К написанию «Алфавита» меня подтолкнула «Азбука» Чеслава Милоша. Я читал его «Долину Иссы», и она произвела на меня неизгладимое впечатление. Когда в 55 лет ты впечатляешься от художественного и одновременно автобиографического текста, это что-то значит. Для меня открытие Милоша в зрелом возрасте было равносильно открытию Фаулза в молодости. Я почувствовал, что Милош мне эмоционально очень близок. И, увидев впервые изданную «Азбуку», которая определена в аннотации к изданию как интеллектуальная биография, написанная в формате энциклопедического словаря, понял, что такой формат автобиографических записок мне очень импонирует. Во всяком случае время от времени на меня нападала тяга к написанию автобиографических текстов. Наверное, самым значительным таким текстом на момент принятия решения написать свой «Алфавит» у меня были «Прогулки по Западной Поляне» (опубликованы в газете «Улица Московская» в рамках одноименного цикла в 2011 г.). Пару раз меня подвигал на воспоминания, пусть отрывочные, фрагментарные, Михаил Григорьевич Архангородский, врач-психотерапевт, с которым у нашей семьи, сначала у нашей мамы, потом у меня с братом, сложились теплые отношения. Всякий раз, когда я думал, что пора начинать, находились отговорки: не хватает времени, не достает решимости. Главное же, я опасался, что воспоминания, если писать их в традиционном формате – вот я родился, вот мои родители, вот мои предки, вот моя работа и все в таком духе – будут неинтересны даже мне самому. Мне в последние годы жизни стало нравится читать такие тексты, которые можно начинать и заканчивать на любой странице. Пошло это еще с «Башни из черного дерева» Фаулза, вышедшей впервые в «Иностранке» в переводе Чугунова в 1979 году. С той поры берусь за «Башню» по нескольку раз в год. Всякий раз читаю отрывками. Всякий раз нахожу что-то новое, на что ранее не обращал внимания. Точно так же читаю «Дэниэла Мартина» Фаулза. «Азбука» Милоша – чудный или удачный формат для подобного чтения. Например, открываешь книгу на странице 307, фрагмент «Несчастье». И читаешь: «Нельзя обойти несчастье стороной, утешая себя, что его нет, когда оно есть. А раз с ним нужно жить, значит, нам остается избрать тактику». Или страница 356. Фрагмент о русском языке: «Я родился в Российской империи, где детям в школе запрещалось говорить на других языках, кроме русского. Даже уроки римско-католического Закона Божия нужно было вести по-русски…». Спасибо Чеславу Милошу за его вольнодумное отношение к форме изложения своей интеллектуальной биографии. Думаю, что изобретенный им формат энциклопедического словаря для написания автобиографий, воспоминаний и жизнеописаний уже в ближайшее время станет примером для подражания. 8 ноября 2015 года.
Дома на стеллаже с книгами у меня есть полка, где стоят книги с автографами, их немного, чуть больше двадцати. Почти все авторы, что подписали мне свои произведения, местные, в национальном масштабе неизвестные. Но в дальнем шкафу на работе хранится автограф человека, который со временем может приобрести ценность. Это автограф Шойгу. Он расписался по моей просьбе на журнале «Огонек» за 3 октября 1999 года: на первой странице статьи «Герой нашего времени и президент завтрашнего?» Шла уже кампания по выборам в Государственную Думу. Вяло, надо сказать, шла. Идею Березовского – создать партию «Единство», чтобы она работала как противовес той волне тревоги, что устроили при помощи средств массовой пропаганды политтехнологи Березовского – только начали осуществлять. И в Москве состоялся первый съезд Единства. Публику собрали на Юго-Западе, в одном из строений Академии народного хозяйства. Присутствовал на нем в качестве представителя СМИ от региона, со мной был и телеоператор с «Экспресса». В конференц-зале народу было не так много, как того можно было ожидать. В президиуме – тройка, в центре – Шойгу. И, когда все закончилось, я подошел к Шойгу, никакой охраны и в помине рядом не было, и попросил поставить автограф на обычном листе белой бумаги. Пояснил, что для телепередачи, для пензенского телеканала. «Ты что мне чистый лист бумаги даешь? – с деланным возмущением сказал мне в ответ Шойгу. – Я все-таки федеральный министр, и моя подпись чего-нибудь да стоит». Попросил его подождать и спустился в зал к своему месту, чтобы взять журнал «Огонек». Шойгу терпеливо ждал, пока я вернусь. Мне он показался человеком воспитанным, внимательным, аккуратным и осторожным. Я бы даже сказал, что во всем его теле, в повадках, в манере выражать эмоции сквозила повышенная осторожность. Или даже настороженность. У меня сложилось ощущение, что для Шойгу быть публичным человеком – испытывать напряжение. Ведь публичный политик всегда должен быть на виду, а это значит – всегда контактировать с людьми незнакомыми и непредсказуемыми. Шойгу же, по моим наблюдениям, комфортно чувствует себя только в привычной для него обстановке, где у него все под контролем. Наблюдая за тем, как Шойгу исполняет сегодня роль министра обороны, мне трудно представить, что он испытывает радость, когда отдает распоряжения отправить войска в Крым или на границу с Украиной, или дает приказ о запуске крылатых ракет в сторону Сирии. Думаю, что не в резонансе с миром сегодня живет Шойгу. Если его что и выручает, так это чувство юмора. Через 5 минут после того, как получил автограф Шойгу, я с телеоператором стоял в коридоре, где он снимал этот автограф на камеру. «Что, уже продал?» – услышал я голос Шойгу, который в сопровождении охраны подходил к нам. Ответил, что это для телепередачи. Шойгу независимой походкой проследовал мимо. 22 февраля 2016 года, 1 час 24 минуты
Авторитарный режим. Словно обручем он стягивает, сжимает энергию подданных, направляя ее в русло благонамеренности и благопристойности, понимая под этим молчаливое покорство. На моих глазах и при моем участии произошел эпизод, когда режим расправился с человеком, который пытался быть не таким, как все. То было еще до моего ухода в армию, 1980 или 1981 год. На кафедре философии и научного коммунизма инженерно-строительного института, где я работал, читал лекции кандидат философских наук Владислав Васильевич Петряев. Ему было в районе 40 лет, в Пензу он приехал из Сибири, где работал то ли в Томске, то ли в Красноярске. Но в Пензе у него были корни, здесь жил и его брат по матери, работавший инструктором в обкоме партии. Владислав Васильевич отличался прямотой в суждениях и, как сообщали заведующему кафедрой, допускал на своих занятиях, и во время лекций и на семинарах, критику господствующего строя. Дескать, в полемическом задоре, который он сам и инициировал, он говорил о том, что не может быть пока и речи о развитом социализме в СССР, что это пока цель, и она не достигнута, дескать, посмотрите, что вокруг – дефицит товаров и низкая производительность труда. Говорил он будто бы и о том, что коли нет развитого социализма, то не может быть и такой науки, как политэкономия социализма. Время от времени находились студенты (были ли то сексоты или просто наивные, не имеет значения), которые задавали ему провокационные вопросы. И он, горячась, честно, как понимал, давал ответы. Сказал среди прочего, что генеральный секретарь Брежнев не достоин Ленинской премии за произведение «Малая земля», ибо это далеко не «Война и мир» Льва Толстого. Короче, говорил он вслух все то, что другие держали втуне. Как я понимаю, и на кафедре с коллегами он что-то такое проговаривал. Борис Андреевич Фролов, наш заведующий, в этой ситуации держался ровно, не выказывал Петряеву неприязни или неприятия. Но нашлись люди, которые, верно, испугались и решили, что нужно удалить Петряева из института под благовидным предлогом. Благовидный предлог, конечно, обернулся гнусным предлогом. Власть не рискнула ставить Петряеву в вину его антисоветские взгляды, под которыми имелась в виду критика реальных недостатков тогдашнего социализма. На партсобрании института, где разбиралось дело Петряева, ректор Калинцев предупредил, что мы не будем обсуждать взгляды Петряева. И в защиту Петряева как преподавателя выступили на этом собрании ряд студентов-членов КПСС. В качестве дубинки, которую на партсобрании института использовали против Петряева, запустили информацию о том, что он, молодой, здоровый и неженатый мужчина, состоял в связи со студентками. Пришили ему аморалку. Таким способом как бы спасали его от обвинений в антисоветчине, что могло повлечь за собой конкретный срок. Но из института выдавливали. И вынудили-таки его уйти. На бюро Октябрьского райкома КПСС его исключили из партии, предварительно вынудив сознаться в неправоте и пообещав за это сохранить членство в партии. Семь лет Петряев проработал юристом на предприятии, благо имел профильное образование. А в 1988 году написал в ЦК КПСС, где обосновал, что был исключен из партии за критику строя, которая сейчас всеми признана, и что был лишен права вести преподавательскую деятельность. Его скоренько восстановили в партии и определили на работу на кафедру общественных наук Института усовершенствования учителей, куда я только что пришел заведующим. После того как его изгнали из института, Владислав Васильевич благополучно женился на своей студентке, она ему родила двух детей – сына и дочь. А после того как Ельцин и Гайдар перевели страну на рыночные отношения, он вновь вернулся к своей профильной специальности – стал юристом. Думаю, судьба Петряева – это пример того, как авторитарный режим, конечно, при помощи конкретных людей, защищает себя и ломает жизнь людям, непокорным и жаждущим перемен. Ударной силой режима при этом выступают агрессивные лицемеры, а той тиной или болотом, что позволяет лицемерам творить свои гнусные дела, выступают малодушные подданные. И мне в свои 22 года довелось примерить роль малодушного подданного. До сих пор не понял, имею ли я право корить себя за это или должен признать, что, найди я в себе силы выступить в поддержку Петряева, и мне бы сломали жизнь. А надо сказать, что человек, который принял самое негодное участие в ломке судьбы Петряева, второй секретарь ОК КПСС Георг Васильевич Мясников, всю жизнь, что он секретарствовал в Пензе, писал дневник секретный. И по фрагментам дневника, что опубликован был его сыном Михаилом в 2008 году, видно, что Мясников был куда большим диссидентом, нежели Петряев. Мясников знал и видел неизмеримо больше, нежели все преподаватели общественных наук Пензы вместе взятые. Он-то ездил по области, у него на руках была статистика, недоступная нам. И, наверное, контора снабжала его информацией о настроениях людей. Вот это, когда вожди располагают знанием реальности, но отказывают подданным в праве знать и говорить, тоже гнусный признак авторитарного режима. 28 февраля 2016 года, 12 часов 01 минута.