Особенности польской идентичности: ключевое слово интеллигентность

Я хотел бы предложить вам субъективный, очень субъективный взгляд на роль интеллигенции. Я, конечно, буду говорить польско-центрично, хотя какие-то попытки сравнения тоже хочу представить.
Первый вопрос: существует ли ещё интеллигенция? Мой ответ положительный: я верю в существование интеллигенции и в её роль.  Есть люди, которые не верят, их позицию тоже надо уважать.
Второй вечный вопрос: кто принадлежит к интеллигенции? Ответы и здесь самые разные, и никому, как я считаю, нельзя отказать в праве на дефиницию. Споры об этом будут продолжаться, пока интеллигенция будет существовать.
Я бы дал довольно абстрактное определение: интеллигенция – это социальная группа, для которой культурный капитал является центральной составляющей социального статуса.
Покойный французский социолог Пьер Бурдьё выделял культурный капитал, экономический капитал и социальный (политический) капитал. Другие социологи предложили эти три типа капитала отнести к трём типам (или фракциям) элиты. Экономический капитал – экономическая элита,  буржуазия. Элита культурного капитала – интеллигенция. Элитой политического капитала на постсоветском пространстве можно считать коммунистическую и посткоммунистическую номенклатуру.
Для всех этих трёх групп (трёх типов элиты) соответствующий тип капитала является центральным для обоснования их социальной позиции и для репродукции. Это очень важный момент в подходе, который я употребляю. Ключевым моментом является передача социального статуса следующим поколениям.
Повторю: Я считаю интеллигенцию тем типом элиты, для которого культурный капитал является центральным и является ключевым ресурсом для передачи статуса следующим поколениям.
Это означает, что интеллигент может быть бизнесменом, может играть значительные политические роли, но ни одна из этих ролей не будет для него ключевой для определения собственного статуса. Когда он потеряет деньги, его статус может немного уменьшиться, но это не будет означать полной потери.
Многие, если спросить определение интеллигенции, будут говорить о значении образования. Действительно, культурный капитал прежде всего связывается с образованием.
Но я бы утверждал, в контексте Центральной и Восточной Европы, образования недостаточно, даже самого высокого. Есть критерии общей культуры, знания национальной культуры, универсальной культуры, критерий воспитания и, last but not least, критерий происхождения.
Ценности интеллигенции связаны с идеей, или верой, в открытость этого слоя.
Но на самом деле, на практике (особенно если вы посмотрите на польскую интеллигенцию) значительная часть интеллигентской элиты – это дети прежних поколений интеллигенции.
Это важная черта польского и некоторых других обществ Центральной и Восточной Европы – то, что интеллигенция является единственной частью элиты, которая в состоянии репродуцироваться.
За последние 100 лет элитный статус интеллигенции, несмотря на все революции, войны, экономические кризисы, передаётся из поколения в поколение. Ни экономическая, ни политическая элита в условиях Центральной Европы не смогла передать статус своим детям.
* * *
Мой основной тезис в том, что интеллигенция не только существует, но она является правящим, доминирующим классом в польских условиях, и, может быть, в меньшей степени – в условиях других центрально-европейских стран. Чаще всего наиболее похожей считают Венгрию.
Чехия, как считают многие социологи, является более западным обществом, где статус элиты более сильно определяется экономическим капиталом (элиты более буржуазны).
Так, можно говорить о трёх фундаментальных типах доминирующей элиты.
В типичных западных обществах наиболее постоянным типом элиты считаются элиты экономического капитала.
Центрально-европейские страны с Польшей, как самым типичным случаем, – с доминирующими культурными элитами.
И затем, далее на Восток, страны, в которых доминирующим типом ресурса является политический капитал.
Даже в советские времена в Советском Союзе, в отличие от таких стран, как Польша, коммунистическая номенклатура была в состоянии репродуцироваться. Социологи показали, что Польша и Венгрия в этом плане сильно отличались от СССР: дети коммунистической элиты уходили в другие сферы. В какой-то мере это до сих пор имеет место: часть современной элиты России связана с прежней коммунистической.
* * *
Я бы хотел коротко рассказать, как я вижу разницу между ролью интеллигенции в Польше и в России.
Я считаю, то, что случилось в Польше в 1989 г., можно считать интеллигентской революцией, или передачей власти из рук коммунистической номенклатуры в руки антикоммунистической интеллигенции.
В России состоялся переход власти внутри коммунистической элиты: от более консервативной части элиты – к либеральной, с президентом Ельциным во главе.
В этот процесс была вовлечена интеллигенция, но она не является центральным актором. Со временем, со второй половины 1990-х, российская интеллигенция, как мне кажется, уходит вообще от власти, маргинализируется.
В то же время, я считаю, в Польше интеллигенция остаётся центральным игроком в  поле, которое можно назвать «власть».
В  1993 г. и в 2001 г. коммунисты приходили к власти, но это были только временные приходы, не означающие монополизации. Власть переходит из рук в руки, и Польское государство не настолько сильное, как  Российское. Сам факт пребывания во власти не позволяет настолько сильно укреплять свои позиции, как в России.
* * *
В течение 1990-х были попытки наших бывших коммунистов консолидировать  власть, особенно её экономическую составляющую, по российскому примеру: подчинение капитала государству и создание структур, которые имели бы рыночный характер, но контролировались бы и поддерживались государством. Но эти попытки  не успешны.
Одновременно Польша интегрируется с ЕС – в страну входит западный капитал. И это рассматривается некоторыми как выбор между бывшей коммунистической элитой, которая претендует на консолидацию польской экономики, и  открытием дверей для западного капитала.
Этот второй вариант поддерживает либеральная интеллигентская элита, которая считает, что лучше создать зависимую экономику, чем передать экономику в руки бывшей коммунистической элиты.
В результате Польша уже в 2000-е гг. становится государством, где бывшая коммунистическая элита совсем маргинализирована. Её представители всё время в публичной сфере, но у них нет реальной консолидированной власти. Их ресурсы очень ограничены, и политические, и экономические. Культурных вообще очень мало по сравнению с либеральной частью интеллигенции.
А с другой стороны, мы имеем эту интеллигентскую, либеральную, консервативную, антикоммунистическую элиту наследников «Солидарности», которые сейчас разделяются на два лагеря.
Либеральный лагерь возглавляет премьер-министр Дональд Туск. Консервативный лагерь – бывший премьер Ярослав Качиньский. И они спорят уже не про прошлое, не про экономику, а про интеллигентские ценности.
Возможно, это прозвучит радикально, но значительную часть польских политических споров можно свести к вопросу «кто лучший интеллигент».
Одновременно значительная часть экономики контролируется западным капиталом, который считается невидимым актором. Он деперсонализирован и не вмешивается в политическую и культурную жизнь, что укрепляет роль интеллигенции.
Экономика остаётся вне дебатов, и интеллигенты продолжают своё существование, концентрируясь на культурных спорах про интеллигентский статус, про прошлое.
* * *
Этот специфический характер польской общественной сферы сформировался в 1918 г., после I Мировой войны, в момент создания Второй Речи Посполитой – республики, которая стала интеллигентским государством. В нём интеллигенция имела центральную роль, и она определила польские гражданские ценности, которые являются во многом постшляхетскими.
Польский интеллигент – во многом бывший мелкий шляхтич. Это нужно связывать с историческим процессом, который шёл весь XIX в. Ключевым моментом для Польши была Октябрьская революция, которая определила итог 1918 г.
Не буржуазная элита стала правящей, а интеллигентская, которая создала слабое государство с очень слабой экономикой, но в котором главную роль играли хорошие университеты, элитные гимназии. И которая создала образ идеального польского гражданина по шляхетскому образу.
Эта модель существует до сих пор. Даже коммунисты не сумели её уничтожить: осознавая силу и важность интеллигентских ценностей для формирования польской идентичности, они, создавая польскую социалистическую республику, строили элиту, которая была тоже основана на интеллигентских ценностях. Конечно, это была левая интеллигенция.
Я считаю, что весь этот период не изменил основной черты польского общества. Хотя была маргинализирована консервативная интеллигенция, католический костёл
оставался автономным всё время коммунизма.
В 1970-е гг. снова возник альянс между левой и консервативной интеллигенцией. Важную роль сыграла книга Адама Михника «Левые. Костёл. Диалог». На основе этой книге создался антикоммунистический альянс. В 1980-е гг. существовали два параллельных публичных пространства, официальное и нелегальное.
Приходит 1989 г. Коммунисты полностью отдают власть. Они время от времени возвращаются в правительство, но их роль маргинальна.
* * *
Что мы можем наблюдать сегодня в Польше.
На мой взгляд, экономическая сфера выключена из общественного пространства. Третья Речь Посполитая, третья Польская республика – это государство, в котором гражданская модель, гражданские ценности основаны и построены интеллигентами на основах интеллигентстких ценностей, которые всё-таки отличаются от типичных буржуазных, западных.
Мы, поляки, спорим: насколько наша модель должна поддерживаться или надо приближаться к типично западным ценностям гражданского общества.
Можно услышать голоса, которые критикуют польскую модель из-за открытой связи со шляхетским наследием. Бывший шляхтич – это лучший польский интеллигент. Это критикуется – происхождение не должно бы играть большую роль. Пример Франции говорит нам, что все граждане равны, независимо от происхождения. Французы победили аристократию и утвердили буржуазные ценности.
Но можно доказать, что и во французской модели буржуазная элита приняла значительную часть аристократических ценностей и стала новой аристократией. Хотя до сих пор отрекается от аристократической роли.
В любой гражданской модели есть такая неоднозначность: она представляет себя как модель равенства, и в Польской модели это есть. В 1918 г. все польские граждане получили права шляхтичей. Поэтому поляки и называют друг друга панами.
* * *
Можно спорить, насколько эта модель помогает Польше. Каковы её плюсы.
Центральная роль интеллигенции помогает ограничивать власть бизнеса, с одной стороны, и политиков, с другой. В Польше нет ни олигархов, ни авторитарных политиков, как в других бывших социалистических странах.
Польша адаптирована к особым условиям европейской периферийности (сильная экономическая и политическая нестабильность): центральная роль интеллигенции стабилизирует общество. Можно сказать, нам не страшен ни экономический кризис, ни революция. Чтобы ни случилось, интеллигентская элита останется.
Польская модель даёт относительную власть интеллектуалам. В Польше очень хорошие СМИ, особенно газеты, которые контролируют власть. Это главные форумы, на которых открыто для критики высказывается интеллигенция.
Этого, как я думаю, не хватает в России: нет сильного интеллигентского голоса, который был бы в состоянии напомнить обществу, бизнесменам и политикам, что всё-таки есть более важные ценности и цели.
В Польше это есть. Польских политиков есть за что критиковать. Их очень открыто и часто даже эффективно критикуют в самой Польше.
Минусы этой особенной модели.
Это культуроцентричная модель. Экономика – вне наших споров. Интеллигенты спорят, кто лучший интеллигент, как определять польскую идентичность, какой модели истории учить.
Экономическая сфера – процесс экономической трансформации после 1989 г. – была отдана компетентным экспертам, а интеллигенты спорили в это время, например, в чём центральные польские ценности, где место польской католической церкви.
Многие критикуют то, что эксперты приняли довольно либерально-радикальную модель, которая привела к существенному неравенству. Может быть, не такому резкому, как в России, но всё-таки она создала значительное социальное неравенство в Польше. Но это почти не обсуждалось. Интеллигентам никогда не было это интересно.
Некоторые вообще обвиняют польскую интеллигенцию в предательстве рабочих.  Это тезис довольно радикальный, но частично в этом есть правда.
Наконец, один из центральных аргументов критики польской модели в том, что она не совместима с западной. Польская модель утверждает традиционные ценности, отчасти религиозные.
«Это всё не модерно», – говорят молодые левые польские интеллектуалы. Они считают, это делает Польшу не совсем справедливой, не совсем демократичной, слишком традиционной – «домодерной». Они считают, лучше всего, чтобы мы прямо с Запада приняли традиционную французскую модель.
И, когда лишимся исторических особенностей, скрытое неравенство (значение шляхетского происхождения) не будет играть роли, и Польша полностью интегрируется с европейским сообществом.
Но спор, думаю, будет продолжаться.
* * *
После лекции Томашу Зарицкому задавали много вопросов. За некоторые он говорил «спасибо». А вопрос о модели взаимодействия бизнеса и капитала в Польше (связаны ли политическая элита и бизнес) признал хорошим.
Томаш Зарицкий сказал, что не может дать компетентный ответ и расскажет о своих впечатлениях.
«Связи имеются, но не как в России. В Польше очень сильное присутствие западного капитала, мировых концернов. Почти нет крупных польских предприятий: один крупный государственный банк, два-три крупных государственных предприятия. Основная часть польского бизнеса – это средний и мелкий, который не очень хорошо организован. И его влияние на правящие элиты ограничено.
С другой стороны, в нашей модели критикуют то, что глобальные корпорации имеют большее влияние, чем местный польский бизнес. Некоторые доказывают, например, что условия (льготные налоговые режимы и т. д.) более выгодные для западного капитала, который имеет большую силу лоббинга, чем местный польский.
Может быть, я преувеличиваю, потому что у меня нет данных, но у меня есть впечатление, что значительная часть польской интеллигентской элиты получила хорошие менеджерские посты в глобальных корпорациях и помогает их укрупнению.
В мелком польском бизнесе намного меньше интеллигенции, людей, которые имеют эту символическую власть. Как мне кажется, бизнесменов в правительственных кругах довольно мало.
Как и везде, в Польше появляются коррупционные скандалы. Но моё впечатление – это не системное слияние политической элиты и бизнеса. Правительства довольно нестабильные.
Впервые на последних выборах правящая партия Гражданская платформа осталась у власти – до этого на каждых выборах была смена. Это тоже осложняет связи между бизнесом и политической властью».
Вопрос, не противоречит ли процесс евроинтеграции польскому национальному сознанию, Томаш Зарицкий назвал одним из центральных вопросов польского общества.
Он сказал, что ответы были бы разделены:  «Либеральная часть считает, что это вообще не проблема. Полякам надо интегрироваться в Европу, евроинтеграция только укрепляет польскую идентичность. А часть консерваторов является евроскептиками. Они вспоминают, что ослабляются религиозные ценности, которые, по их версии, ключевые для польской национальной идентичности. Либералы бы хотели более четкого раздела костёла и общественной жизни.
Если бы спросили меня лично, я был бы на стороне либералов. Польская интеллигенция настолько автономна, она приспособилась к этим процессам ещё в XIX в., когда не было национального государства. Интеллигенты – ключевые посредники между глобальным и местным».
Последним был задан вопрос, правомерно ли разделение понятий интеллигенции и интеллектуалов (интеллигенция – это особая прослойка общества, которая реализует нравственную функцию, это сугубо самобытное российское явление; в отличие от интеллигенции, на Западе – интеллектуалы) и каковы ключевые критерии того и другого.
«Спасибо за вопрос. Это очень важная тема. Я придерживаюсь мнения, что это можно отнести к структурным различиям между типично западным обществом и нашим, центрально-европейским.
Интеллектуал – это, прежде всего, функция. А интеллигенция – это, между прочим, социальный статус. Интеллигентом человек может родиться. И значительная часть польских интеллигентов родилась в интеллигентских семьях. И они обречены на интеллигентскую идентичность – их так воспитают – даже если уйдут в бизнес или куда-то ещё. Можно утверждать, что такого рода механизма нет в большинстве западных стран. Там чаще встречаются интеллектуалы, люди, которые приходят с разных сторон. Роль интеллектуала довольно редко передаётся детям.
Конечно, интеллигенты часто становятся интеллектуалами. И в Польше самые известные интеллигенты – это интеллектуалы, но, кроме них, есть и неизвестные интеллигенты, которые исполняют другие общественные роли.
Это важное различие, которого многие наши западные друзья часто не понимают. Для них это синонимы. Особую роль интеллигенции в этой части Европы надо чётко различать».