Девяностые: общая атмосфера
Когда на глазах рушится все, что создавалось – это очень тяжело. Технологически промышленные и животноводческие помещения, конечно, уже не соответствовали требованиям времени. Они уже морально устарели. Но их можно было реконструировать, но не разрушать же. Очень это страшная моральная ситуация, когда все разрушается, а ты вроде и у власти находишься, но ничего не можешь сделать.
Ельцин тогда, скорее всего, мало что решал. Я знаю, что он в свое время пытался спрятаться – это потом уже его поставили на танк. Ельцин, конечно, не «рулил» в силу своих физиологических особенностей: очень он любил выпить. Сила воли у него вроде бы и была, но в этом плане – нет.
Как русский мужик, он соответствовал своему названию: и выпить мог, и работоспособность была. Но то, что творилось при его руководстве – это, конечно, неправильно.
Кто виноват? Конечно же, он виноват. Руководил-то он. Надо было, конечно, приложить ко всему голову. Были же опытные люди, а не эта молодежь, рвущаяся к деньгам и власти. Чубайс, вон, до сих пор себя хорошо чувствует.
Но, если бы в 1996 г. победил Зюганов, было бы еще хуже. Уже появились хозяйственники, собственность находилась в частных руках. Опять началась бы ломка в обратном направлении. Не сомневаюсь – начались бы разборки, суды-пересуды, тюрьмы. Опять была бы стрельба. Ведь там, где отнимают деньги, всегда стреляют.
Поэтому, коли уж путь был определен, сворачивать с него не надо было.
Село
Раздали всем ваучеры, земляные паи. Никто этого не понимал, зачем это нужно. Некоторые люди отказывались. Другие цеплялись за это, пытались на своих гектарах что-то начинать. Но ни денег, ни техники, ни семян, ни кредитов у них не было. Чего тут сделаешь? Начали бросать все это. Просто бросать.
Потом задаром, за какие-то копейки эти земли скупили дельцы. Ваучер тогда покупали за рубль. И все – хозяйство перешло к ним. И они начали все распродавать. Хозяйства опустели, началось разворовывание, продажа.
К примеру, совхоз им. Октябрьской революции: когда я туда пришел, там было 12000 свиней; когда уходил, было 25000. Для людей строили жилье, детский сад. А сейчас там ничего нет, все разрушили. Приедешь – просто душа разрывается. Ничего не осталось. Даже детский сад разрушили. А ведь самый современный был детсад.
И вот такая картина была по всей области.
Людей выручало частное подворье. Тогда все-таки коровенки были у всех, свиньи, птица. А урожаи, конечно, было никакие. Земли поначалу обрабатывалось мало – 30% всего. Потом постепенно началось возрождение.
Город
В городе тоже все распродавалось за копейки – магазины, предприятия, помещения. Мешать этому было нельзя, потому что это было бы против власти. Единственное – надо было хотя бы управлять, чтобы это все уходило за реальную цену. Но не получалось.
Я тогда в это особо не вникал. Руководили процессом все больше мэры. Когда мэром был Феодосий Федорович Дубинчук, он этому как-то противостоял. Но потом Кондратьев послал меня: «Уговори Дубинчука, чтобы он ушел. Потому что он – тормоз всем делам». Ну, я чувствую, что они уже начали на него уже что-то копать, искать компромат.
Я с ним поговорил, сказал: «Смотри сам, как тебе быть. Единственное что, – я могу предложить тебе руководить областной нефтебазой». Он согласился, ушел туда.
А на его место пришел Калашников. Он тоже пытался противостоять идущим распродажам. Но в тот период, когда все тащилось и расталкивалось, он был не в силах этим управлять. Хотя, насколько мог, это дело тормозил.
У меня же тогда мораль была коммунистическая, я не мог принимать участия в таком. Хотя возможности были и предложения были. Но я не мог, думал, что люди скажут: «Вот, Лазуткин тоже в барыгу превратился!»
Дороги
Наверное, все-таки бывает так, что лучше назначить на пост руководителя не специалиста в этой сфере. Не случайно же в нормальных странах министрами служат те, которые в своем профильном министерстве ничего не понимают.
Я мало понимал в дорогах. Поэтому я собрал понимающих людей и говорю им: «Вы, братцы, профессионалы, вы знаете, как строить. Но если мы вложили деньги и после этого все разрушилось – отвечаете головой и зарплатой. Только попробуйте сделать плохо!»
Главной проблемой у нас было то, что дураки не давали деньги на дороги. Надо было добывать деньги. Этим я и занимался.
Денег в области не было, деньги нужно было добывать в Москве. Их и в Москве-то не было, но был дорожный фонд. Туда тоже особо не платили, однако люди готовы были отдавать взносы материалами – щебенкой, ГСМ, битумом, машинами.
И вот я находил эти предприятия – «Сибур», «Газпром» – у которых было то, что надо дорожникам. Делали им через министерство зачет тех 2%, которые они должны были оплатить в дорожный фонд. И вот за счет этого строили дороги.
Горючее тогда лилось рекой. Никто даже не мог представить, что будет столько битума, горючего, щебенки. А деньги, которые мы собирали, их едва-едва хватало на зарплаты дорожникам. Остальное мы получали материалами. И только за счет этого мы работали.
Для этого, конечно, нужно было уговорить на такую схему министерства, походить по кабинетам. Но нас, директоров, жизнь научила ходить.
Каждый седьмой километр в России тогда был построен в Пензенской области. Это и официально объявлялось. По стране строилось где-то до 3000 км в год, а в нашей области – 450 км.
Вот так я стал дорожником.
В плане коррупции в 90-е годы дела в дорожной сфере обстояли примерно так же, как и сейчас. Но акцент обычно делают на том, что воруют дорожники. А воруют-то те, кто средства дает: «Дай 5% от выделенных денег туда, дай 10% сюда». И выходит, что на дороги-то ничего и не остается, дороги не из чего строить.
Доверенное лицо
При всем негативе, что был при Ельцине, народ его все-таки уважал. И поэтому, когда тот произнес свою прощальную речь, были даже те, кто воспринял это со слезами на глазах. И сразу же сформировалось положительное отношение к его преемнику.
Я был доверенным лицом Путина на первых выборах. Всего по стране нас было 500, а в Пензенской области – четверо.
Дело это оказалось сложное. Я поучаствовал в 50-60 встречах. Это столько народу, стольким людям нужно рассказать, объяснить, пообещать, а потом еще и сделать.
Но выбрали Путина тогда хорошо, при всех имевшихся проблемах. Активность у народа была невысокой, никто никому не верил. Но выборы прошли нормально.
После инаугурации Путин подошел к каждому доверенному с бокалом шампанского, чтобы чокнуться, поблагодарить. Был банкет в Кремлевском дворце. Между накрытых столиков ходил Президент, общался.
То, что я был доверенным лицом, потом мне особо не пригодилось. Но, когда была предвыборная кампания и я показывал гаишнику удостоверение, тот брал под козырек.
Депутат
Стать депутатом Законодательного Собрания мне предложил губернатор. «Давай, – говорит. – Вот тебе Сердобский округ – шпарь туда депутатом».
Я покатался по Сердобскому району, поговорил с людьми. Избрали. А потом я стал председателем Законодательного Собрания.
Помогал я району, чем мог. Получил даже звание Почетного гражданина Сердобского района.
Потом, когда Илюхин шел на выборы в Государственную Думу, Кузьмич меня уговорил – противопоставил Илюхину меня. Я вообще-то не собирался и не хотел туда. И когда Илюхин снял свою кандидатуру и перешел в другой округ, я говорю: «Кузьмич, давай-ка и я тоже снимусь». Тот: «Нет, да что ты». Он просто уже не хотел, чтобы я в Пензе оставался.
У нас с Бочкаревым были дружеские отношения, но непростые. Никто не мог его остановить, кроме меня. Мы с ним, бывало, и дрались. Больно уж он себя непристойно вел по отношению к окружающим людям.
И вот он меня таким образом убрал. Стал я депутатом Государственной Думы IV созыва. А потом захватил немного от V созыва, по спискам Единой России.
Депутат первого срока – это еще не депутат. К концу созыва он еще только начинает понимать, для чего он там есть и что от него нужно. Депутат – это второй, третий срок.
Лично мне в Думе находиться было некогда. Ко мне ехали руководители с просьбами – один, другой, третий. Их в министерства не пускали, а депутатов пускали.
И вот я туда ходил. Нет такого министерства, в котором я не побывал бы за время своего депутатства. Помогал не только руководителям.
У меня даже получилось восстановить у себя на родине храм Покрова Пресвятой Богородицы. Газпром помог: я им вносил поправки в законы (правильные, кстати, поправки), и они мне помогли восстановить этот храм.
Интересная работа, и времени там постоянно не хватало. Есть в Думе, конечно, и такие депутаты, которые там просто сидят. От таких проку родному региону нет никакого.
Один депутат Думы не может изменить какой-либо закон. Там как его напишет большинство, так и примут. А большинство в Думе подчинено единому органу, общей структуре. Зато помогать своему региону практическим образом депутат может.
За время работы я общался со многими известными депутатами. Жириновский, например, такой шебутной только на трибуне. А в жизни он абсолютно нормальный мужик, такой же, как и все нормальные люди.
Он мне даже «жириновку» свою подарил. Сидели, выпивали. Он и говорит: «Хороший ты мужик. На тебе кепку».
Грызлов тоже прекрасный был председатель. Когда бы я ни хотел к нему попасть – всегда попадал: со многими проблемами, со многими вопросами. Грызлова я даже угощал нашей пензенской самогонкой, пензенским салом.
Состав в основном был нормальный. Вот только «списочники» эти... Да они и не присутствовали на заседаниях. Это в основном бизнесмены, которые занимались своими делами.
А воровать депутаты не могут, там негде воровать. Да и зарплата там хорошая. Раньше, когда в Думе не было парламентского большинства, один голос стоил чуть ли не миллион. Тогда покупали голоса. А сейчас – я был в двух созывах и нигде такого не видел.
