры.
Нас не линейные размеры должны интересовать. Например, по существующим нормам, у доношенного ребенка при рождении селезенка должна быть длинной 45 мм. А когда получается 30 мм или 50 мм – это норма или патология?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно еще много другой информации собрать. Например, в каком сроке и с какой массой тела он родился. Иногда об увеличении органа говорят не размеры, а другие нюансы и их великое множество.
Врач постоянно должен задавать себе вопрос: то, что я вижу, это норма или нет для данного конкретного пациента? А если патология, то чтобы это могло быть? В этом и проявляется творчество врача.
– С одной стороны, это прекрасно, что современные методы лучевой диагностики (рентген, УЗ, КТ и МРТ) дают массу информации о состоянии пациента. Но, с другой стороны, не мешает ли это обилие информации при постановке диагноза? Ведь данные этих исследований иногда могут противоречить друг другу.
– Чтобы эта информация не мешала, назначать исследования должен врач, понимающий, какая информация ему нужна в каждом конкретном случае.
Сейчас каждый человек в частных клиниках может пройти за свои деньги любые обследования. Это, с одной стороны, хорошо.
С другой, мне искренне жаль тех клиницистов, к которым потом приходят эти люди и приносят всю эту диагностику: несколько УЗИ, КТ, МРТ, массу анализов зачастую с противоречащей информацией – и спрашивают: «Что у меня, доктор?» Такое бывает.
Эти анализы разорваны во времени и пространстве, врач их не назначал, но его просят поставить на их основе диагноз. Мне кажется, здесь и герой телесериала доктор Хаус не всегда разберется.
Сначала нужно выяснить, что беспокоит пациента, собрать анамнез, а потом уже назначать нужные исследования, а не все подряд. Тогда и пациент не будет пугаться, и врач сможет ответить за результат своей работы.
У меня когда-то по поводу диагностики родилась такая аналогия – птица тройка. Как у Гоголя. Несется эта тройка, а у каждого из коней голова в свою сторону повернута.
То есть у каждого диагностического метода – свой информационный коридор. У каждого своя картина. И все эти картины нужно свести вместе.
Должен быть возница, специалист, который сможет этой тройкой управлять.
Поэтому я и считаю, что труд врача – это искусство.
