На фоне немецких спикеров, анализирующих результаты сентябрьских выборов в Бундестаг, особо интересным было выступление Алексея Макаркина, первого вице-президента Центра политических технологий, «Россия перед президент-скими выборами». Предлагаем читателям познакомиться с основными положениями его доклада.
Ситуация в России совершенно иная, сказал Алексей Макаркин. И не только потому, что в Германии выборы уже прошли, а у нас ещё предстоят. В Германии главная интрига – формирование правительства в условиях, когда ХДС получила меньше процентов, чем ожидалось, и две основные партии вместе получили 53% в парламенте, а не привычные 90%.
В России имя победителя известно. Свои небольшие интриги тоже есть, заметил спикер, например, кто станет вторым. Но у нас второй – это не тот человек, который влияет на политику.
Для начала Алексей Макаркин предложил несколько слайдов с результатами ноябрьского опроса Левада-Центра (Левада-Центр регулярно проводит опросы среди репрезентативной выборки на самые разные темы, результаты есть на сайте).
Более половины в ответах на открытый вопрос «Что вас привлекает во Владимире Путине?» получили личные человеческие качества президента, а не его политика (настоящий мужик, сильный лидер, умный, образованный).
Из того, что касается собственно политики, положительную оценку получила группа ответов о внешней политике (уважение в мире, защита от Запада). По 5% набрали группы ответов о стабильности и заботы о народе.
Опрос интересен тем, что респонденты были максимально свободны в своем выражении, могли назвать несколько характеристик.
Ответы на открытый вопрос «Чем вам не нравится Владимир Путин?» содержат набор претензий, который стал бы проблемой для политика, констатировал Алексей Макаркин, но не у нас в стране. Больше всего не устраивает респондентов, что он забыл о простых гражданах, а также коррупция.
В связи с этим интересен ответ на прямой вопрос, отвечает ли президент за происходящее в стране или нет.
Большинство (65%) ответили, что отвечает в полной мере. Отсылки к нерадивым чиновникам получили всего 11%. Ответы, что во всем виновата международная ситуация,
90-е годы и т. п. – и того меньше.
Казалось бы: кроме внешней политики, обороны и безопасности, все не очень хорошо, да еще и ответственен президент.
Но среди определившихся с выбором на конец ноября 67% предпочли видеть президентом Путина (в августе их было 60%).
Далее в ноябрьском списке следовали Жириновский (4%), Зюганов (4%), Навальный (2%), Шойгу, Миронов, Собчак, Явлинсий (по 1%).
Начиная с 2014 г., отметил Алексей Макаркин, россий-ское общество пережило несколько этапов адаптации.
Сначала была эйфория: взяли Крым! Запад наложил санк-ции на элиту – ну и хорошо. Потом дальнейший виток санкций – ну и хорошо, свою промышленность поднимем. А следом наступает апатия: «хотели как лучше, получилось как всегда».
Сравнение опросов 2016-2017 гг. показывает, что проблемы в обществе остались те же (разница в значимости в прошлом и в этом году колеблется в несколько процентных пунктов).
Как наиболее острые проблемы назывались (в порядке убывания) рост цен, обнищание большинства населения, рост безработицы, коррупция, кризис в экономике, недоступность многих видов медицинского обслуживания, резкое расслоение на богатых и бедных, кризис морали, ухудшение состояния окружающей среды, война на востоке Украины.
Однако почти треть опрошенных считает, что «все не так плохо, жить можно». И в 2016 г., и в 2017 г. более половины говорят, что «жить трудно, но можно терпеть».
При этом уровень институционального доверия очень высок у президента, довольно высок у армии, спецслужб и религиозных организаций.
Одновременно отрицательный индекс институционального доверия («скорее не доверяют») имеет правительство, областная и местная власть, полиция, Госдума, профсоюзы, крупный бизнес, банки, политические партии.
Почему, задался вопросом спикер, люди называют ответственным за проблемы президента, а фактически перекладывают ответственность на правительство и другие институты?
У президентского рейтинга, по объяснению Алексея Макаркина, несколько компонентов.
Во-первых, безальтернативность.
Во-вторых, есть надежда на улучшение, хотя эта тема за последние годы теряет вес.
Третьим фактором (основным в настоящее время) стало представление о том, что в современном глобальном мире со всеми его вызовами без Путина нельзя. Он является опорой в очень сложном, непонятном для людей мире. Потерять эту опору равносильно катастрофе.
Есть еще одно обстоятельство, сказал Алексей Макаркин: «Кроме самых молодых, все население прошло через 1990-е гг. Эти люди уже не готовы давать власти индульгенции за экономические проблемы.
Но остается страх перед изменениями, сформированный в те годы. Страх перед собственным ошибочным выбором. Поэтому есть огромное желание переложить ответственность за свой выбор.
Не ответственность за экономику, а ответственность за выбор, который очень не хочется делать самим, потому что однажды обожглись».
Самое интересное, что же произойдет после выборов, считает Алексей Макаркин, потому что это будет самое сложное для власти.
Зависимость от нефтяных ресурсов сохраняется. Кроме того, появляется ловушка, о которой говорят все больше. Определенное увеличение нефтяных цен и, соответственно, больше возможностей для бюджета появились после соглашения России и Саудовской Аравии об ограничении добычи.
Вопрос в том, что будет после 2018 г. Потому что для Саудовской Аравии вполне комфортны цены 62-65 долл. за баррель. Для России же, чтобы выйти на рост ВВП свыше 2%, необходимо наращивать добычу.
Второй момент: все непопулярные решения откладываются на послевыборный период. Скорее всего, в том или ином виде будет приниматься пенсионная реформа. Если только цены на нефть снова не вырастут.
Здесь Алексей Макаркин напомнил слова выступавшего перед ним Михаэля Мертеса (Институт исследований общественного мнения, Бонн, Берлин, Гамбург).
Михаэль Мертес говорил о сильных институтах в Германии. Даже в условиях достаточно слабого правительства, которое не будет опираться на большинство, эти институты могут позволить удержать политическую стабильность.
В России ситуация носит противоположный характер, констатировал Алексей Макаркин, – у нее слабые институты. И существует, по словам спикера, две точки зрения на то, хорошо это или плохо.
Точка зрения, что слабые институты – это не так уж плохо, основана на следующем. Институты требуют сложных процессов согласования интересов. Тогда как в условиях слабых институтов можно оперативно принимать решения в «ручном режиме».
И никакая парламентская оппозиция не сможет «поставить палки в колеса». Именно этот аргумент, напомнил Алексей Макаркин, выдвигался в качестве значимого в 2014-
2015 гг., когда шла борьба с кризисом.
Но слабые институты – это не только возможность принимать оперативные решения (которые могут быть как правильными, так и неправильными). Слабые институты, сказал Алексей Макаркин, это отсутствие эластичности, гибкости.
«Я назвал три этапа, – напомнил Алексей Макаркин, – эйфория, кризис как шанс и апатия. Но возьмем даже не Германию, не Америку, а такую страну, как Иран, где существуют достаточно сильные институты.
В Иране ведь был и четвертый этап, к которому Россия, вполне возможно, подходит. С учетом того, что и правительство не вызывает позитивных эмоций, и авторитет федеральных властей снижается.
Это этап поиска альтернатив. Когда существуют сильные институты, то поиск альтернатив идет в рамках этих институтов. Они, по сути, выдвигают новые фигуры, новые партии, возникают новые схемы. И система оживает, становится более динамичной, учитывает общественное недовольство и общественные запросы.
В Иране, например, избрали вместо президента-консерватора умеренного реформатора, который начал договариваться с Америкой и другими западными странами. Во Франции появился Макрон – в рамках существующих институтов.
В России при слабых институтах такая эластичность будет очень затруднена.
Если мы перейдем к четвертому этапу – запросу на перемены, – возникает ключевой вопрос: насколько персоналистская власть, не опирающаяся на влиятельные, сильные и легитимные институты, сможет реализовать накапливающиеся (пока латентные) ожидания».
Спикера спросили о роли «непоротого поколения», которое не было травмировано 90-ми годами. Алексей Макаркин ответил, что вопрос в том, готово ли «непоротое поколение» к политической самоорганизации. Одно дело выходить на уличные протестные акции, и совсем иное – делать большую повседневную работу.
К тому же это поколение очень разное, отметил Алексей Макаркин. Среди молодых есть и серьезный протест против существующей системы, которая ограничивает их возможности, вертикальную мобильность, не дает самореализоваться.
И в то же время есть страхи, которые идут от родителей: не надо идти на конфликт, потому что накажут или вернутся страшные 90-е, и т. п. Несмотря на то, что молодежь при каких-то переменах всегда более заметна, по мнению Алексея Макаркина, все-таки точка зрения людей среднего поколения играет ключевую роль.
