Доклад Томаша Зарицкого не имел прямого отношения к России. В своем выступлении эксперт говорил об опыте Польши. Однако, на взгляд «УМ», предложенный Томашом Зарицким подход к изучению гражданского общества в Польше можно применить и к России. Думаем, вдумчивый читатель сможет провести аналогии и, возможно, найдет свой ответ на вопрос: кто же он – идеальный российский гражданин?
Бинарные коды гражданства
Некоторые социологи левого толка утверждают, что демократия, гражданское общество – это одна из ложных современных идеологий. Она нужна лишь как способ легитимизации для властных отношений.
Однако, по мнению Томаша Зарицкого и ряда его западных коллег, вопрос гражданства нельзя рассматривать только с точки зрения экономических, политических и властных отношений.
По их мнению, гражданская сфера является автономной от политики и экономики, и ее нужно рассматривать отдельно.
«Современная гражданская сфера, гражданское общество имеют древние и очень сложные исторические корни. У разных обществ это разные корни. Разные дороги вели государства к их современной форме гражданства.
Гражданские модели современных обществ могут быть сложными в своих исторических деталях и исторических конструкциях, но их основа всегда проста – это бинарные оппозиции».
В каждой современной гражданской модели есть целая система бинарных кодов. Но у всех этих кодов есть общая ось, которая имеет ценностное измерение.
Например, в западной модели гражданского общества видны очень серьезные религиозные корни. В ней есть такие религиозные оппозиции, как чистое и грязное, спасенное и греховное.
Очень важными для западной модели являются соотношения между активностью-пассивностью, автономностью-зависимостью, рациональностью-иррациональностью, инклюзивностью-эксклюзивностью.
«В процессе исторического развития общества бинарные оппозиции подвергаются тому, что социологи называют сенсибили-зацией. То есть эти ценности, несмотря на то, что они сложились исторически, воспринимаются как натуральные, вечные.
И хотя с социологической точки зрения это неверно, с другой стороны, это необходимо. Не будет демократического общества без глубокой веры в то, что те ценности, которые мы употребляем, они настоящие.
Оспорить эти оппозиции невозможно, можно только спорить с тем, как мы их употребляем. То есть что мы называем эксклюзивным и инклюзивным, недемократическим, закрытым и т. д.
Эта модель бинарных кодов ассимилирована во всех социальных классах. Эти классы могут между собой состоять в конфликте, но все они будут пытаться свои интересы формулировать в рамках этой риторики: эксклюзивного и инклюзивного, рационального и иррационального и т. д.».
Как это работает
Эти бинарные коды – своего рода механизм самоконтроля, механизм управления обществом. С помощью бинарных кодов происходит дискурсивное создание образа правильного общества, правильного человека, правильных действий.
Это своего рода символическое насилие, символическое принуждение людей к определенному поведению.
Ссылаясь на работы американских социологов, Томаш Зарицкий проиллюстрировал этот процесс на примере формирования современной гражданской модели США.
«Это был процесс инклюзии – включения различных социальных групп в гражданское общество. Но при этом подразумевалось, что эти социальные группы, включаясь, должны будут добровольно отказаться от того, что эта система считала нечистым, грязным, грешным.
С этим связано то, что до сих пор эти идентичности, которых раньше исключали из гражданского общества, в американской модели остаются менее ценными. Например, католики ценятся ниже, чем протестанты, мексиканцы – ниже, чем англичане.
Люди и группы, которые входят в гражданское общество и становятся полноценными его членами, принимая господствующую модель, сохраняют свою прежнюю идентичность как нечто личное, семейное, то есть непубличное.
И в западном обществе остается много сфер, которые не входят в эту публичную сферу, где эти ценности не обязательны. Это, например, семья, религиозные группы, научные ассоциации, экономические институты, географические общности».
Классика жанра
В социологии существует понятие классических моделей гражданства. К ним относят французскую и немецкую модели гражданства, которые отличаются друг от друга принципиально.
Французская модель основана на праве земли. Это означает, что все родившиеся на территории страны должны получать французское гражданство.
Немецкая модель основана на праве крови – только потомки немецких граждан являются автоматически немецкими гражданами.
Объясняя причины столь разных подходов этих стран к формированию гражданской модели, Томаш Зарицкий сослался на работы американского социолога Роджерса Брубейкера, который утверждал, что в основе этой принципиальной разницы лежат исторические корни.
«В XVIII-XIX вв. Франция была очень сильным государством с идеологией ассимиляции. У этой идеологии был вполне прагматический аспект: Франция нуждалось в большом количестве солдат, рекрутов. И этот принцип ассимиляции – включение в гражданство всех проживающих на территории страны – был, с одной стороны, определенной нуждой Французского государства, а с другой стороны, его возможностью.
Французы были просто в состоянии это сделать – переделать всех проживающих во французов. Это было возможно благодаря тому, что в то время Франция была центром мира. Французская культура имела большую символическую силу, была тем, чем сейчас является англоязычная культура.
Для большинства французов и представителей других народов было странно думать, что человек, который попал во Францию, не захочет стать французом и не будет учить французский язык.
Французская модель гражданства, построенная на универсализации и ассимиляции, стала возможна благодаря силе и потенциалу Французского государства».
Немецкое государство было сконцентрировано на идее немецкого народа. И это тоже была проблема прагматическая.
«У Германии в этот же период появились очень серьезные проблемы с ассимиляцией проживающих на ее территории. Одной из главных проблем в этом вопросе для них являлись поляки.
Пруссия в то время занимала значительную часть современной территории Польши, где проживали и до сих пор проживают поляки. Вопреки всем немецким попыткам их германизировать, превратить в немецких лояльных граждан, это не удавалось.
То, что удалось французам, немцы были не в состоянии до конца сделать, и отсюда возникла нужда в различии между немцами этническими, полноценными гражданами, и людьми, которым можно дать гражданство или нет, но которых трудно считать немцами, тем более что они сами себя немцами не считают.
Немцы пытались весь XVIII в., с одной стороны, германизировать меньшинства, и в первую очередь поляков. А с другой стороны, особенно в XIX в., применить меры к их исключению, выселению поляков из Пруссии. И одновременно возникла другая проблема: большие группы немцев проживали на территориях в Восточной Европе, которые не входили в состав Германии.
На этой прагматичной проблеме основано мышление немцев о гражданстве».
Французская и немецкая модели являются классическими, но это не делает их идеальными. И Франция, и Германия сейчас имеют проблемы, связанные с вопросами гражданства.
Например, во Франции проживает большое количество людей, которые получили гражданство, но до конца не вошли в гражданскую культуру.
В Германии, наоборот, из-за правовой традиции отказывают в гражданстве нескольким миллионам людей, которых уже давно можно было бы считать полноценными немецкими гражданами. Например, турецкое меньшинство.
Сейчас в этих странах идут споры, реформы, но на деле ситуация не меняется.
Польша: идентичность без государства
В свое время изучением польской модели гражданства занимался польский философ и социолог Анжей Валицкий, проживающий сейчас в США.
Он считает, что польскую модель гражданства невозможно вписать в классические западные разделы. Ее нельзя считать чисто этнической, как у немцев, или чисто политической, как у французов.
На польскую модель повлияло прежде всего то, что она развивалась в условиях отсутствия собственного государства и отсутствия капитализма.
Как известно, польское государство Речь Посполитая делили трижды.
Первая Речь Посполитая включала в свои границы не только современные польские земли, но также часть территории современных Прибалтийских государств, Украины и Белоруссии.
В 1795 г. Речь Посполитую поделили между собой Россия, Пруссия и Австрия. Целостное польское государство на время прекратило свое существование.
Польские восстания 1830-1831 гг. и 1863-1864 гг. имели своей целью не только воссоединение поляков, растасканных по разным государствам, но и возрождение в прежних границах Первой Речи Посполитой, где гражданами были бы люди независимо от культурного и этнического происхождения, те, кто захотел присоединиться к этой политической идее, основанной на лозунгах Свободы, Равенства, Братства. То есть в основу такого государства закладывалась модель политической нации.
Кроме того, очень большое влияние на формирование польского представления о гражданстве оказал спор между политическими лидерами Юзефом Пилсудским и Романом Дмовским. Это был конфликт между двумя лагерями интеллигентской политической общины: с одной стороны, социалисты, левые, с другой – консерваторы, правые, которых некоторые называли националистами.
Пилсудский был сторонником создания польско-литовско-белорусско-украинской федерации «Междуморие» на территории прежней Речи Посполитой, от Эстонии до Одессы. Это была идея многонациональной политической демократической федерации.
Роман Дмовский был сторонником мононационального польского государства. Он считал, что в условиях отсутствия государства, его роль должна заменить польская католическая церковь. Польша должна объединиться вокруг церкви.
В польской истории Пилсудский считается положительным героем, поскольку он якобы ратовал за идею открытого, инклюзивного государства. А Дмовский – неоднозначная фигура. Многие его считают националистом, поскольку он якобы поддерживал идею «Польша – для поляков».
Однако социолог Анжей Валицкий предостерегает против такой однозначной оценки.
Например, он считает, что в идеях Пилсудского о многонациональной политической демократической федерации скрыта имперская мечта о геополитической роли Польши. Она только прикрыта лозунгами федерализма.
«Но эта идеология не сработала и до сих пор не работает. Для литовцев, украинцев, белорусов Пилсудский – это негативная фигура, это польское насилие, они не хотят иметь ничего общего с польскостью и Польшей.
С другой стороны, Дмовский, которого обвиняют в национализме, потому что он призывал строить Польшу на основе польской и католической идентичности, отрекся от территориальных претензий, от планов построения большой Польши.
Во время переговоров в Риге в 1921 г., когда была определена восточная граница Польши на междувоенный период, советское правительство якобы предлагало включить всю современную Белоруссию в состав Польши. Но Дмовский якобы отказался.
Его мнение: нельзя включать в Польшу территории, где большинство населения не является поляками и не хочет ими быть. Это не позволит Польше построить современное национальное государство.
Дмовский смотрел на этот вопрос не с позиции национализма, а с позиции современности. Он смотрел на Францию, на другие страны и говорил, что основное – это способность страны обеспечить унификацию различных этнических групп, чтобы на территории страны была только одна культурная модель. А с украинцами, белорусами, литовцами Польша не сумеет это сделать.
Может, эта история и не вполне правда, но многие поляки до сих пор обвиняют Дмовского за то, что он отдал СССР огромную территорию, которую в то время легко было включить в Польшу».
Гегемония интеллигенции
Томаш Зарицкий обратил внимание, что в истории становления польской модели гражданства огромную роль сыграл спор между аристократией и буржуазией, экономической элитой общества, с одной стороны, и интеллигенцией, культурной элитой, с другой стороны.
«Весь XIX в. в Польше действовала экономическая модель гражданства. Согласно этой модели, только владеющие землей или значительными материальными ценностями становятся полноценными гражданами, то есть получают право голосовать и выбирать. Появилось понятие «польский гражданин». Это означало, что независимо от происхождения люди, которые имели какой-то экономический статус, особенно если они покупали землю, становились равными шляхте, полноценными гражданами.
Польская аристократия и буржуазия были сторонниками этой модели. Но эта модель провалилась в связи с поражением буржуазии и аристократии».
Противостояние экономической и культурной элит Польши не было кровавым. В восстаниях участвовали и те, и другие. Но, что интересно, интеллигенция была лидером, а аристократы и буржуазия участвовали неохотно по большей части. Поскольку по итогам восстаний они становились их жертвами. Тем, кто имел экономический капитал, эти восстания стоили больших материальных потерь. А интеллигенция ничего не теряла, поскольку не имела экономических ресурсов, которые можно было отобрать.
«Я думаю, в итоге большевистской революции и всех других последствий, интеллигенция обеспечила себе господство символическим путем.
Экономическая элита в результате восстаний стала беднее, уже не имела большого политического значения, а потом пришли коммунисты и вообще все отобрали.
К счастью, аристократию и буржуазию в Польше не уничтожали. Они просто уходили в разные слои населения, в большинстве – в интеллигенцию. Они стали полноценной частью интеллигенции.
Аристократическая элита до сих пор сохраняет в какой-то степени свою совокупность. Она до сих пор интегрированно живет, сохраняя близкие родственные связи. У них до сих пор сохраняется идентичность, которая связана с тем, что они потомки тех самых богатых землян, которые до Второй мировой войны сохраняли хотя бы часть своей собственности.
Я их считаю особой фракцией интеллигенции, которая не имеет реального значения, но это люди, которые для многих остаются примером в культурно-ценностном смысле».
Одним словом, интеллигенция победила. Символическим путем.
И появилась другая, современная польская модель гражданства – интеллигентская, как назвал ее Томаш Зарицкий.
«Демократизация произошла на основе универсализации статуса шляхтича. Каждый поляк сейчас пан, тогда как раньше это звание принадлежало только членам шляхты. Это лучший символ нереволюционной универсализации гражданства. Победила интеллигентская идея о распространении прав на принадлежность к шляхетскому народу на всех поляков.
В этом проявляется особенность польской модели. И это немножко похоже на английскую модель, где тоже произошло символическое расширение дворянства и ко всем гражданам сейчас можно обращаться «сэр».
Польская модель была построена не на принятие французской модели в чистом виде, не на революционном создании гражданского общества, а на основе мистической универсализации исторического идеала польского шляхтича».
Интеллигенция в Польше, по мнению Томаша Зарицкого, является доминирующим классом, а потому модельный польский гражданин, по версии эксперта, – это интеллигент, желательно шляхетского происхождения.
Подобно тому, как в Англии модельным типом гражданина до сих пор остается джентльмен, а в Америке – предприниматель.
Но при этом эксперт честно предупредил, что далеко не все в Польше разделяют его точку зрения.
Главный вопрос
На мой взгляд, Томаш Зарицкий поднял в своем докладе очень важные для современности вопросы.
В каких отношениях находятся понятия нация и гражданство?
Должна ли нация раствориться в гражданстве?
Кого можно считать гражданином в многонациональной стране?
Почему в одних странах есть понятие национальное меньшинство, а в других нет?
Что определяет формирование различных моделей гражданства?
Как связана гражданская модель общества с межнациональными конфликтами внутри страны?
Но свой главный вопрос Томаш Зарицкий оставил напоследок. Он спросил россиян, кого, по нашему мнению, можно считать идеальным, модельным российским гражданином.
«У нас есть один такой гражданин, и все знают, как его зовут», – пошутил кто-то в ответ.
