Самое читаемое в номере

В России никогда не говори «никогда»

A A A

Экономист, директор региональной программы Независимого института социальной политики Наталья Зубаревич 7 февраля 2016 г. прочла в лондонском клубе «Открытая Россия» лекцию «Кризис в России – региональная проекция: чего ждать и к чему готовиться». «Улица Московская» публикует сокращенный вариант этого выступления.


Очередной кризис в российской истории – не первый, но совершенно новый.
Вообще, у нас кризисы были разные. Первый кризис (1992-1995 гг.) – трансформационный. Очень тяжело переходили от плана к рынку. Он был тяжелейший.
Второй (1997 г., Россия – кризис 1998 г.) и третий (2007 г., Россия – 2008-2009 гг.) кризисы были глобальными. Нам не повезло, потому что стукнуло по всем и стукнуло по нам. Это не были кризисы внутрироссийские: нас задело. Хотя внутрироссийский в 1998 был – долг накопили своими теплыми руками. Но все равно, это был азиатский кризис, а к нам прилетело.
А вот этот кризис, новый, начался как внутренний.

zubarevich1

С 2013 г. перестала расти промышленность, начали падать инвестиции, начали резко копиться и нарастать долги бюджетов регионов. Мы этот кризис создали особенностями своего институционального дизайна, своим климатом, своими решениями.
И только потом, во второй половине 2014 г., уже полетели цены на нефть, на цветные металлы, на уголь, на железную руду и на целлюлозу. И это стало добавлять, добавлять…
Это кризис плохих институтов. Это кризис, я бы так сказала, завершения старой модели роста. А нефть его уже просто припечатала. Насколько тяжело он идет? Как в старом анекдоте: ну, ужас, но не ужас-ужас-ужас! Это медленный кризис. Его проблема в том, что он долгий. Он будет тянуться.
И вот когда медленно хуже-хуже, потихоньку, это приводит к самому страшному – к привыканию. И когда привыкаешь, и перестаешь сопротивляться, и прилаживаешься каждый раз к тому, что есть, это заканчивается деградацией. Вот в чем риски этого кризиса. Привыкание, адаптация к худшему и деградация – вот это самое в нем опасное.
Географически кризис просматривается следующим образом.
Во-первых, впервые полетели современные машиностроительные регионы: это автопром, новый, высокотехнологичный, пришедший к нам вместе с западными компаниями. Он споткнулся о потолок платеже-способного спроса. У людей нет денег это покупать.
Второе – это наше полудепрессивное машиностроение. Каждый кризис их колотит.
Но кто в плюсах? Аграрный юг чувствует себя неплохо. Да, есть проблемы, но на фоне страны ему лучше.
Нефтегазодобывающая промышленность, неубиваемое наше все, – либо ноль, как Ханты и Ямалы, либо плюсы, как у новых месторождений: я имею в виду Сахалин, ненцев, Якутию – там рост.
И, наконец, феерически, впервые за 25 лет, растут регионы военно-промышленного комплекса. Там вопрос очень понятный: сколько денег – столько роста. Все это бюджетные инвестиции. Никакой частный бизнес там не инвестирует. Сколько хватит денег у бюджета, столько они будут расти.
В этом кризисе три самых тяжелых момента.
Это, прежде всего, бюджетные проблемы.
Это проблемы инвестиций. Страна, которая 3 года подряд снижает инвестиции (а Россия такова), причем нарастающими темпами, – это страна, которая сжимает свое будущее. Нет инвестиций – нет новых рабочих мест.
И третье – это очень сильный кризис потребления. Люди стали потреблять существенно меньше, даже по сравнению с тем, как упали их доходы: испугались люди.


Расходы и доходы
В 2015 г. встал федеральный бюджет. В 2015-м он впервые завершил год с двухтриллионным дефицитом. Это очень много.
В чем проблема?
До последнего времени дефицита бюджета в 2014 г. не было, потому что работал механизм. Вот у вас падает цена на нефть. Федеральный бюджет, который собирает почти всю ренту от нефтяных цен, теряет. А у вас одновременно и рубль падает, и федеральный бюджет за счет этого собирает больше рублей. Вот так балансировали почти до конца 2014 г.
В 2015-м эта малина закончилась, потому что рубль несильно падал. Но он же упал еще сейчас, в январе 2016-го. Значит, опять маленько подбалансируем.
Бюджету будет плохо, но он не помрет и все резервы уж точно не растратит. И, поверьте мне, резервы будут беречь аки можно – рубить расходы.
Теперь смотрите, как идет процесс рубки расходов. Вот я назвала дефицит за 2015 г. – почти 2 триллиона. Теперь смотрите, что у нас с доходами, что с расходами.
Доходы федерального бюджета сократились на 5%; при этом нефтегазовые – на 18%, но другие, не нефтегазовые, выросли на 8%: инфляция помогла, налог на прибыль в рублях подрос.
Теперь посмотрите на расходы. Они выросли на 16%. Стали меньше финансироваться культура, здравоохранение, образование. Безопасность и правоохранительная деятельность: уже начали рубить и эти расходы. Все! Жизнь заставляет.
Пока в фантастических плюсах (плюс 35% в 2015 г.) расходы на оборону. Мой прогноз на 2016-й – и они будут сжиматься, деваться некуда. Воинственных заявлений станет меньше, потому что «не до жиру, быть бы живу».
Что точно не сожмут – расходы на физкультуру и спорт. Плюс 75%.
В чем же причина? Что, мы так любим физкультуру и спорт? Чемпионат – он, родимый! Это неизымаемое обязательство – финансировать придется. И надо бы притормозить, а уже никак: к 2018 г. стадионы должны быть построены. 


Ситуация в регионах
В кризис 2009 г. трансферты регионам выросли на треть: с 1,2 до 1,6 трлн рублей. Мы гуляли по буфету на больших нефтяных деньгах очень хорошо. Мы нарастили расходы так, что мама ты моя! Поэтому так и проскочили.
Каждый год объем трансфертов физически, в рублях, без учета инфляции, сокращается. В 20015 г. трансферты регионам сократились на 3% (но Чечня + 8%). Регионам приходится адаптироваться к сжатию: обязательства уже раздуты.
Когда у нас раздутые обязательства, помимо нацпроектов, основными были указы президента о повышении заработной платы. Причем они были сделаны так, что на плечи регионов легло 70% расходов. И только 30% добавил федеральный бюджет. Регионы выкручивались, как могли: за указы надо было очень жестко отчитываться. Результат: три года дефицита.
2015-й заканчивается, и какие масштабы дефицита? Есть регионы, где он под 20% и больше. Это дестабилизация. Регионы третий год в кризисе, третий год у них разбалансированы бюджеты.
Это очень неправильная ситуация при управлении. И как она будет разруливаться, до конца не понятно; пока она подвешена. Подкидывают какое-то количество денег, самые жесткие проблемы как-то разруливают, но все равно это бултыхается в разбалансированном состоянии.
Что приходится делать регионам? Они занимают. Есть кредиты коммерческих банков. Это дорогие кредиты, их надо отдавать, они обычно короткие. И есть бюджетные кредиты.
Что такое бюджетный кредит? Это кредит, который с этого года выдается по ставке 0,5% годовых. (Инфляции в России в этом году будет 14%). И его можно пролонгировать: как минимум на 10, а то и на 20 лет. И тем, кому повезло с бюджетным кредитом, можно не расстраиваться, каким бы ни был масштаб их долга. С федеральным бюджетом они договорятся.
А кому-то не повезло. У кого-то этот долг представлен кредитами коммерческих банков. И вот здесь большие вопросы. Сейчас больше половины регионов имеют высокий дефицит и высокий уровень долга к собственным доходам. Это потенциальные риски.
Будем посмотреть, что дальше. Пока ситуация как-то разруливается. Но вопрос в том, что она не может разруливаться бесконечно.
Один из способов разруливания – большая инфляция. Вы знаете, инфляция всегда девальвирует долг – посмотрим. Пока проблемы серьезные, но не взрывные. В ручном режиме министерство финансов как-то их разруливает.
Когда у вас ситуация нестабильная, расходы больше, чем доходы, начинается то, что начинается – рубка расходов.
Посмотрите, что у нас в социалке. Пока есть данные за январь-октябрь 2015 г. Расходы на культуру снизили 43 региона, на образование – 41 регион, на здравоохранение – 18 регионов.
Есть общие проблемы, но в целом политика региональных властей достаточно разнообразна. Они как-то пытаются адаптироваться. Другое дело, как они будут адаптироваться накануне выборов: резать внаглую расходы на соцзащиту уж совсем нехорошо, а вот на образование можно, и на здравоохранение тоже, есть там некоторые схемы. Поэтому россиянам придется адаптироваться к ухудшению. 

zubarevich


Реальная экономика
А вот теперь посмотрите, как у нас экономика закончила год в 2015 г.
Все умеренно: ВВП – минус 4%, промышленность – минус 3%, обработка – минус 5%, сельское хозяйство – плюс 3%.
Что в России посыпалось? В России в стоимостном выражении посыпался экспорт. Посыпался импорт – минус 38%. Мы страна, которая сжимает потребление во всем, в том числе и в импорте. Мы отгораживаемся, потому что мы победнели, а не только потому, что мы запретили ввоз.
Сейчас ситуация, которой я, например, очень боюсь: это ситуация автаркии, обедневшей страны. Посмотрите, инвестиции – минус 8%, строительство – минус 8-10%. Вот самое страшное: за год розница – минус 10%, зарплата – минус 10%, доходы – минус 4%.
С инвестициями все понятно: страна теряет инвестора и инвестиции, причем не иностранные. Все!
Прямые иностранные инвестиции за прошлый год составили 10% от предыдущих лет, то есть они упали в 10 раз. Риски инвестирования зашкаливают, поэтому «настоящих буйных мало», в том числе среди инвесторов. Не хотят.
С внутристрановыми инвестициями не все так просто.
Крупный нефтегазовый бизнес продолжает инвестировать в существующие месторождения, чтобы поддержать объемы добычи, но тормозит все новые проекты, которые дадут окупаемость на длинных горизонтах. А в текущие инвестируют, потому что им нужен cash flow.
В обработку и прочее не инвестируют по той простой причине, что никто не может правильно посчитать экономику. Вы же не понимаете, если у вас экспортная картинка, сколько составляют издержки, а сколько прибыль.
Если вы поставляете внутрь страны, то каков платежеспособный спрос? В условиях неопределенности в бизнесе (а в России очень высокая неопределенность) есть правило «годить». Вот и годят. 


Потребление россиян
Падение потребления по регионам – 6-8%. У меня была встреча с американским экспертом, он сказал: «Такое падение – люди будут протестовать?» Ответ с моей стороны был чисто российским: «Щас!»
Люди будут сжиматься и адаптироваться. Суть в том, что они вдвое опережающими темпами сжали потребление, по сравнению с падением доходов. Вот это наше все, вот это наш российский путь, этому учила нас вся наша история ХХ в. уж точно: если что-то обламывается, экономь, как можешь, – выживешь.
Экономь изо всех сил – что сейчас страна и делает. И никаких протестов. Недовольство растет, раздражение растет, все правда, но ответ на это есть суперпростой: «А вы что хотели? Кругом враги, и нефть упала». И этот ответ воспринимается, люди понимают. Жизнь, как зебра: черное, белое. Ну настала черная полоса – и адаптируются. 


Безработица
По статистике, у нас нет никаких проблем с безработицей. Она даже уменьшилась на 6% за 2014 г. и за весь 2015 г. выросла на 7%.
Что демпфирует безработицу?
В России первым и главным форматом снижения издержек является не высвобождение работников, а снижение их заработной платы. Бизнесу, в общем, все равно – увольнять человека или резко сокращать ему заработок. Издержки рубятся в обоих случаях. Вот это наша главная модель. Пока проблема еще не очень сильная.
Еще вариант – отпуска без сохранения содержания. Вот сейчас АвтоВАЗ ушел в отпуск на пару недель.
Неполная рабочая неделя – это же все с падением зарплаты. И так еще действовать можно. Вопрос: до какого? Я всегда считала, что это такой промышленный инструмент. В промышленности людей отправили в отпуска, и они сидят дома, картошку кушают.
Но когда я узнала, что у нас 15% работают неполное рабочее время в секторе гостиниц и ресторанов… То есть этот тренд перешел на сектор услуг. Ты не хочешь терять персонал, но клиента нет, значит, экономишь, как можешь. Мы очень хорошо обучаемся таким схемам и переносим их на другие сектора экономики.
Второй демпфер – наша возрастная структура. Тем, кому в 2011 г. было 15 лет, сейчас где-то 19. Еще несколько лет, и они пойдут на рынок труда. Но на рынок труда выходит очень небольшое по численности поколение, и так будет до конца этого десятилетия и даже дольше.
В кризис давление на рынок труда со стороны молодежи снижается. Лето 2016 г. для меня будет критическим по оценкам. Я попробую увидеть, удалось ли выпускникам вузов найти работу. В прошлом году более или менее удалось.
А вот посмотрите, кто уходит с рынка труда. Это те, кому 55-60 лет. Это огромное по численности поколение. Они сами не рвутся уходить, они бы еще поработали. Но их легко уволить: они пенсионеры.
Первый демпфер безработицы в России – это неполная занятость, а второй – демографическая ситуация в стране. И эта картинка продлится еще как минимум 5-6 лет. Она будет смягчать безработицу.
Важно еще понимать, что такое российский рынок труда.
Безработица, зарегистрированная в общей форме, – 4,1 млн человек. Крупные и средние предприятия и организации – 17 млн человек. На них каждый год сокращается численность занятых. Российский «крупняк» и средние предприятия выталкивают людей, оптимизируют.
Малые предприятия и юрлица – 11 млн человек. ИП, то есть частники, – 5-6 млн человек. Это я вам дала цифру 2012 г. Сейчас более точных данных нет.
И где-то под 20 миллионов человек, то есть под четверть российского рынка труда, – это неформально занятые. А что это значит? Люди как-то перебиваются. Те же дальнобойщики, их часть – тоже неформалы. Они в теневке сидят и налоги не платят.
И вот этот демпфер тоже снижает давление. Выдавили откуда-то – пошел в неформальную занятость. И это тоже будет смягчать давление, в том числе и политическое. 


Кризисные инструменты
Но у нас есть инструменты, и есть опыт.
В кризис 2009-2010 годов вполне нормально показали себя активные меры поддержки занятости. Они не такие дорогие: прибавка в этих мерах составляла около 50 миллиардов рублей. Чтобы вам было понятно, сколько в год тратится на Крымский мост: там годовая смета – 50 миллиардов рублей. И за те же 50 миллиардов на всю страну развернуть активную поддержку занятости – это копейки.
Вы получаете несчастные 4-5 тысяч, но это что-то. Это отработано инструментально, и население умеет выживать. Поэтому понятно, что будет хуже, но никаких взрывов я здесь пока не ощущаю. Более того, спешу добавить, что юг этот кризис реально проходит легче. А вот про Дальний Восток я бы, в отличие от 2009 г., этого уже не сказала, и про Сибирь тем более.
Будут ли политические процессы? Если будут резкие сильные увольнения, то да, но они будут краткосрочными. Но дураков нет. Все эти схемы отлажены. Увольняют в реальном секторе очень аккуратно, понемногу. Поэтому и не возникает массовых протестов. У меня нет ощущения, что их будет много. Ну, побузят где-то, где-то добавят. Но вряд ли будет что-то массовое.
Вряд ли будет большой рост безработицы. Но люди начнут занимать худшие рабочие места. А что это значит?
Люди снижают не просто зарплатные притязания. Люди трансформируют свой образ жизни, который был инструментом модернизации, в сторону инструмента выживания, простого и угрюмого.
В крупных городах образовался квазисредний класс. Половина российского среднего класса – это чиновники и их семьи. Но вот нечиновная часть, которая более образованна, которая лучше зарабатывала – она поменяла образ жизни. Она уже как-то по-другому себя ведет, она умеет ездить куда-то отдыхать, она потребляет платные медицинские услуги и даже платное образование, а то и за границей.
И вот сейчас у нее начинается тяжелая развилка. Либо ты сжимаешься – ты просто не купишь телевизор раз в пять лет, а купишь раз в восемь. Если ты совсем внизу, ты купишь на килограмм гречки меньше и на две пары меньше обуви.
Ты привык к новому, «модерному», типу потребления, а оно тебе сейчас уже недоступно. И эта выживательная стратегия в России доминирует. Смена образа жизни с развивающего на выживание. У тех, кто может, кто конкурентоспособен, заметно развивается миграция. 


Главный вопрос
И опять мой вопрос про политический протест. Будут ли недовольны крупные города?
Врачи вышли, когда порубили численность активно занятых в больницах, – 300-400 человек вышло; их никто не поддержал, потому что бюджетная сфера зависима. Ты вышел – завтра тебя уберут.
И вдруг оказывается, что городская среда, которая еще 2-3 года назад давала запрос на модерность, на трансформацию, в этот кризис начинает вести себя скорее всего ровно так же, как ведут себя средние промышленные города. С одной лишь разницей: у людей намного шире веер возможностей для адаптации.
Но ключевая «фишка» одна и та же: адаптация идет на уровне домашних хозяйств, без использования коллективных действий.
Что это значит? Раньше мы думали, что наше все – это продвинутая крупногородская Россия, которая будет развиваться, модернизироваться и пытаться менять политический дизайн системы.
Мое ощущение в ходе этого кризиса ровно противоположное. Видимо, крупногородское продвинутое и образованное население готово давать запросы на изменение системы тогда, когда оно «в плюсах», когда оно развивается, когда у него появляется драйв. И тогда оно говорит: «Да, мы хотим иначе».
Но когда все падает, все сжимается, восстанавливается наш советский инстинкт – выживать в малых группах. Друзья, родственники, бондинговая поддержка абсолютно малых групп.
Население будет очень агрессивно, очень недовольно, но агрессия будет выражаться в битье тарелок на кухне, детей, периодически – жены и облаивании соседа по автобусу, который вам чем-то там двинул. Но это не политический процесс.
В ближайшие пять-семь лет, с очень большой вероятностью, будет социальная деградация. Не только с точки зрения расходов на образование, здравоохранение: тут к гадалке не ходи, тут все понятно.
Меня больше всего пугает, что замыкание в норках, ощущение опоры на собственные силы, «чучхе домашних хозяйств» будет ухудшать и общественную среду. Понятно, что не для всех; ростки всегда будут.
Но мы начинаем очень сильно тормозить в том процессе, на который я очень надеялась, – в процессе социальной интеграции в продвинутых средах.
Социально мы тормозим. А если брать весь социум страны, то нас ждет некоторый период деградации. Извините за такой печальный конец. 


Немного солнца в холодной воде…
Давайте я вас успокою и скажу, что как-то выкрутимся. Я прожила все 90-е годы. Я помню, когда мы перешли этот порог 1992 г. Моя заработная плата в МГУ составляла 5 долларов в месяц: это чтобы вы почувствовали форматы. Правда, еда столько не стоила, она была дешевле.
Как люди адаптировались? Носились, как лошади. Подрабатывали, где только можно. Люди невероятно лабильны.
Тогда никто не мешал работать в куче мест, подрабатывать, где я только могу. Мой муж также крутился. Мы пережили это все.
Сейчас отстроена гораздо менее гибкая система, где запретов чрезмерно много. Начнешь крутиться, и тебе по носу налоговая, прокуратура и так далее.
Наша страна сможет пройти этот кризис мягче, если все-таки власть ослабит запреты. Но мне кажется почему-то, что запретительная инерция уже в таком раже, что откат назад будет ощущаться как потеря лица. А потерю лица наша власть теперь не допускает.
И это будет самая большая глупость, которую она может сделать. Потому что откатывать время пришло. Когда вы прессингуете политических, все это системно объединяется с прессингом экономических свобод. Как-то не получается, как у Ли Куан Ю: «Политики – стоять, молчать, бояться. А с экономикой можно все».
У нашей власти другие балансы: тащить и не пущать. Но это большие риски. Посмотрим, все может быть.
Мы выйдем из этого кризиса, несомненно, потому что политико-экономические циклы конечны и по-другому в этом мире не бывает. Мы выйдем из него в новое что-то, пока не понятно, что. С худшим человеческим капиталом – и это медицинский факт, с ним ничего нельзя сделать. С еще более постаревшим населением, гораздо меньшим драйвом по сравнению с концом 80-х, когда у нас было желание попытаться делать что-то самим. Это все издержки, которые мы благоприобрели.
Не сбрасывайте со счетов замечательный гендерный фактор. Знаете, что было, когда все грохнулось в начале 90-х? Это мое поколение, я его хорошо помню. Мужчины – завлабы, начальники цехов, серьезные и состоявшиеся люди, старшие научные сотрудники – легли на дно, на диван, начали смотреть в потолок и думать о смысле жизни.
Женщины освоили профессию риэлтора, начали ходить с суммами и поскакали в новую жизнь, потому что детей надо кормить. Вот детей никто не отменял. Адаптируемся. Ну, погрубеем. Испортится макияж. Мы постареем, но выживем.
А может быть, молодняк вернется, если ситуация изменится. В России вообще никогда не говори «никогда».

Прочитано 1215 раз

Поиск по сайту