Вся история капитализма состоит из рифм. Периоды более свободного предпринимательства сменяются эпохами более назойливого государства. Смена вех всегда происходит после кризисов.
После 1945 г. американцы обнаружили, как выразился историк Элэн Бринкли, что «государственная власть может не только помогать, но и отказывать в помощи». Смешанные же народные хозяйства Западной Европы внедрили у себя элементы централизованного планирования. Отчасти это было связано с наследием войны, а отчасти со стремлением предотвратить наступление коммунизма.
Даже когда в 1980-е годы в Британии Маргарет Тэтчер боролась с профсоюзами и приватизировала государственные предприятия, во Франции Франсуа Миттеран клялся «порвать с капитализмом» и национализировал банки и крупные фирмы.
В то время как в Пекине Дэн Сяопин был занят демонтажём китайского коллективизма, в Токио якобы рыночное правительство использовало Министерство внешней торговли и промышленности для выращивания национальных чемпионов.
И сегодня не так-то легко предсказать сроки новых коренных сдвигов в структуре капитализма. Впрочем, по мере того как глобализация всё теснее связывает мировые рынки, правительства действуют всё более синхронно. В 1990-е годы, когда падение советского коммунизма продемонстрировало банкротство его административно-командной модели, они дружно отстали от бизнеса.
Но теперь правительства вновь наступают. По мере расширения государства всеобщего благосостояния растут и государственные расходы. Правительства всё чаще ведут себя как хозяева, особенно по отношению к бизнесу. И проявляется это порою в старых, а порою и в новых формах.
На графике показана динамика доли (в %) принадлежащих государству активов в общей стоимости 2000 крупнейших в мире по рыночной капитализации нефинансовых компаний в 2000-2018 годах (отдельно показаны Китай, передовые страны и прочие развивающиеся рынки).
На диаграмме показана структура (в %) государственных активов по типу инвестора (правительство, государственные пенсионные фонды, суверенные фонды, государственные предприятия) в ряде развитых и новых индустриальных стран и их групп на конец 2020 г.
В таблице показано распределение числа компаний и государственных инвестиций в них (в трлн долл.) в странах ОЭСР в зависимости от доли государства в их акционерном капитале (менее 10%, 10-29%, 30-49%, 50% и более) на конец 2020 г.
Источники: МВФ; ОЭСР; FactSet; Thomson Reuters; Bloomberg.
Первые признаки приближения новой волны появились 10 лет назад. Финансовый кризис 2007-2009 годов убедил многих, что если предоставить рынки самим себе, они разрушатся. Застой в уровне реальной заработной платы в большей части свободного мира привёл многих к выводу, что рынок мало что даёт простому человеку. Он лишь ведёт к росту неравенства в доходах.
В 2016 г. выход Британии из ЕС и избрание Дональда Трампа стали новыми доказательствами того, что многие люди чувствуют себя чужими на этом празднике глобализации. Растущая обеспокоенность по поводу нежелания или неспособности рынков предотвратить изменения климата подогрела требования большего вмешательства государства в экономику во имя продвижения зелёной энергетики. Точно такие же опасения подтолкнули китайского президента Си Цзиньпина к развёртыванию кампании большей опоры на собственные силы и «общего процветания».
Возрождение геополитического соперничества между либеральными демократиями и китайским самодержавием также побудило правительства к попыткам начать согласовывать интересы бизнеса со стратегическими национальными интересами. Всё это наблюдалось ещё до пандемии COVID-19. А уж она-то сделала вмешательство государства в дела бизнеса – от карантинов и финансовой помощи до требований обязательных вакцинации и ношения масок – вполне оправданным в глазах избирателей и их политических представителей.
Мир входит в «политический цикл, где правительство должно нести ответственность за всё более непостоянный и самоуверенный электорат», заметил один управляющий активами. В целом общественное мнение повернулось против бизнеса.
Главы больших корпораций и крупные инвесторы – кто искренно, а кто просто чуя перемену ветра – признают необходимость обновления капиталистической модели.
Впрочем, многое зависит от угла зрения. Во многих отношениях современный капитализм здоров и бодр. В отличие от своих предшественников в XX веке, принимавших близко к сердцу учение Маркса, сегодняшние правительства в массе своей не склонны выступать за общественную собственность на средства производства.
В 1990-2016 годах правительства по всему миру приватизировали активов на сумму в 3,6 трлн долл. Согласно данным, собранным экономистами Катажыной Шашец, Акошом Домби и Пётром Матушаком, в 2007-2016 годах в 30 европейских странах было приватизировано 1160 предприятий, а национализировано всего 61.
По данным ОЭСР, объединяющей самые богатые страны мира, в конце 2020 г. биржевая стоимость принадлежавших их правительствам активов равнялась 11 трлн долл. Это всего 10% от общей рыночной капитализации корпораций этих стран. Ещё в 2017 г. этот показатель равнялся 14%.
Примерно две трети всего акционерного капитала, находящегося в руках правительств, – это миноритарные пакеты примерно в 13400 предприятиях. Причём в 12000 из них государству принадлежит менее 10% акционерного капитала.
Государство является крупнейшим акционером примерно лишь в 1000 фирм. Это действительно крупные предприятия, но руководят ими сейчас не бюрократы, чьей главной задачей является поддержание занятости или национальной гордости, а опытные профессиональные управляющие, нацеленные на максимизацию прибыли. Пятая часть принадлежащих государству активов управляется суверенными фондами, а ещё 13% – пенсионными фондами.
Государственный нефтяной великан Saudi Aramco – одна из самых высокодоходных компаний в мире. Четыре самых больших в мире по размеру активов банка полностью или частично принадлежат правительству в Пекине. Многие другие китайские государственные компании приносят хотя бы скромную прибыль. А как иначе 82 из них попали бы за период с 2000 по 2019 г. в список крупнейших компаний мира Fortune Global 500?
Не владение, а влияние
На первый взгляд может показаться, что теперь государство меньше вмешивается в экономику. Однако прямое владение предприятием – это не единственный способ влияния на бизнес. Вместо владения средствами производства современные правительства предпочитают иные рычаги контроля. Есть четыре наиболее важных старых инструмента воздействия на экономику, с которых правительства в XXI в. сдули пыль и нашли им новое применение.
Во-первых, правительства вновь в восторге от старой доброй промышленной политики, под которой понимается поддержка государством привилегированных отраслей, технологий или конкретных предприятий, вызванная стремлением создать рабочие места или обеспечить ресурсы, необходимые для национальной безопасности (микросхемы) или энергетического перехода (аккумуляторы).
Во-вторых, это расширение полномочий антимонопольных органов, которые очень осторожно в Америке, медленно в Европе и практически в одночасье в Китае перешли от наблюдения исключительно за ценами к широкому наступлению на власть корпораций во имя защиты чего угодно – от малого бизнеса до самого правительства.
В-третьих, это расширение государственного регулирования, особенно в таких сферах, как охрана окружающей среды, защита труда и корпоративное управление. Оно теперь охватывает все сектора и затрагивает все крупные фирмы.
Наконец, в-четвёртых, это перелом в казавшейся необратимой тенденции к снижению налогов на бизнес. Теперь политики вслед за избирателями рассматривают нелюбимый всеми крупный бизнес как удобный источник дохода.
Растущее государственное вмешательство в бизнес вряд ли приведёт к иным последствиям, чем те, к которым оно уже приводило раньше, когда применялись точно такие же инструменты. Дела могут пойти даже хуже, чем тогда. После войны широкое вмешательство государства в экономику хотя бы сдерживалось практически всеобщей поддержкой идей свободной торговли.
Напротив, появление нового интервенционизма совпало с возведением всё новых барьеров в международной торговле и распространением всепроникающего ощущения, что глобализация и хрупкие цепочки поставок должны быть взяты под контроль как по экономическим причинам, так и по соображениям национальной безопасности.
Хочется напомнить, что все четыре старых инструмента государственного вмешательства – промышленная политика, антитрестовская политика, регулирование и налоги – пылились на полках не просто так. И обратить на это внимание стоит не только политикам и чиновникам. То же самое должны сделать и капитаны бизнеса, которые уже облизываются, предвкушая увеличение поддержки со стороны государства, особенно в виде субсидий.
The Economist, 15 января 2022 года.
